У этого термина существуют и другие значения, см. Череда (значения).
У этого термина существуют и другие значения, см. Репей (значения).
Череда́, под которой чаще в сего имеется в виду Череда́ трёхразде́льная (лат.Bídens tripartíta) — однолетнее травянистое растение; один из самых известных и распространённых видов рода Череда. Русские народные названия этого растения: золотушная трава, козьи рожки, прицепа, болотная стрелка, двузубец, собачник, шабашник, репехи собачьи.
Распространена почти во всей территории России, в Сибири, Средней Азии, на Кавказе и Дальнем Востоке. Растёт по сырым берегам рек, у прудов и озёр, на болотах, в канавах, где часто образует заросли. Рассеянно встречается на лугах, как сорняк в огородах и на полях. Популярность череды как лекарственного растения раньше была настолько велика, что её заготовка в XIX веке проводилась в 29 губерниях России. Использовалась только внутри страны; на Западе её лечебное действие не признавалось, но зато она активно использовалась в китайской и тибетской медицине.
Какая я лекарка!.. и кто может лечить? Это всё от бога. А есть… есть травы, цветы есть: помогают, точно. Вот хоть череда, например, трава добрая для человека...[1]
Береговые утёсы, которыми часто обрываются в реку боковые отроги главных хребтов, состоят, по исследованиям специалистов, из глинистого сланца, песчаника и известняка; реже попадается гранит, иногда изменённый в гнейс. На таких утёсах, в особенности обращенных к югу, встречаются самые разнообразные и интересные формы травянистых растений: гвоздика (Silene inflata), череда (Bidens parviflora <череда мелкоцветная>), очиток (Sedum selskianum) колокольчик (Campanula punctata), Selaginella rupestris, Aspidium fragans и др., а боковые, пологие их скаты одеты густыми зарослями различных кустарников...[4]
Можно встретить и такую запись: «По тем кустам пройдешь, столько собак в портки вопьется, скребницей час не отчистишь!» Оказывается, в Псковской области «собаками» называют цепкие семена сорного растения череды…[2]
Колючками могут обладать не только стебли, но и плоды. Например, у череды на каждом плоде по две «колючки», которые очень «любят» прицепляться к одежде. Возможно, это ― видоизмененная чашечка, которая превратилась в колючку.[5]
— Владимир Чуб, «Что изучает наука ботаника?», 1998
― Цветы, ― уныло отвечала Акулина. ― Это я полевой рябинки нарвала, ― продолжала она, несколько оживившись, ― это для телят хорошо. А это вот череда ― против золотухи. Вот поглядите-ка, какой чудный цветик; такого чудного цветика я ещё отродясь не видала. Вот незабудки, а вот маткина-душка… А вот это я для вас, ― прибавила она, доставая из-под жёлтой рябинки небольшой пучок голубеньких васильков, перевязанных тоненькой травкой, ― хотите?[6]
Кучер твой справедливый человек, — задумчиво отвечал мне Касьян, — а тоже не без греха. Лекаркой меня называют… Какая я лекарка!.. и кто может лечить? Это всё от бога. А есть… есть травы, цветы есть: помогают, точно. Вот хоть череда, например, трава добрая для человека; вот подорожник тоже; об них и говорить не зазорно: чистые травки — божии. Ну, а другие не так: и помогают-то они, а грех; и говорить о них грех.[1]
Накануне Аграфены Купальницы, за день до Ивана Купалы, с солнечным всходом по домам суета поднимается. Запасливые домовитые хозяйки, старые и молодые, советуются, в каком месте какие целебные травы в купальские ночи брать; где череду от золотухи, где шалфей от горловой скорби, где мать-мачеху...[7]
Дальше за лесопильней ― Антонина знала ― тянулась топь, по которой вились только чуть заметные рысьи тропинки и цвела высокая череда между тонкой ольхой и кустами крушины. Вода там была холодная и стерегущая: пряталась за яркой зеленью и выжидающе выглядывала из-за стволов темными глазами, чтобы броситься, втянуть и сосать. Летали неслышно совы и вонзали когти в сонных синиц; Антонине чудилось, как те, пойманные, вскрикивают и бьются недолго, ― и опять неслышно летают совы и молчит топь.[8]
Солдаты остановились. Трое неспешно сняли винтовки. Задний нагнулся, шматком телефонной проволоки перевязывая оторванную подошву сапога. Все они были невероятно оборванны, грязны. На полах шинелей щетинились коричневые кожушки череды, ― видно, валялись эту ночь в лесу, в зарослях. На двух были летние фуражки, на остальных грязно-серые вязаной смушки папахи, с расстегнутыми отворотами и болтающимися мотузками завязок.[9]
Как-то осенью я со своим другом провел несколько дней на рыбной ловле на глухом, старом русле Оки. Оно потеряло связь с рекой несколько столетий назад и превратилось в глубокое и длинное озеро. Его окружали такие заросли, что продраться к воде было трудно, а в иных местах и невозможно. Я был в шерстяной куртке, и к ней пристало много колючих семян череды (похожих на плоские двузубцы), репейника и других растений.[10]
Организм должен перебороть. Одна соседская бабка посоветовала купать тебя в отваре череды, другая велела заваривать ромашку. И я заваривал череду и заваривал ромашку. Заварил бы и чёрта лысого, лишь бы тебе полегчало.[11]
В следующий раз, говорит, не поддамся на уговоры. Поболит и перестанет, эка невидаль. Это всё вы, пастушьи сумки, накумекали. (Ага, это наше с Викой прозвище, одно на двоих. Как-то раз мы друг друга обзывали, вооружившись справочниками лекарственных растений. Выбирали, что похлеще: эй ты, дурнишник обыкновенный, а ты пырей ползучий, а ты… а ты бешеный огурец, коровяк скипедровидный, мордовник, золотушная трава!.. И тут папа с кухни: тише вы, пастушьи сумки, у меня от вас голова трещит!.. И ведь прижилось!)[3]
И берег по-весеннему раскис, размяк, И оживали на этой погоде они, Полыми телами торча торчмя, Травы еще прошлогодние. Ветер собачником сухим хруптел,[13]
Летели пушинки осотана́–
Подобие душ, ушедших из тел,
Если душа из пуха соткана.[14]
↑Собачник — одно из самых распространённых народных названий череды. Дано за то, что «двузубцы», снабжённые двумя шипами семена череды очень цепко держатся в собачьей шерсти.
↑Л. Лавров. «Из трёх книг». — М.: Советский писатель, 1966 г.
↑И. Эренбург. Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта. СПб.: Академический проект, 2000 г.
.svg){kind=logo}
