Ряби́на (лат.Sorbus) — достаточно невысокие деревья с густой раскидистой кроной из семейства розовые (лат.Rosáceae), плодоносящие крупными и эффектными гроздьями красных, чёрных или даже белых ягод. Наиболее известна рябина обыкновенная (лат.Sorbus aucuparia), которую часто можно встретить в парках, садах и лесах европейской части России, где она растёт сама, безо всякого ухода. Известны жёлтоплодные разновидности с довольно крупными ягодами. Всенародно любимая и известная черноплодная ряби́на (или Аро́ния) хоть и называется тоже рябиной, но относится к другому роду (того же семейства розовых).
Рябина в научно-популярной литературе и публицистике
Якуб прошедшую грозовую ночь зовет рябиновою. По его мнению, таких бывает три в году: в конце весны ― когда цветёт рябина, в средине лета ― когда начинают зреть на рябине ягоды, и в начале осени ― когда рябиновые ягоды совершенно поспеют. Первую отбыли, будем ждать всех остальных.[1]
В настоящих малороссийских селениях редко не найдешь около галерейки хотя крошечного палисадника с мальвами (их зовут весьма выразительно ро́жами), подсолнухами, ноготками, шиповником и прочими незатейливыми растениями. Частенько над белой трубой горит своими пунцовыми кистями рябина, эта настоящая степная красавица, загорелая и яркая как цыганка; сливы, тополи, дикие груши убегают позади хат в балку…
Сибиряк — потомок скваттеров, пришедших в тайгу с топором в руках и ружьём за плечами, — наследственный и естественный враг дерева. Если в сибирской деревне вы видите при хате садочек с рябиною, можете заранее и почти безошибочно угадать, что двор принадлежит новосёлу или крестьянину из ссыльных и, вероятнее всего, малороссу; природный сибиряк деревом себе солнца не загородит. Уж очень много горя натерпелись от первобытной тайги предки, когда врубались в неё медленно, шаг за шагом, клали просеки и тропы...
Сразу с бивака мы повернули вправо и пошли по ключику в горы. Подъём был продолжительный и трудный. Чем выше мы подымались, тем растительность становилась скуднее. Лесные великаны теперь остались позади. Вместо них появились корявый дубок, маньчжурская рябина (Sorbus ancuparia L.) с голыми ветками и слабо опушёнными листьями, жёлтая берёза (Betula ermanii Cham.) с мохнатой корой, висящей по стволу лохмотьями, рододендроны (Rhododendron dahuricum L.) с кожистыми, иногда зимующими листьями и белая ясеница (Dictamnus albys L.)[2]
Среди подлеска я заметил багульник. Он рос здесь слабо, листья его были мелкие и запах не так силён, как в других местах, вдали от моря. По берегу виднелись кусты шиповника, но уже лишённые листвы. Не менее интересной является рябина: это даже не куст, а просто прутик, вышиною не более метра с двумя-тремя веточками и безвкусными, водянистыми, хотя и крупными плодами.[3]
На тёмном чердаке под самой крышей связки рябины висели, словно берёзовые веники. Листья на гроздьях посохли, пожухли и свернулись, и сами ягоды, перемёрзшие за зиму, тоже чуть сморщились, вроде изюма, зато были вкусны. Свежая рябина ― та и горьковата, и чересчур кисла, есть её трудно, так же как раннюю клюкву. Но и клюква и рябина, прихваченные морозом, приобретают ни с чем не сравнимые качества: и от горечи что-то осталось, а всё-таки сладко и, главное, никакой оскомины во рту. Цвет рябиновых ягод тоже за зиму изменился, он стал мягче и богаче по тонам: от коричневого, почти орехового, до янтарного и ярко-жёлтого, как цвет лимона. Впрочем, почему это нужно сравнивать рябину с лимоном, а лимон с рябиной? Попробовав ягоды тут же на чердаке, я первым делом обрадовался, что опять смогу как-то побаловать своих детей и лишний раз доказать им, что деревенскоедетство не только не хуже, а во многих отношениях даже лучше детства городского.[4]
Я решительно терялся, не зная, чем бы выразить свою любовь бедному Алёше, бесстрастно сидевшему на лавке. Я то гладил ему руки, неподвижно лежавшие на коленях, то просил Дарью дать ему ещё поесть, хотел даже почитать ему сказку вслух, но, сообразив, что едва ли он что-нибудь поймёт, остановился на другой, более практической мысли. Отозвав Василия в сторону, я таинственно спросил:
— Василий, а если дать ему папиросу, он будет курить?
— Ну вот ещё! Куда ему с тупым носом да рябину клевать — рябина ягода не-жная!..
Длинные косые тени рябин ложились на мягкую сочную траву. Солнце припекло, и хотелось лежать с закрытыми глазами и слушать тихие, нежные напевы моря. Искрится море вдали и шумит, и так много в его шуме тайн. Не знаешь — обласкает оно или пригрозит гибелью. Лежу на морской отмели с заложенными под голову руками и смотрю в небо — ясное, тихое, ласковое… Не знаешь, не разгадаешь — что сулит небо, грозную ли бурю, ласку ли?..
Рябина стояла под ясенем, в Апреле она стала одеваться сложными листьями-пальчиками. Ясень стоял над нею высокий, неодетый. Последним одевается ясень. Будто глядя сверху, любуясь рябиною, оделся он в Мае такими же, как она, большими, сложными, сквозными листьями. Рябина цвела в то время скромно белыми цветочками. В конце Сентября ударил первый зазимок, и сразу большие, как руки, опали с ясеня все его листья и засыпали рябину, только ярко-красные и обильные из-под убитой зелени виднелись плоды дерева рябины.[5]
— Как же мне не радоваться, если я тогда полтора месяца у себя на Малой Кисловке пролежал. Лежу в чистенькой постельке, доктор каждый день, а в окно — рябина в снегу, а на снеге голубые бриллиантики от солнышка горят. Тепло, в печке дрова гудят, а передо мной — яички всмятку и котлетка, только что изжаренная. И все кругом говорят: «Ах, мы, Семён Николаевич, так об вас беспокоились, так беспокоились!..» А теперь кто разве будет беспокоиться? Чёрта с два!
Кончились майскиехолода, стало тепло, и зажухла черёмуха. Зато наметились бутоны рябины и расцветает сирень. Зацветёт рябина, и кончится весна, а когда рябина покраснеет, кончится лето, и тогда осенью мы откроем охоту и до самой зимы будем на охоте встречаться с красными ягодами рябины.[6]
У выхода из лагеря и из леса, который был теперь по-осеннему гол и весь виден насквозь, точно в его пустоту растворили ворота, росла одинокая, красивая единственная изо всех деревьев сохранившая неопавшую листву ржавая рыжелистая рябина. Она росла на горке над низким топким кочкарником и протягивала ввысь, к самому небу, в тёмный свинец предзимнего ненастья плоско расширяющиеся щитки своих твёрдых разордевшихся ягод. Зимние пичужки с ярким, как морозные зори, оперением, снегири и синицы, садились на рябину, медленно, с выбором клевали крупные ягоды и, закинув кверху головки и вытянув шейки, с трудом их проглатывали. Какая-то живая близость заводилась между птицами и деревом.
Красная рябина, свисавшая через забор, соблазняла и манила сорвать ее. Смельчаки залезали на забор за рябиной, но, стоило кому-нибудь крикнуть: «Кулак, Кулак, лови», отважные похитители кубарем ссыпались с забора. Мне Кулаков казался чудовищем с черными длинными руками, и, когда кричали: «Кулак, лови», у меня мороз пробегал по спине.[7]
Сеет кустики в долинах.
Сеет он по рвам берёзы, О́льхи в почве разрыхленной
И черёмуху во влажной,
На местах пониже — иву,
На святых местах — рябину,
На болотистых — ракиту,
На песчаных — можжевельник
И дубы у рек широких.
Тобой, красивая рябина,
Тобой, наш русский виноград,
Меня потешила чужбина,
И я землячке милой рад. <...> В сей стороне неблагодарной, Где ты растёшь особняком, Рябиновки злато-янтарной Душистый нектар незнаком. Никто понятья не имеет, Как благодетельный твой сок Крепит желудок, душу греет, Вдыхая сладостный хмелёк. <...>
Средь здешних всех великолепий
Ты, в одиночестве своём,
Как роза средь безлюдной степи,
Как светлый перл на дне морском. Сюда заброшенный случайно, Я, горемычный как и ты, Делю один с тобою тайно Души раздумье и мечты.
Я отыскал свою рябину,
Которой песнь я посвятил,
С которой русскую кручину
Здесь на чужбине я делил. В нарядном красном сарафане, Под блеском солнечного дня, Ещё пышней, ещё румяней Глядит красавица моя.
Блестела золотом кленовая аллея;
В саду ещё цвели последние кусты
Пунцовых георгин; поспевшая рябина
Краснела гроздьями; белеясь, паутина
Летала в воздухе, а жёлтые листы,
На землю падая, кружились с лёгким шумом.[9]
Искал малину себе по чину,
Нашлась калина — и то одна.
Жевал рябину, и без причины
Осталась — одна бузина!.. Пусть жизнь горькая штука, Зато для желудка — наука.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть. Не обгорят рябиновые кисти, От желтизны не пропадет трава. Как дерево роняет тихо листья, Так я роняю грустные слова.
Ещё янтарно прозрачны гроздья рябин,
Но в их гранях всё гуще запекаются отсветы солнца.
Всё ниже склоняют подсолнухи медные шляпы.
Все чопорней георгины на клумбах стоят визави.
В последний раз отдаются воздушным теченьям левкои,
И, сбрасывая атласные юбки, раздеваются маки![12]
«Что шумишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?» — Тонкая рябина, 1955
— И. Суриков
Я кисть рябины красной под снегом отыщу,
Прости меня, любимый, и я тебя прощу,
Мне новых встреч не надо, все было и прошло,
Рябиновое счастье по капле унесло. — Рябиновые бусы, 1989
Рябина, янтарь и красный шнурок
Заставят ведьму бежать со всех ног.
(Rowan, lammer (amber) and red threid
Pits witches to their speed). — Шотландская пословица
↑Амфитеатров А.В. Собрание сочинений в десяти томах, Том 1. Москва, НПК «Интелвак», 2000 г.
↑В.К. Арсеньев. «По Уссурийскому краю». «Дерсу Узала». — М.: Правда, 1983 г.
↑В.К. Арсеньев. «В горах Сихотэ-Алиня». — М.: Государственное издательство географической литературы, 1955 г.
↑Яшин А.Я. Собрание сочинений в трёх томах, Том 2. Москва, «Художественная литература», 1985 г.
↑Пришвин М.М. «Дневники. 1918-1919» Москва, «Московский рабочий», 1994 г.
↑Пришвин М.М. «Зелёный шум». Сборник. Москва, «Правда», 1983 г.
↑Есенина Е. А. (сестра). «Родное и близкое». — М.: Советская Россия, 1979 г. — С. А. Есенин в воспоминаниях современников. В 2-х т. Т. l. ― М.: «Художественная литература», 1986 г.
↑К.Р., Избранное. — М.: Советская Россия, 1991 г. — стр. 97
.svg){kind=logo}
