Вещие сестрички

«Вещие сестрички» (англ. Wyrd Sisters, дословно: Вещие сёстры) — юмористический фэнтезийный роман Терри Пратчетта 1988 года, шестой в цикле «Плоский мир», второй в подцикле «Ведьмы». Название — одно из именований трёх ведьм из «Макбета» Шекспира.

Цитаты

	Молния, словно неискушённый убийца, изгоняла из земли душу градом беспорядочных уколов. <…> Ночь по беспросветности своей соперничала с убранством кошачьей утробы. <…> В разгар этого буйного действа, подобно искорке в зрачке обезумевшего хорька, за слезящейся листвой дрока полыхнуло зарево.
	Lightning stabbed at the earth erratically, like an inefficient assassin. <…> The night was as black as the inside of a cat. <…> In the middle of this elemental storm a fire gleamed among the dripping furze bushes like the madness in a weasel's eye.

Сквозь непостижимые толщи космоса несёт своё бремя вселенская черепаха Великий А'Туин, и бремя это состоит из четырёх слонов-исполинов, подпирающих спинами диск Плоского мира. Вокруг диска вращаются скромных размеров солнце и луна, описывая довольно замысловатые орбиты, необходимые для смены времён года. И вряд ли во всей множественной вселенной отыщется другое место, где время от времени слону приходится задирать свою конечность, дабы не воспрепятствовать предписанному ходу небесных светил. Сложно сказать, удастся ли когда-либо получить ответ на вопрос, почему всё устроено именно так, а не иначе. Вполне возможно, Создателю Вселенной в один прекрасный день наскучили эти бесконечные оси склонения, скорости обращения и альбедо, и Он решил немного себя потешить. Как-то само собой напрашивается подозрение, что боги миров, подобных этому, за шахматную доску не садятся, и такое суждение в самом деле окажется истинным. Богов, играющих в шахматы, не существует вовсе. Для шахмат у богов плоховато с воображением. Боги проявляют склонности к играм более простым и зловещим: это когда Запредельное Ты Так И Не Обрёл, зато Забвение Ждёт За Углом. Для верного понимания всех религиозных ухищрений нелишне будет заострить внимание на том, что представления о весёлой шутке воплощены у богов в Змеях и Лестницах со скользкими перекладинами. Воедино Плоский мир скрепляет магия — магия, вырабатываемая оборотом мироздания как таковым; магия, которая подобно паутинке появляется из брюшка бытия и залечивает жестокие раны действительности. И по большей части магия эта оседает в Овцепикских горах, протянувшихся от вечной мерзлоты Пупземелья по всей длине архипелага до самых теплых морей, которым суждено излить свои воды за самый Край. Сырая магия, устремляясь от одной вершины к другой, даёт о себе знать характерным потрескиванием. Именно Овцепики удерживают первенство по части одаривания мира ведьмами и волшебниками. Листочки на овцепикских деревьях шевелятся безотносительно поведения ветра, а скалы славятся пристрастием к вечерним прогулкам. Что и говорить — земля и та порой оживает…

Through the fathomless deeps of space swims the star turtle Great A'Tuin, bearing on its back the four giant elephants who carry on their shoulders the mass of the Discworld. A tiny sun and moon spin around them, on a complicated orbit to induce seasons, so probably nowhere else in the multiverse is it sometimes necessary for an elephant to cock a leg to allow the sun to go past. Exactly why this should be may never be known. Possibly the Creator of the universe got bored with all the usual business of axial inclination, albedos and rotational velocities, and decided to have a bit of fun for once. It would be a pretty good bet that the gods of a world like this probably do not play chess and indeed this is the case. In fact no gods anywhere play chess. They haven't got the imagination. Gods prefer simple, vicious games, where you Do Not Achieve Transcendence but Go Straight To Oblivion; a key to the understanding of all religion is that a god's idea of amusement is Snakes and Ladders with greased rungs. Magic glues the Discworld together — magic generated by the turning of the world itself, magic wound like silk out of the underlying structure of existence to suture the wounds of reality. A lot of it ends up in the Ramtop Mountains, which stretch from the frozen lands near the Hub all the way, via a lengthy archipelago, to the warm seas which flow endlessly into space over the Rim. Raw magic crackles invisibly from peak to peak and earths itself in the mountains. It is the Ramtops that supply the world with most of its witches and wizards. In the Ramtops the leaves on the trees move even when there is no breeze. Rocks go for a stroll of an evening. Even the land, at times, seems alive . . .

В ту ночь буря бушевала самозабвенно. Она чувствовала, что эта ночь — её. Не год, не два буря гастролировала по провинциям: не отказываясь от подённой халтуры, по крупицам стяжала тайны своего ремесла; завязывала контакты; время от времени в роли урагана сбивала с ног зазевавшихся пастушков или пригибала к земле молоденькие дубки. Теперь, когда соотношение сил в погодных верхах немного изменилось, буря пыталась выложиться без остатка, дабы быть замеченной заправилами климата. <…> Тем временем окрестные леса, покрывшись сизой испариной и раскидав листочки, зашлись в буйной овации.

The storm was really giving it everything it had. This was its big chance. It had spent years hanging around the provinces, putting in some useful work as a squall, building up experience, making contacts, occasionally leaping out on unsuspecting shepherds or blasting quite small oak trees. Now an opening in the weather had given it an opportunity to strut its hour, and it was building up its role in the hope of being spotted by one of the big climates. <…> The woods roared their applause and were full of mists and flying leaves.

	Луна полной грудью подпирала суетливую облачность, а мятущийся воздух шелестел сотнями тайных говорков и был насыщен магией сверх обычного.
	There was a full moon breasting the ragged clouds and the rushing air was full of whispers and the very broad hint of magic.

	— Да, прищур у неё на уровне, — сказала Матушка Ветровоск. Младшая из ведьм, которую звали Маграт Чесногк, заметно воспрянула духом. Перед Матушкой она неизменно пасовала. <…> Уж коль скоро, по её личному мнению, прищур оказался на уровне, значит, если Маграт ещё немножко потренируется, то вскоре юная ведьмочка без труда сможет заглянуть в собственную ноздрю.
	'It's a good squint,' said Granny Weatherwax. The junior witch, whose name was Magrat Garlick, relaxed considerably. She held Granny Weatherwax in awe. <…> If she said it was a good squint, then Magrat's eyes were probably staring up her own nostrils.

— Стало быть, это Флем… — непроизвольно процедил король <…>. Любопытно, почему я не чувствую гнева? — ЖЕЛЕЗЫ, — коротко бросил его собеседник. — АДРЕНАЛИН. ПРОЧИЕ ГОРМОНЫ. ЭМОЦИИ. ВСЕГО ЭТОГО ТЫ ЛИШЕН. ОСТАЛАСЬ ЛИШЬ ЧИСТАЯ МЫСЛЬ… <…> Во-первых, не так-то легко ужасаться, когда твои органы, отвечающие за восприятие ужасного, покоятся в сморщенном виде в некотором отдалении от объекта наведения ужаса. А во-вторых, король, который ни разу в жизни не изведал ужаса, вовсе не стремился познакомиться с ним по окончании своего существования. Отчасти это объяснялось полным отсутствием воображения, однако верно и то, что сей монарх был ярким представителем той особой породы смертных, чья укоренённость в настоящем воистину непоколебима. Большинство же смертных такой укоренённости лишены. Их жизни можно уподобить кляксам, растекающимся вокруг точек, где в данный миг находятся их тела, — такие смертные либо предвосхищают будущее, либо стараются, вернуться в прошлое.

'Oh, so it was Felmet,' the king added vaguely <…>. Why don't I feel angry?' GLANDS, said Death shortly. ADRENALIN AND SO FORTH. AND EMOTIONS. YOU DON'T HAVE THEM. ALL YOU HAVE NOW IS THOUGHT. <…> Verence wasn't frightened, however; not simply because it is difficult to be in fear of anything when the bits you need to be frightened with are curdling several yards away, but because he had never really been frightened of anything in his life, and wasn't going to start now. This was partly because he didn't have the imagination, but he was also one of those rare individuals who are totally focused in time. Most people aren't. They live their lives as a sort of temporal blur around the point where their body actually is — anticipating the future, or holding on to the past.

	Он был завсегдатаем шумных, беспутных застолий — за одну ночь мог принять на грудь баснословное количество кубков с хорошим элем. («Принять на грудь» и «выпить» — синонимы. Разница лишь в количестве спиртного, разминувшегося с целью.)
	He liked a big noisy banquet and had quaffed many a pint of good ale. (Quaffing is like drinking, but you spill more.)

	— К нам кто-то едет в гости, — промолвила Матушка. — Это ты определила по покалыванию в пальцах? — с чистосердечным любопытством воскликнула Маграт, которая черпала сведения о ведовстве по большей части из книг. — Нет, по колебанию барабанных перепонок.
	'Something comes,' she said. 'Can you tell by the pricking of your thumbs?' said Magrat earnestly. Magrat had learned a lot about witchcraft from books. 'The pricking of my ears.'

	— Это герб Веренса, — сообщила Маграт. — Кого-кого? — переспросила Матушка Ветровоск. — Одного человека, который правит этой страной, — пояснила Маграт. — А, ты короля имеешь в виду, — догадалась Матушка, смутно припоминая, что этой страной ещё кто-то правит.
	'It's the badge of King Verence,' said Magrat. 'Who's he?' said Granny Weatherwax. 'He rules this country,' said Magrat. 'Oh. That king,' said Granny, as if the matter was hardly worth noting.

	… на отсыревшую вересковую пустошь отбрасывала кисельного отлива блики водянистая луна.
	… the watery moon shed a thin gruel of light over the damp moorland.

	Матушка Ветровоск, крайне не одобряющая тех, кто бросает нескромные взгляды на лик будущего, почувствовала, что будущее само обратило к ней свою физиономию и разглядывает её в упор.
	Granny Weatherwax didn't hold with looking at the future, but now she could feel the future looking at her.

Ведение призрачного образа жизни, похоже, требовало гораздо большего количества мыслительной энергии, нежели существование в облике смертного. На протяжении сорока лет в человеческом обличье Веренс вполне довольствовался одной-двумя мыслями в день, тогда как нынче ему не было ни минуты покоя. <…> Он ещё при жизни слышал, что смерть — штука паскудная. Ему пришлось умереть, чтобы оценить её паскудство.

Being a ghost seemed to require considerably more mental effort than being alive; he'd managed quite well for forty years without having to think more than once or twice a day, and now he was doing it all me time. <…> He'd heard that death could be bad. He just hadn't realised how bad.

	Люди, с которым ему доводилось встречаться, мысленно относили герцога к некоей специфической разновидности ящерицы, обитательницы вулканического острова, которая в течение суток способна воздерживаться от любых телодвижений, до сих пор сохраняет рудиментарный третий глаз, а двумя другими моргает только один раз в месяц.
	The duke put those who met him in mind of some sort of lizard, possibly the type that lives on volcanic islands, moves once a day, has a vestigial third eye and blinks on a monthly basis.

	То была крупная дама, с впечатляющими формами, наводящими на мысли о галеоне, под всеми парусами бороздящем просторы океана;..
	She was a large and impressive woman, who gave people confronting her for the first time the impression that they were seeing a galleon under full sail;..

… ведущего в Большую залу лестничного пролёта, вниз по которому и скатился ночью прежний король, приземлившись, наперекор всякой вероятности, на лезвие собственного кинжала. Впрочем, личный врач монарха в своём заключении указал, что кончина его пациента явилась естественным исходом заболевания. Перед подписанием заключения лекарь некоторое время совещался наедине с Бенценом, и тому удалось разъяснить медику, что недуг, приводящий к скатыванию по лестнице с кинжалом в спине, является следствием чересчур длинного языка.

… the top of the flight leading to the Great Hall, down which King Verence had tumbled in the dark only to land, against all the laws of probability, on his own dagger. It had, however, been declared by his own physician to be a case of natural causes. Bentzen had gone to see the man and explained that falling down a flight of steps with a dagger in your back was a disease caused by unwise opening of the mouth.

	Невеликое размерами и числом подданных, состоящее в основном из деревьев, — но всё же королевство…
	It wasn't much of one, apparently being mainly trees, but it was a kingdom…

	Повар свято верил в идеалы старинной феодальной традиции, которая не допускала появления на столе ничего такого, что не проходило стадию поджаривания и в чью пасть нельзя было всунуть яблоко.
	He was a cook in the real feudal tradition. If it didn't have an apple in its mouth and you couldn't roast it, he didn't want to serve it.

	— Люди подберутся серьёзные, и прочёсывать местность будут умеючи. Знаешь, как это называется? «Снеси стены до основания» да «Сожги кровлю».
	'Serious people. Serious looking. Pull-down-the-walls and burn-off-the-thatch looking.'

Среди тех немногочисленных изъянов, от которых Матушка Ветровоск не сподобилась избавиться на пути к высотам профессионального мастерства, главнейшими оказались здоровый румянец, играющий на её щеках, и крепкие зубы. Какие бы заклинания ни пускала она в ход, бородавки упорно отказывались портить её пригожее, хотя и чуточку кобылье лицо. Матушка беспощадно начиняла организм сахаром, но добивалась лишь дальнейшего накопления и без того неисчерпаемых запасов жизненной энергии. Волшебник, к которому она как-то раз обратилась за консультацией, объяснил это наличием в её клетках повышенного метаболизма…

It was one of the few sorrows of Granny Weatherwax's life that, despite all her efforts, she'd arrived at the peak of her career with a complexion like a rosy apple and all her teeth. No amount of charms could persuade a wart to take root on her handsome if slightly equine features, and vast intakes of sugar only served to give her boundless energy. A wizard she'd consulted had explained it was on account of her having a metabolism…

	— Ненастоящая вещь, которая хочет стать настоящей, часто становится более настоящей, чем настоящая.
	'Things that try to look like things often do look more like things than things.'

Голос, произнесший эти слова, обладал дивным, раскатистым выговором, позволявшим ему журчать и искриться, тем более что окрашен он был в драгоценную палитру с преобладанием золотисто-коричневого отлива. Если бы Создатель Мультивселенной был наделён голосовыми связками, то одаривал бы слушателей чем-то сравнимым по сладкозвучию. Единственный изъян этого голоса заключался в том, что им немыслимо было, скажем, попросить пошуровать кочергой в топке, ибо уголья тут же превратились бы в алмазы. А меж тем голос этот, по-видимому, принадлежал тучному здоровяку, чьё лицо подверглось самому гнусному домогательству со стороны безобразных усищ. Красные штришки вен испещряли его щеки до того густо, что последние смахивали на подробнейшие карты двух городов. Что же касается носа, то им толстяк, наверное, за минуту до этой встречи толок клубнику в глубокой миске. Однако истрёпанный жилет и дырявые башмаки он носил с апломбом, который почти убеждал, что всего минуту назад прачка забрала в стирку его подбитое дурностаем, отделанное бархатным сукном платье. (Дурностай — небольшое существо, чья чёрно-белая шкурка пользуется традиционным спросом в меховом производстве. Являясь более осмотрительным сородичем лемминга, этот грызун если и скидывается со скал, то только с надёжной страховкой.) <…> толстяк, стянув с головы побитую молью шляпу, приветствовал ведьму учтивейшим поклоном, который скорее смахивал на некое физическое упражнение для любителей натуралистической топологии. Шляпа, проделав головокружительную череду кульбитов и пируэтов, замерла застывшей капителью на вершине упершейся в небесный свод руки, тогда как одна нога Витоллера отъехала чуть назад. При этом оставшаяся часть туловища, включая голову, осела в подобострастном скольжении к коленам ошарашенной Матушки.

It was a rich and wonderful voice, with every diphthong gliding beautifully into place. It was a golden brown voice. If the Creator of the multiverse had a voice, it was a voice such as this. If it had a drawback, it was that it wasn't a voice you could use, for example, for ordering coal. Coal ordered by this voice would become diamonds. It apparently belonged to a large fat man who had been badly savaged by a moustache. Pink veins made a map of quite a large city on his cheeks; his nose could have hidden successfully in a bowl of strawberries. He wore a ragged jerkin and holey tights with an aplomb that nearly convinced you that his velvet-and-vermine robes were in the wash just at the moment. (The vermine is a small black and white furry creature, much famed for its pelt. It is a more careful relative of the lemming; it only throws itself over small pebbles.) <…> the man, removing his moth-eaten hat, he treated her to a low bow. It was less an obeisance than an exercise in advanced topology. The hat swerved and jerked through a series of complex arcs, ending up at the end of an arm which was now pointing in the direction of the sky. One of his legs, meanwhile, had wandered off behind him. The rest of his body sagged politely until his head was level with Granny's knees.

	Маграт Чесногк сравнение со стиральной доской если бы и не польстило, то и не обидело бы, — обеим была свойственна очаровательная незамысловатость натуры, а также опрятность, отдраенность и общая чистоплотность в сочетании с плоскогрудостью…
	The best you could say for Magrat was that she was decently plain and well-scrubbed and as flat-chested as an ironing board with a couple of peas on it…

Стаканчик Нянюшки Ягг <…> был, по подсчётам Матушки Ветровоск, уже третьим за вечер, и ведьма с горечью убеждалась в том, что приятельница на всех парах мчится по колее, обещавшей в последний момент разгула вознести её на стол, где Нянюшка в таких случаях отплясывала народные танцы, щеголяя исподним бельём и зычно распевая <…> «… с жирафом, если встанешь на стол. Вот только с ёжиком вышел прокол».

Nanny Ogg <…> was enthusiastically downing her third drink and, Granny thought sourly, was well along that path which would probably end up with her usual dancing on the table, showing her petticoats and singing <…> '—with a giraffe, if you stand on a stool. But the hedgehog can never be buggered at all.'

	На матримониальные хитросплетения у Матушки выработался несколько созерцательный взгляд, взгляд астронома, обозревающего поверхности удалённых, чуждых нашему пониманию миров…
	The complexities of the marital relationship were known to Granny only from a distance, in the same way that an astronomer can view the surface of a remote and alien world…

	— Человек, которого можно купить, как правило, ничего не стоит. — вероятно, неоригинально
	'If I'd had to buy you, you wouldn't be worth the price.'

	Дверь отворилась <…> с изуверской медлительностью, со скрипом, способным на целый день испортить настроение. За пронзительностью скрипа следовало заподозрить не безалаберность хозяйки, но, напротив, кропотливейшие усилия, как, например, ежедневное ошпаривание петель кипятком.
	The door opened <…> very slowly, and with the maximum amount of creak. Simple neglect wouldn't have caused that depth of groan; you'd need careful work with hot water over a period of weeks. The sergeant stopped, and then turned round very slowly while contriving to move as few muscles as possible.

	… герцог промолвил столь сладостно, что голос его облил Шута, будто струйка патоки — пудинг…
	… said the duke, his voice dripping across the Fool like treacle over a pudding…

	— И ведьм чтил. <…> Случалось, охотится он на людей, травит их гончими, а вдруг возьми и меня в лесу повстречай. И шлем-то с головы снимет, скажет ласково так: мол, надеюсь, вы в добром здравии, кума Ягг. А на следующий день всегда слуга от него являлся, пару бутылочек приносил. Настоящий король.
	'Very respectful to witches, he was. <…> When he was out hunting people, if he met me in the woods, it was always off with his helmet and "I hope I finds you well, Mistress Ogg" and next day he'd send his butler down with a couple of bottles of something. He was a proper king.'

— Он утверждал, что смерть Веренса была вызвана естественными причинами. — Ну, убийство для нормального короля — самая естественная причина смерти, — сказала Матушка. — Я только не пойму, чего он так волнуется. Когда, к примеру, старика Фаргума отравили, так его голову на шест насадили, костры разожгли и всем замком гуляли, неделю не трезвели. — А я тебе вот что доложу, — вступила Нянюшка Ягг. — Голову его потом по деревням возили, показывали — дескать, умер король. Очень убедительная мера. И для людей, и для него самого. Он, помню, всё улыбался. Мне кажется, ему понравилась собственная смерть.

'He said Verence died of natural causes.' 'Well, being assassinated is natural causes for a king,' said Granny. 'I don't see why he's so sheepish about it. When old Thargum was killed they stuck his head on a pole, had a big bonfire and everyone in the palace got drunk for a week.' 'I remember,' said Nanny. 'They carried his head all round the villages to show he was dead. Very convincing, I thought. Specially for him. He was grinning. I think it was the way he would have liked to go.'

— А потом [ведьмы] посмотрели на меня так… <…> Ему хотелось увернуться от взора герцога Флема, внушающего ему странное наваждение, будто бы плитки, которыми был выложен пол в зале, вдруг сорвались с отведённых мест и рассеялись в разных направлениях, в связи с чем сам пол растянулся на площадь в несколько акров. Интерес герцога к нему был такой же, как у булавки к ивовой переливнице. <…> — Помню, в детстве, когда я ещё в пацанах ходил, оставили меня как-то раз с тёткой, а она от меня, канальство, сливки решила спрятать, слила их в банку и поставила на самую высокую полку в чулане, а я дождался, когда она из дому ушла, забрался на табуретку и давай их лопать, а тут она назад приходит, а я и не услышал её шагов, да ещё и банку случайно с полки смахнул, разбилась она вдребезги, а тут тётка дверь открыла и посмотрела на меня так, что я на всю жизнь запомнил. Вот и они на меня так же посмотрели. Но самое страшное, они, похоже, знали, как на меня моя тётка смотрела…

'And then they gave me a look.' <…> He tried to avoid Lord Felmet's gaze, which was giving him the distinct impression that the tiled floor was fleeing away in all directions and had already covered several acres. Lord Felmet's fascination was to him what a pin is to a Purple Emperor. <…> 'When I was a little boy, and staying with my aunt, and she had told me not to touch the cream, ekcetra, and she had put it on a high shelf in the pantry, and I got a stool and went after it when she was out anyway, and she'd come back and I didn't know, and I couldn't reach the bowl properly and it smashed on the floor, and she opened the door and glared at me: it was that look. But the worst thing was, they knew it.'

	Опять пошл дождь. <…> стены натужно кряхтели, словно силясь ещё глубже внедриться в землю.
	It was raining again. <…> there was a crunching from the walls as they settled still further.

Случись нынче какой-нибудь свирепый бунт — всё было бы… на своих местах. Тогда можно было бы вешать всех без разбора. И душа бы отдохнула. Моментально произошла бы закупорка артерий общественного организма, столь благотворно влияющая на развитие всякого государства. На равнинных местностях на пинок отвечают пинком. А этот народец лишь отступит в сторону и будет покорно ждать, пока у тебя отсохнет пинающая нога. Спрашивается, как может король, правящий подобным сбродом, рассчитывать вписать своё имя в историю. Ведь угнетать местных людишек всё равно что угнетать телом матрас.

A jolly good riot, now, that would have been more — more appropriate. One could have ridden out and hanged people, there would have been the creative tension so essential to the proper development of the state. Back down on the plains, if you kicked people they kicked back. Up here, when you kicked people they moved away and just waited patiently for your leg to fall off. How could a king go down in history ruling a people like that? You couldn't oppress them any more than you could oppress a mattress.

	— Не позабавят ли тебя, повелитель, мои выходки и безобидные колкости? — Что ж, валяй. Шут облизнул пересохшие губы. Он рассчитывал, что все обернётся иначе. Король Веренс в ответ на такое предложение награждал его добрым пинком или разбивал бутылку о его темечко, чем и разгонял тоску. То был настоящий король.
	'Let me entertain you, my lord, with many a merry quip and lightsome jest.' 'Try me.' The Fool licked his dry lips. He hadn't actually expected this. King Verence had been happy enough just to give him a kick, or throw a bottle at his head. A real king.

	Минул ещё год. Дни волочились один за другим, терпеливо прозябая в нескончаемой очереди. Когда-то, на заре основания мультивселенной, предпринималась попытка запустить всю эту очередь целиком, но меры не увенчались успехом.
	A year went past. The days followed one another patiently. Right back at the beginning of the multiverse they had tried all passing at the same time, and it hadn't worked.

	… притаился городок Вислопёс, непостижимым образом примостившийся в лощине, которая раскроила почти отвесные стены одного каньона. Вообще говоря, Овцепики не были обделены ровными участками поверхности. Беда в том, что почти все эти участки по своей ориентации вертикальны.
	… was the town of Hangdog, which had somehow allowed itself to be built in a hollow perched in the nearly sheer walls of a canyon. There was plenty of flat ground in the Ramtops. The problem was that nearly all of it was vertical.

Частички сырого вдохновения способны проникнуть в самые дальние уголки вселенной. Рано или поздно одна из них неизбежно должна стукнуться о какое-то чувствительное темечко, под которым впоследствии родятся концепции ДНК, форма сонаты для флейты или способ износа нитей накала в лампочках в два раза быстрее. Но большинство частиц пролетают мимо, и большинство смертных умирают, так ни разу и не почувствовав их удар. Но есть смертные, которым везёт ещё меньше. Таким смертным достаются все частички до единой. К этим смертным относился и Хьюл. Вдохновения, пленявшего его разум, хватило бы, чтобы обеспечить с лихвой целую эпоху сценического искусства, несмотря на то что его крошечный шишковатый череп едва ли был предназначен эволюцией для чего-то большего, чем отражение ударов увесистой дубинки. <…> Каждая страничка была щедро полита потом автора. Слова, корчась и извиваясь, процеживались сквозь узоры клякс, паутинки исправлений и стаи разнокрылых галочек, несших на спинках вкрапления в текст.

Particles of raw inspiration sleet through the universe all the time. Every once in a while one of them hits a receptive mind, which then invents DNA or the flute sonata form or a way of making light bulbs wear out in half the time. But most of them miss. Most people go through their lives without being hit by even one. Some people are even more unfortunate. They get them all. Such a one was Hwel. Enough inspirations to equip a complete history of the performing arts poured continuously into a small heavy skull designed by evolution to do nothing more spectacular than be remarkably resistant to axe blows. <…> Every page was stained with sweat and the words themselves scrawled across the manuscript in a trellis of blots and crossings-out and tiny scribbled insertions.

Зима в Овцепиках не церемонится — она олицетворяет собой врата в доисторический холод, что царил ещё до сотворения мира. <…> Зима также приносит ленивые ветры, которым невдомек, зачем огибать человеческие тела, когда можно пройти прямо сквозь них. Вот почему представление о зиме как о красивейшем времени года было в высшей степени чуждо сознанию овцепикцев, которые понятие «снег» обозначали восемнадцатью различными словами. (К сожалению, ни одно из этих слов не имеет печатных эквивалентов.)

Winter in the Ramtops didn't mess about; it was a gateway straight through to the primeval coldness that lived before the creation of the world. <…> Winter meant the coming of the lazy wind, which couldn't be bothered to blow around people and blew right through them instead. The idea that Winter could actually be enjoyable would never have occurred to Ramtop people, who had eighteen different words for snow. (All of them, unfortunately, unprintable.)

Зима была полна знамений. Ночами на окованном стужей небосводе то и дело полыхали кометы; днём над землёй тяжело перебирали щупальцами диковинного вида иногда китообразные, иногда драконоподобные исполинские тучи. В Захребетье кошка принесла двухголового котёнка — хотя к этому, принимая во внимание доказанность положения папаши Грибо как единственного предка по мужской линии всех представителей кошачьего рода за последние тридцать поколений его истории, вряд ли стоило относиться серьёзно. Так или иначе, в Дурном Заде снёс яйцо один петушок, вследствие чего бедолага вынужден был выносить потом расспросы личного характера и самого язвительного свойства. <…> Во всех этих явлениях ничего неординарного, конечно, не было. Овцепики, устроившись аккурат поперёк магического поля Диска, подобно железному бруску, нечаянно оброненному на колею подземки, были настолько пропитаны парами магии, что периодически вынуждены были разряжаться в окружающее пространство.

It was a winter of portents. Comets sparkled against the chilled skies at night. Clouds shaped mightily like whales and dragons drifted over the land by day. In the village of Razorback a cat gave birth to a two-headed kitten, but since Greebo, by dint of considerable effort, was every male ancestor for the last thirty generations this probably wasn't all that portentous. However, in Bad Ass a cockerel laid an egg and had to put up with some very embarrassing personal questions. <…> There was nothing the least unusual about any of this. The Ramtops, which as it were lay across the Disc's vast magical standing wave like an iron bar dropped innocently across a pair of subway rails, were so saturated with magic that it was constantly discharging itself into the environment.

Предполагается, в силу традиций, что Ночь Всех Пустых, страшдество, является в течение всего долгого года на Диске единственной ночью, когда ведьмы не покидают своих домов, поэтому [Ветровоск], следуя традиции, раньше обычного улеглась в постель, взяв к себе в компанию корзинку с яблоками и каменную грелку. <…> В доме было пусто. Матушка прощупывала крошечные, юркие умишки домовых мышек, неотёсанные черепа козочек, что коротали ночные часы в своём праздном метеоризме. Сова, вылетев на промысел и нырнув за гребень крыши, пронеслась комком хищной остервенелости.

Hogswatchnight is, traditionally, the one night of the Disc's long year when witches are expected to stay at home, and she'd had an early night in the company of a bag of apples and a stone hotwater bottle. <…> It hadn't been in the house. She could feel the small, fast minds of mice, and the fuzzy minds of her goats as they lay in their cosy flatulence in the outhouse. A hunting owl was a sudden dagger of alertness as it glided over the rooftops.

	Всё в этом мире шло своим ходом — за исключением всего остального, что решительно шло наперекосяк.
	Everything was as it should be, with the exception that nothing was right.

	Среди многих видов роскоши, с которыми лорд Флем знакомства не водил, можно было смело указать невежество. — возможно, неоригинально
	Among the very many luxuries the duke had dispensed with in his life was that of ignorance.

	Герцог вдруг понял, что лес готов выслушать его. Слова, которые он выкрикивал, тонули в бездне глубокомысленного внимания.
	Now the forest was listening. The words he spoke vanished into a great vacuum of silence.

Стоя в одиночку, глыба тем не менее просто не подвергалась арифметическому подсчёту — почувствовав на себе чей-то взгляд, она немедленно предпринимала шаги к тому, чтобы исчезнуть из поля зрения. По способности к самоустранению глыба прочно удерживала первое место среди всех известных в королевстве монолитов. Глыба также являлась одним из бесчисленных вместилищ магических отходов, что скапливались на Овцепиках. <…> Бочком уйдя в сторону и схоронившись за деревом, глыба выжидающе уставилась на Матушку.

The stone <…> although there was only one of it, no-one had ever been able to count if, if it saw anyone looking at it speculatively, it shuffled behind them. It was the most self-effacing monolith ever discovered. It was also one of the numerous discharge points for the magic that accumulated in the Ramtops. <…> The stone began to edge away, and watched her suspiciously from behind a tree.

	… Бешеный Хорёк — деревня, чьи благонравные старожилы прославились тем, что против всех болезней, исключая обезглавливание как таковое, использовали только ушной массаж и основанные на цветочных смесях гомеопатические составы.
	… Mad Stoat, a village whose good-natured inhabitants were getting used to ear massage and flower-based homeopathic remedies for everything short of actual decapitation.

… прачечная превратилась в кладовку, где хранились старые сушёные луковицы, сгоревшие кастрюли и банки с перебродившим осиным желе. Огонь под котлом не разжигали уже лет десять. Кирпичи в топке облупились, а кое-где сквозь них пробились росточки папоротника. Содержимое котла оказалось густо-чернильного цвета, а молва гласила, что дна у него нет вовсе. В нянюшкиных внуках постоянно подогревалась уверенность в том, что в глубинах его обитают первобытные монстры, ибо сама Нянюшка была твёрдо убеждена: воспитание в детях безотчётного ужаса является необходимой составляющей педагогической магии. Летом прачечная использовалась как погребок для охлаждения пива. — Ничего, всё должно получиться. Думаю, нам стоит взяться за руки. И, Маграт, закрой дверь. <…> Всегда говорила и говорю, что от умной ворожбы никому хуже не будет. <…> — Как это? — испуганно проговорила Маграт. — Что, прямо здесь? Для этого ведь нужен нормальный котёл, волшебный меч. И само собой, октограмма. Плюс всякие пряности и ещё масса всякой всячины. Матушка Ветровоск и Нянюшка Ягг переглянулись. — Она не виновата, — объяснила Матушка. — Это всё гемарры, что она без конца покупает. — Она обернулась к Маграт: — Запомни, тебе это всё не нужно. Главное здесь — головология. — Взгляд Матушки скользнул по стенам прачечной. — Учись использовать то, что под рукой. — И, подняв побелевшую от старости медную толкушку, она несколько раз задумчиво подбросила её в руке. — Мы молим и заклинаем тебя чарами… — Матушка помедлила, — этой палки-мешалки, такой жуткой и острой. Содержимое котла пошло мелкой рябью. — Узри же, как рассеем мы в твою честь… — Маграт вздохнула, — довольно старую стиральную соду и мыльную крошку. Нянюшка, честное слово, я положительно убеждена в том… — Так, всё, тихо! Гита, теперь ты. — Взываю к тебе и увещеваю тебя явиться этой лысой щёткой Искусства и стиральной доской Защиты, — произнесла Нянюшка Ягг, размахивая обоими предметами. В устройстве для отжимки белья надобности не возникло. — Прямота и честность намерений — это очень важно, — жалобно пискнула Маграт, — но ведь нельзя же… — Послушай-ка, что я тебе скажу, девочка моя, — перебила Матушка. — На всю твою показуху демонам сто раз наплевать. Значение имеет только направление твоей мысли.

… a storage place for dried-up old bulbs, burnt-out cauldrons and fermenting jars of wasp jam. No fire had been lit under the copper for ten years. Its bricks were crumbling, and rare ferns grew around the firebox. The water under the lid was inky black and, according to rumour, bottomless; the Ogg grandchildren were encouraged to believe that monsters from the dawn of time dwelt in its depths, since Nanny believed that a bit of thrilling and pointless terror was an essential ingredient of the magic of childhood. In summer she used it as a beer cooler. 'It'll have to do. I think perhaps we should join hands,' she said. 'And you, Magrat, make sure the door's shut. <…> always say you can't go wrong with a good Invocation.' <…> Granny Weatherwax frowned. Magrat said, 'Oh, but you can't. Not here. You need a cauldron, and a magic sword. And an octogram. And spices, and all sorts of stuff.' Granny and Nanny exchanged glances. 'It's not her fault,' said Granny. 'It's all them grimmers she was bought.' She turned to Magrat. 'You don't need none of that,' she said. 'You need head-ology.' She looked around the ancient washroom. 'You just use whatever you've got,' she said. She picked up the bleached copper stick, and weighed it thoughtfully in her hand. 'We conjure and abjure thee by means of this—' Granny hardly paused — 'sharp and terrible copper stick.' The waters in the boiler rippled gently. 'See how we scatter—' Magrat sighed — 'rather old washing soda and some extremely hard soap flakes in thy honour. Really, Nanny, I don't think—' 'Silence! Now you, Gytha.' 'And I invoke and bind thee with the balding scrubbing brush of Art and the washboard of Protection,' said Nanny, waving it. The wringer attachment fell off. 'Honesty is all very well,' whispered Magrat, wretchedly, 'but somehow it isn't the same.' 'You listen to me, my girl,' said Granny. 'Demons don't care about the outward shape of things. It's what you think that matters.' Magrat tried to imagine that the bleached and ancient bar of lye soap was the rarest of scented whatever, ungulants or whatever they were, from distant Klatch. It was an effort. The gods alone knew what kind of demon would respond to a summoning like this.

	Во взгляде потомственно косоглазого хорька отразилась такая укоризна, что Матушка не выдержала.
	She tried to avoid the gaze of a particularly cross-eyed stoat.

	— Легко ль учуять вам подвох? Как сочен спелый плод, Покуда мякоть внешнюю уста с него не снимут, Так, словно спелый плод, налито жизнью сердце человечье, покуда не раскопана в него лазейка, Дурманят взор его цветы, покуда мерзостная гниль Вслед за укусом не пойдёт из затхлой сердцевины… <…> — Да ведь это же был монолог Червя из «Тирана»… — прошептал Хьюл.
	'They say this fruit be like unto the world So sweet. Or like, say I, the heart of man So red without and yet within, unclue'd, We find the worm, the rot, the flaw. However glows his bloom the bite Proves many a man be rotten at the core.' <…> 'That was the Worm speech from The Tyrant,' whispered Hwel.

	Смертельное гномье оскорбление — <…> «украшение лужайки».
	A killing insult in Dwarfish, <…> 'lawn ornament'.

	— Я уверен, что слышал звучание голоса, вспахавшего рыхлый покров моей поэзии и заставившего её плодоносить цветами, семена которых я безуспешно пытался в неё заронить…
	'I believe I heard a voice that got behind the crude shape of the words and said the things I had meant them to say, but had not the skill to achieve.'

Он ведь с самого детства так ни разу и не спускался сюда. Король и его кухня, хоть и решают одну общую задачу, предпочитают не соприкасаться друг с другом без крайней необходимости. Между тем кухня кишмя кишела привидениями. <…> Здесь были олени и волы, кролики и фазаны, куропатки и свиньи. Мелькали даже некие каплевидные образования, в которых не без содрогания можно было угадать призраков устриц. Все местные призраки существовали в столь густом и тесном скоплении, что контуры их сливались друг с другом, превращая кухню в беззвучное кошмарное наваждение, составленное из расплывчатых зубов, клыков, кусков меха, рогов и прочего.

He'd never been down there since his childhood. Somehow kings and kitchens didn't go well together. It was full of ghosts. <…> They were stags. They were bullocks. They were rabbits, and pheasants, and partridges, and sheep, and pigs. There were even some round blobby things that looked unpleasantly like the ghosts of oysters. They were packed so tightly that in fact they merged and mingled, turning the kitchen into a silent, jostling nightmare of teeth and fur and horns, half-seen and misty.

[Грибо] был покрыт такой паутиной всевозможных рубцов и царапин, что напоминал огромный и гадкий кулачище, там и сям обляпанный клочьями меха. Парой продырявленных пней зияли слуховые отверстия, глаза служили жёлтыми фонарями, проливающими на мир первобытную злобность, а хвост, покуда кот таращился на короля, петлял и скручивался чехардой вопросительных знаков. <…> кот <…> мурлыкал, что средней руки водопад.

[Greebo] was covered with so much scar tissue that it looked like a fist with fur on it. Its ears were a couple of perforated stubs, its eyes two yellow slits of easygoing malevolence, its tail a twitching series of question marks as it stared at him. <…> animal <…> purring like a waterfall.

«Как только человек, очутившийся в тонких мирах, начинает обрастать привычками старожилов, — беспрестанно напоминал себе Веренс, — он раз и навсегда лишается надежды на спасение». Смерть говорил о близких родственниках и подданных, расположенных к духовидению. Но и тех и других в замке было не густо. Герцог, хотя и подпадал под первое определение, был настолько поглощён собственными треволнениями, что духовидением не перещеголял бы и кочан капусты. Во вторую категорию входили повар и Шут, однако повар дни и ночи напролёт горевал в своей кладовке, оплакивая участь профессионала, которому власть запретила подавать к столу что-либо кровянистее пастернака…

Once a man allowed himself to go native in the ethereal world there would be no hope for him, he felt. Only close relatives and the psychically inclined, Death had said. There weren't many of either in the castle. The duke qualified under the first heading, but his relentless self-interest made him about as psychically useful as a carrot. As for the rest, only the cook and the Fool seemed to qualify, but the cook spent a lot of his time weeping in the pantry because he wasn't being allowed to roast anything more bloody than a parsnip…

До кончины Веренс весьма усердно следил за своим телом, а после неё с не меньшим тщанием взялся за поддержание его прижизненного великолепия. Проще всего было махнуть на все рукой — в замке было полным-полно привидений, которые довели себя до состояния желеобразной массы. Но Веренс, подчинив себя железной самодисциплине, ежедневно загружал тело работой — вернее, загружал голову мыслями о работе тела — и увил его наконец прозрачными мускулами. Месяцами качая эктоплазму, он привёл собственное несуществующее тело в сногсшибательное состояние. Затем он приступил к практическим занятиям. Начал с малого. Попробовал поднять пылинку — и чуть не помер от тяжести (фигурально выражаясь). Однако Веренс не сдавался и вскоре уже мог жонглировать песчинками. Затем настал черед сушёных горошин. Он пока так и не отваживался вволю покуролесить на кухне, зато развлекал себя тем, что подсыпал по лишней щепотке соли в каждое блюдо, подаваемое к столу Флема. <…> на руке привидения, подобно спаривающимся футбольным мячам, взбугриваются мускулы. — возможно, в целом неоригинально, аналогия позже была, например, в фильме «Привидение» (1990)

When he was alive he had always taken a lot of care of his body, and since being dead he had taken care to preserve its shape. It was too easy to let yourself go and become all fuzzy around the edges; there were ghosts in the castle who were mere pale blobs. But Verence had wielded iron self-control and exercised — well, had thought hard about exercise — and fairly bulged with spectral muscles. Months of pumping ectoplasm had left him in better shape than he had ever been, apart from being dead. Then he'd started out small, with dust motes. The first one had nearly killed him (In a manner of speaking.), but he'd persevered and progressed to sand grains, then whole dried peas; he still didn't dare venture into the kitchens, but he had amused himself by oversalting Felmet's food a pinch. <…> ghostly muscles moved on the king's arms like footballs mating.

	Первое воспоминание [Шута] о дедушке. Тот завис над ним, заставляет его зубрить анекдот за анекдотом, приправляя соль каждого ремешком из дубленой кожи. То, что ремень обшит по краям бубенцами, не слишком тешит внучка.
	His earliest memory was of Grandad standing over him making him repeat the jokes by rote, and hammering home every punchline with his belt; it was thick leather, and the fact that it had bells on didn't improve things much.

Да, оценив [Маграт] более здраво, Шут не поручился бы, что властительница его грёз выглядела в точности, как эта незнакомка, — ту природа облагодетельствовала более округлыми формами, нос у неё был не столь красным и острым, да и локонов было побольше. Однако либидо Шута оказалось достаточно проницательным, чтобы провести разграничение между невозможным и предположительно досягаемым, а посему резко сбросило обороты.

Although, if he really thought about it, not much like her; they were better endowed around the chest, their noses weren't so red and pointed, and their hair tended to flow more. But the Fool's libido was bright enough to tell the difference between the impossible and the conceivably attainable, and hurriedly cut in some filter circuits.

Маграт не очень жаловала традиционную остроконечную шляпу, которую до сих пор носили ведьмы старшего поколения, однако ни на йоту не отступала от одной из основных заповедей ведовства, гласящей: «Быть настоящей ведьмой означает выглядеть таковой». В её случае это правило отражалось в гроздях серебряных побрякушек, исполненных в формах октограмм, летучих мышей, пауков, драконов и прочих символов обыденного оккультизма. Маграт с удовольствием выкрасила бы чёрным ногти, однако побаивалась убийственного прищура Матушки Ветровоск.

Magrat shunned the traditional pointed hat, as worn by the older witches, but she still held to one of the most iundamental rules of witchcraft. It's not much use being a witch unless you look like one. In her case this meant lots of silver jewellery with octograms, bats, spiders, dragons and other symbols of everyday mysticism; Magrat would have painted her fingernails black, except that she didn't think she would be able to face Granny's withering scorn.

	— Коты могут сами о себе позаботиться. <…> Не то что страны и народы.
	'Cats can look after themselves. <…> Countries can't.'

	— А этот новый сержант, смотрю я, не прочь пожечь дома. Старик Веренс хоть и жег, но, сама знаешь, как это… ну… — Да ясно, ясно. Он куда прочувственнее к своему делу относился, — кивнула Матушка. — От души действовал. А народ любит, когда его ценят.
	'The new sergeant they've got is a keen man when it comes to setting fire to cottages, too. Old Verence used to do it too, mind, but . . . well . . .' 'I know, I know. It was more personal,' said Granny. 'You felt he meant it. People like to feel they're valued.'

	— Короли друг другу глотки режут, потому что таков их жизненный удел и им от него никуда не деться. Это даже убийством не считается…
	'One, kings go round killing each other because it's all part of destiny and such and doesn't count as murder…'

Вначале предстояло выяснить его имя. Здесь она предполагала задействовать известный фокус с очищенным яблоком. С яблока снималась кожура — одной длинной полоской, — затем эту полоску гадающий бросал себе за плечо. При приземлении она должна была принять начертание имени возлюбленного. Миллионы девушек, что пытались гадать подобным образом, неизменно убеждались в полнейшей несостоятельности этого способа — за исключением тех немногих случаев, когда возлюбленного звали Спспс.

First, she had to find out his name. The old peel-the-apple trick should do that. You just peeled an apple, getting one length of peel, and threw the peel behind you; it'd land in the shape of his name. Millions of girls had tried it and had inevitably been disappointed, unless the loved one was called Scscs.

	Все в королевстве были уверены в том, что охладить плотские устремления Грибо способно лишь прямое попадание метеорита.
	It was generally considered by everyone else in the kingdom that the only thing that might slow Greebo down was a direct meteorite strike.

	Обоим [стражникам] и в голову не пришло бы загородить ей проход, поскольку ведьмы, наряду с пчеловодами и крупными гориллами, пользовались привилегией свободного перемещения по всему королевству.
	It didn't occur to either of them to stop her because witches, like beekeepers and big gorillas, went where they liked.

	… Джейсон был юношей, который и телосложением, и <…> умом смахивал на целое стадо крупного рогатого скота.
	… Jason was a young man with the build and <…> the brains of a herd of oxen.

	… шляпные булавки <…> одна за другой исчезали [в шляпе], такие же непреклонные, как божий гнев.
	… hatpins <…> slid on one by one by one, as unstoppable as the wrath of God.

	Маграт <…> попыталась наложить кое-какие заклятия на свою причёску, однако та оказалась безнадёжно чаронепробиваемой и вскоре снова обрела привычные очертания одуванчика в два часа пополудни. <…> Её шея, пальцы и руки приняли на себя такую огромную массу серебряных безделушек, что её с лихвой хватило бы на выплавку столового сервиза…
	Magrat <…> had tried a spell on her hair, but it was naturally magic-resistant and already the natural shape was beginning to assert itself (a dandelion clock at about 2pm). <…> Her neck, fingers and arms between them carried enough silverware to make a full-sized dinner service…

	Имелся нож с чёрной рукоятью, применяющийся в непосредственно магических ритуалах. Его ручку Маграт покрыла таким слоем рун, что та держалась буквально на волоске.
	There was the black-handled knife, used in the magical workings themselves; Magrat had carved so many runes into its handle it was in constant danger of falling in half.

	— Мы свои права знаем. — И какие же у тебя права? — осведомилась Матушка. — Денатурат, фигурат по наследству, подушный мат, право объедок, испольный бакшиш, — бойко отбарабанил крестьянин. — А также право на собирание каждый второй год желудей и допуска двух третей козы на общий выгон. Было — пока выгон не сожгли.
	'I know my rights.' 'What rights are they?' said Granny. 'Dunnage, cowhage-in-ordinary, badinage, leftovers, scrommidge, clary and spunt,' said the peasant promptly. 'And acornage, every other year, and the right to keep two-thirds of a goat on the common. Until he set fire to it.'

	— Я старая торговка, продаю яблоки из своего сада, зла никому не чиню, — пророкотала Матушка так, словно была глашатаем, объявляющим в стане врага о начале войны. — Так что лучше пустите меня в замок подобру-поздорову. В последних словах Матушки блеснули острые кинжалы.
	'I am a harmless old seller of apples,' she said, in a voice more appropriate for the opening of hostilities in a middle-range war. 'Pray let me past, dearie.' The last word had knives in it.

	Маграт, желая придать себе загадочную бледность, умастила лицо толстенным слоем пудры, — сочетание последней с обильно наложенной тушью внушало стражнику впечатление, что он глазеет на двух раздавленных в сахарнице мух. Его пальцы непроизвольно шевельнулись, творя знаки, отгоняющие злой накрашенный сглаз.
	Magrat had used a lot of powder to make her face pale and interesting. It combined with the lavishly applied mascara to give the guard the impression that he was looking at two flies that had crashed into a sugar bowl. He found his fingers wanted to make a sign to ward off the evil eyeshadow.

	… Хрон обнаружил приставленный к собственной гортани нож. <…> — Тебя, наверное, гложет вопрос, перережу я тебе глотку или нет, — тяжело дыша, проговорила она. — Видишь ли, я и сама пока точно не знаю. Зато представь, сколько волнующих открытий ждёт нас обоих…
	… Hron hadn't suddenly become aware that a breadknife was pressed to his neck. <…> 'You're wondering whether I really would cut your throat,' panted Magrat. 'I don't know either. Think of the fun we could have together, finding out.'

	Внутри камеры воцарилась полнейшая тишина, насыщенная и деловитая, которая, проползая сквозь трещины в стенах и выплёскиваясь в коридор, обволакивает сердца липкой плёнкой ужаса.
	Silence came from the other side — a busy, thick silence that crawled through the cracks and spilled out into the passage, a kind of silence that is worse than screams.

	Если вы хоть раз увидели, как из стирального корыта вылезает демон, вы уже ничего не испугаетесь.
	If you could conjure demons out of washtubs, you could do anything.

	Никогда прежде не видела она такого лица: перед ней стоял настоящий умалишённый, однако ядро его безумия составляла жуткая, ледяная вменяемость, ядро межзвёздного льда внутри раскалённого горна. <…> Где-то на задворках его сознания, за горизонтом здравого смысла, исполинский молот помешательства превратил безумие в нечто более неподатливое и монолитное, чем алмаз.
	She hadn't faced anything like this before. The man was clearly mad, but at the heart of his madness was a dreadful cold sanity, a core of pure interstellar ice in the centre of the furnace. <…> Somewhere deep inside his mind, somewhere beyond the event horizon of rationality, the sheer pressure of insanity had hammered his madness into something harder than diamond.

	Всё её внимание было поглощено общением с Шутом, хотя необходимо отметить, что роли обеих сторон в разговоре сводились главным образом к разглядыванию плит под ногами и разглаживанию одежды. В девяноста случаях из ста настоящая любовь — это мучительное, до коликов в суставах, оцепенение.
	She had been deep in conversation with the Fool, although it was the kind of conversation where both parties spend a lot of time looking at their feet and picking at their fingernails. Ninety per cent of true love is acute, ear-burning embarrassment.

	… приглядевшись к [её башмакам], вы бы вообще усомнились в том, что их смастерил сапожник, скорее всего некогда была заложена подошва, а уже на ней возвели основной каркас.
	… you couldn't believe a cobbler had made them, someone had laid down a sole and built up from there.

«На свете существуют тысячи причин, почему не следует допускать магию к власти. И зовутся они волшебниками и ведьмами», — думала Маграт, выходя на лесную дорогу следом за подругами. Скорее всего здесь была замешана сама Природа, которая твёрдо вознамерилась защитить себя. Наверное, именно поэтому всякий человек, наделенный магическим дарованием, проявляет не больше способности к сотрудничеству, чем страдающая зубной болью медведица, — таким образом, жуткая сила, сосредоточенная в руках людей, тратится на всякие мелкие склоки и раздоры. Конечно, склоки и раздоры бывают разные. Волшебники пускают друг другу кровь в тёмных уголках продуваемых сквозняками коридоров, а ведьмы перерезают глотки своим сестрицам прямо на улицах, при свете белого дня. Но все они своей эгоцентричностью походят на крутящиеся волчки. Даже помогая другим, они втайне стремятся помочь себе. В сущности, это самые настоящие большие дети.

There are thousands of good reasons why magic doesn't rule the world. They're called witches and wizards. Magrat reflected, as she followed the other two back to the road. It was probably some wonderful organisation on the part of Nature to protect itself. It saw to it that everyone with any magical talent was about as ready to co-operate as a she-bear with toothache, so all that dangerous power was safely dissipated as random bickering and rivalry. There were differences in style, of course. Wizards assassinated each other in draughty corridors, witches just cut one another dead in the street. And they were all as self-centred as a spinning top. Even when they help other people, she thought, they're secretly doing it for themselves. Honestly, they're just like big children.

	… король ухитрился начинить свою фразу таким количеством патоки, которого хватило бы на довольно больших размеров страну.
	… the king was expertly applying the equivalent of the dairy surplus of quite a large country.

	— Если уж решил нарушить правило или закон, не оставь от него живого места.
	'When you break rules, break 'em good and hard.'

	— Мир меняют сильные люди. <…> Сильные люди и их поступки. Слова же подобны марципану, которым посыпают пирожные.
	'Strong men change the world. <…> Strong men and their deeds. Words are just like marzipan on a cake.'

— А если мы захотим пустить на дрова дома неугодных нам людей? — Назовите это градостроительной расчисткой, — не моргнув глазом ответил Шут. — А если приказать их сжечь? — Градостроительная расчистка с применением экологостойкой технологии. — А если землю, на которой они стояли, ещё и солью посыпать? — Ей-ей… Это, наверное, будет градостроительная расчистка с применением экологостойкой технологии наряду с мероприятиями оздоровления окружающей среды. Уместно было бы посадить при этом несколько саженцев. — К черту саженцы! — рявкнул Флем. — Хорошо, хорошо. Всё равно они не приживутся. Главное — что вы их посадите. <…> Теперь она глядела на Шута с улыбкой. Впервые она удостоила его взгляда, отличного от того, каким смотрят на мелкого, проказистого и в придачу покалеченного таракана. Да, в её взгляде по-прежнему содержался тараканий образ, однако он уже нес печать изменившегося отношения — хороший, умненький тараканчик, ловко прыгаешь.

'Exactly how,' she said, eventually, 'does one go about knocking over the houses of people one does not like?' 'Urban clearance,' said the Fool. 'I was thinking of burning them down.' 'Hygienic urban clearance,' the Fool added promptly. 'And sowing the ground with salt.' 'Marry, I suspect that is hygienic urban clearance and a programme of environmental improvements. It might be a good idea to plant a few trees as well.' 'No more trees!' shouted Felmet. 'Oh, it's all right. They won't survive. The important thing is to have planted them.' <…> She smiled at the Fool. It was the first time he had ever seen her look at him as if he was other than a disgusting little cockroach. There was still a large element of cockroach in her glance, but it said: good little cockroach, you have learned a trick.

	Из ближайшей торфяной топи донеслось натужное бульканье, и очень медленно, окидывая ландшафт крайне недоверчивым взглядом, увенчанный мочалом сфагнума, из трясины появился трусливый обелиск.
	There was a bubbling from the nearby peat bog. Very slowly, crowned with a thicket of sphagnum moss, the standing stone surfaced and peered around the landscape with an air of deep distrust.

	Выпуклая тушка луны, <…> крепко застрявшая между второй четвертью и полнолунием.
	A bulging moon, <…> probably gibbous again.

	Приспособляемость, свойственная местным птицам, позволила уже следующему поколению пернатых освоить полёт лапами вверх, чтобы постоянно держать в поле зрения верхнюю часть неба.
	High-speed evolution among local birds had developed a generation that flew on their backs, so that they could keep a watchful eye on the skies.

	Попасть в Ланкр можно было только с краевой стороны; прочие границы королевства напоминали собой пасть матерого волка, правда, были не столь проходимыми.
	Only on the Rim ward side was Lancre open to the world; the rest of its borders looked as jagged as a wolfs mouth and far more impassable.

	Пантеон Плоского мира насчитывает порядка трёх тысяч богов первой степени допуска, и благодаря усилиям местных теологов число это еженедельно пополняется..
	There are three thousand known major gods on the Disc, and research theologians discover more every week

	В небесах над Ланкром секунды, как ириски, начали растягиваться в озвученные душераздирающим воем часы.
	High above Lancre, a double handful of seconds extended like taffy into hours of screaming terror.

Провалившись сквозь очередную тучу, [ведьмы] в один голос заверещали. Им навстречу незваной гостьей неслась поросшая колючим кустарником и очень твердая земля. Однако в последний момент земля вдруг стушевалась и свернула в сторонку. <…> Матушка Ветровоск тем временем камнем летела в ущелье, одной рукой придерживая шляпу, а другой — юбки, под которые так и норовили залезть нескромные силы гравитации.

They shot through the bottom of the cloud bank and screamed in unison as the shrub-covered ground emerged from nowhere and aimed itself directly at them. And went past. <…> Ahead of her she made out Granny Weatherwax dropping like a stone, one hand clutching her hat, the other trying to prevent gravity from seeing up her skirts.

	По Краю Диска растекалась золотая полоска — полусонная заря, шаря по Плоскому миру, не торопясь сгребала остатки ночи.
	The horizon was a line of golden light as the slow dawn of the Disc sped across the land, bulldozing the suburbs of the night.

	Река Анк, успешно справляясь с ролью общеконтинентальной клоаки, ещё на дальних подступах к городу превращалась в нечто широкое и тлетворное. На выходе же из Анк-Морпорка она не столько текла, сколько выделялась. <…> И все без исключения считали, что воздух в городе чистый, как нигде. Ни один микроб не мог здесь и двух минут протянуть.
	The river Ankh, the cloaca of half a continent, was already pretty wide and silt laden when it reached the city's outskirts. By the time it left it didn't so much flow as exude. <…> It was reckoned to be very healthy there. Very few germs were able to survive.

	— … ответственность наживается с возрастом. Равно как и варикозные вены.
	'… responsible behaviour is something to get when you grow older. Like varicose veins.'

Напиваться в «Барабане» — всё равно что заниматься глубоководным плаванием в болотах. Разница состоит лишь в том, что аллигаторов содержимое ваших карманов не интересует. Две сотни глаз неотрывно следили за тем, как незнакомцы пробираются сквозь частокол тел к стойке. Сотня ртов разом прекратила поглощать эль, изрыгать брань или молить о пощаде. И наконец, девяносто девять лбов сосредоточенно нахмурились, пытаясь определить, то ли новички относятся к разряду «А», то есть к тем, кто становится вашей жертвой, то ли к разряду «Б», то есть к тем, чьей жертвой становитесь вы сами.

Drinking in the Drum has been likened to diving in a swamp, except that in a swamp the alligators don't pick your pockets first. Two hundred eyes watched the pair as they pushed their way through the crowd to the bar, a hundred mouths paused in the act of drinking, cursing or pleading, and ninety-nine brows crinkled with the effort of working out whether the newcomers fell into category A, people to be frightened of or B, people to frighten.

	Лицо, прототипом которому, видимо, служил волосатый фундамент…
	A face that looked like a building site with hair on it glared…

	… весьма непросто питать расовые предрассудки к твари ростом в семь футов, которая к тому же без труда способна разнести любой толщины стену.
	… it is very difficult to be racially prejudiced against creatures seven feet tall who can bite through walls, at least for very long.

	— … троллевы трактиры <…> только для троллей, парень. Расплавленная лава с тоником, грохочущая, как камнепад, музыка плюс ароматизированная галька с сыром.
	'… troll tavern <…> for trolls only, boy. Molten lava to drink and rock music and cheese 'n' chutney flavoured pebbles.'

	Брови Громодава вновь ощетинились, разом став похожими на импровизированную летучку тараканов.
	Thundergust's brows beetled again like a cockroach convention.

	Только в сновидениях мы обретаем подлинную свободу. Всё остальное время мы на кого-то работаем. — вероятно, трюизм
	Only in our dreams are we free. The rest of the time we need wages.

Они потеснились, уступая дорогу гномам-мастеровым, которые тащили машину для делания волн. Устройство представляло собой полдюжины длинных полотен, увитых сине-бело-зелёными холстяными лентами. Шевелением полотен, натянутых на огромные крылья, управляло прихотливое переплетение зубчатых передач и бесконечных ремней. Когда удавалось привести во вращение одновременно все ленты, люди со слабыми желудками вынуждены были отводить от сцены глаза. <…> — Да… Сложная машинка, — признал Хьюл. — А кто её изобрёл? — Один чокнутый с улицы Искусных Умельцев, — ответил Витоллер. — Леонард Щеботанский. Вообще-то, он художник, а этим занимается забавы ради. Я чисто случайно услышал об этой штуке. Оказалось, он работает над ней уже несколько месяцев. Ну я тут же и купил её. Мне крупно повезло, потому что он всё хотел заставить её взлететь. — пародия на проект орнитоптера Леонардо да Винчи

They stood to one side and watched the dwarf artificers assembling the wave machine. It consisted of half a dozen long spindles, covered in complex canvas spirals painted in shades of blue and green and white, and stretching the complete width of the stage. An arrangement of cogs and endless belts led to a treadmill in the wings. When the spirals were all turning at once people with weak stomachs had to look away. <…> 'It does look extremely . . . intricate,' Hwel admitted. 'Who designed it?' 'A daft old chap in the Street of Cunning Artificers,' said Vitoller. 'Leonard of Quirm. He's a painter really. He just does this sort of thing for a hobby. I happened to hear that he's been working on this for months. I just snapped it up quick when he couldn't get it to fly.'

	Ничто так не обновляет потасканный сюжет, как капелька судьбы.
	There was nothing like a bit of destiny to get the old plot rolling.

	— Он едет, — промолвила Матушка с таким твёрдым удовольствием, что им можно было бы молоть кукурузу. — Вольфсон придумал оригинальный эквивалент: «… с таким явным и глубоким удовлетворением, что его можно было бы использовать вместо пруда»
	'He's on his way,' said Granny, the satisfaction in her voice so strong you could have ground corn with it.

	— … обет невмешательства для вас — это нечто наподобие клятвы никогда не плавать. До тех пор пока не свалишься в воду. — Уж лучше клятву нарушить, чем пойти ко дну.
	'… this "not meddling" thing is like taking a vow not to swim. You'll absolutely never break it unless of course you happen to find yourself in the water?' 'Better than drowning.'

	В теократии За-Лунь принят календарь, который отсчитывает время не вперёд, а назад. Остаётся только гадать, почему дело обстоит именно так, поскольку попытки прояснить обстановку в теократии каждый раз заканчивались весьма плачевно.
	The calendar of the Theocracy of Muntab counts down, not up. No-one knows why, but it might not be a good idea to hang around and find out.

	… нижней частью его лица можно было чистить котлы.
	… a chin you could clean pots with.

	— Он даже понять ничего не успел! — пробормотал Томджон. — Родился [и умер] критиком.
	'He didn't take any notice!' whispered Tomjon. 'A born critic.'

	Над горами нависла всеобъемлющая и пустая тишина, насаждаемая природой…
	There was the kind of big, empty silence made by an environment…

	Познания Хьюла в области пернатой, мохнатой и прочей живности заканчивались на уровне залегания известняка.
	Hwel was a little hazy about rural matters, at least those that took place higher than about the limestone layer.

	… местность лесистого типа, столь густо исполосованной различными тропками, что это придавало ей сходство с клубком, с которым вдоволь порезвился кот. В такого рода лесных массивах деревья, дождавшись, когда путник пройдёт мимо, поворачиваются и таращатся ему в затылок, а небеса уносятся в запредельные высоты и отсиживаются там.
	… a forest criss-crossed with as many tracks as a marshalling yard, the sort of forest where the back of your head tells you the trees are turning around to watch you as you go past and the sky seems to be very high up and a long way off

	— Если бы человек мог заглянуть внутрь своей прямой кишки, его ужас не знал бы предела.
	'If you could see inside your colon you'd be horrified.'

	… Нянюшка Ягг <…> внедрилась между Томджоном и гномом и, поёрзав, как устричный нож, быстро отвоевала себе половину скамейки.
	Nanny Ogg <…> inserting herself between Tomjon and the dwarf and then twisting like an oyster knife until she occupied half the seat.

	— Внимайте, знатные, о чём пойдёт рассказ! <…> — Это Пролог, — пояснила Нянюшка. — Он всегда идёт первым, чтобы все знали, о чём будет пьеса. — Ничего не поняла, — пожала плечами Матушка. — Кто такие знатные? — По-моему, это что-то типа личинок.
	'Pray, gentles all, list to our tale . . .' <…> 'He's the Prologue,' said Nanny. 'You have to have him at the beginning so everyone knows what the play's about.' 'Can't understand a word of it,' muttered Granny. 'What's a gentle, anyway?' 'Type of maggot,' said Nanny.

Неразбавленная, чистая ярость является мощнейшей созидающей силой. Но сначала нужно научиться подчинять её себе. Это не означает, что следует сложить руки и подождать, пока гнев не испарится. Нет, это означает, что гнев следует перегнать в заранее заготовленные вместилища, дождаться, пока он не затопит целые террасы сознания, и вот тогда, предвосхитив мгновение, когда он вырвется наружу, открыть маленькую дверку у основания баков, позволяя ревущей, раскалённой струе ярости раскрутить турбины мести.

Genuine anger was one of the world's great creative forces. But you had to learn how to control it. That didn't mean you let it trickle away. It meant you dammed it, carefully, let it develop a working head, let it drown whole valleys of the mind and then, just when the whole structure was about to collapse, opened a tiny pipeline at the base and let the iron-hard stream of wrath power the turbines of revenge.

	— Всё это злостная клевета на ведьм, — заключила Маграт. — Мы живём в гармоническом единении с Природой, с её великим кругооборотом, и никому ничего плохого не делаем. И предлагаем бросить их в котёл с расплавленным свинцом.
	'Witches just aren't like that,' said Magrat. 'We live in harmony with the great cycles of Nature, and do no harm to anyone, and it's wicked of them to say we don't. We ought to fill their bones with hot lead.'

	Тело Томджона, крутанувшись, развернулось к Смерти. — Ты ведь там был! И всё видел! — ВРЯД ЛИ МЕНЯ СОЧТУТ ДОСТОЙНЫМ ДОВЕРИЯ СВИДЕТЕЛЕМ.
	Tomjon's body turned towards Death. 'You were there! You saw it all!' I SUSPECT I WOULD NOT BE CONSIDERED AN APPROPRIATE WITNESS.

	— Я всё видел, — ответил Шут, — той ночью я находился в Большой зале замка, <…> мой повелитель. — <…> Не было тебя там! Лично я тебя там не видел! В конце концов, я приказываю, чтобы тебя там не было!
	'I saw it all,' said the Fool, simply. 'I was in the Great Hall that night, <…> my lord.' <…> 'You were not there! I did not see you there! I order you not to be there!'

	— Иногда приходится творить добро, чтобы наказать человека. <…> А некоторые предпочитают раскалённые докрасна ножи. <…> Причём загоняют их рукояткой вперёд, так что, пока вытащишь, все пальцы изрежешь.
	'Sometimes you have to be kind to be cruel. <…> Red-hot knives up the jacksie. <…> Handle first, too, so you cut your fingers trying to pull them out—'

	… на небе висел белый огрызок луны, маняще покачиваясь между мохнатыми тучами, точно билет в вечность, выпавший из рук билетёра.
	… a thin rind of moon lurked behind the clouds like a ticket tout for eternity.

	Он вдруг почувствовал на себе чей-то цепкий, пытливый взгляд, изучающий его с въедливостью паяльной лампы, заинтересовавшейся леденцом.
	He became aware of someone else looking at him, their gaze playing across his face like a blowlamp on a lolly.

Перевод

В. Вольфсон, 2001 (с некоторыми уточнениями)

Неоригинальности Пратчетта, улучшенные в переводе Вольфсона.

	В дверном проёме возникла фигура герцогини. Вернее сказать, оба контура почти полностью наложились один на другой.
	The duchess filled the doorway. In fact, she was nearly the same shape.

	Он вырос в горной стране, где грозовые бури имели обыкновение бродить от одной вершины к другой на ходулях из молний. — метафора «ходули молний» впервые переведена на русский, согласно Google
	He'd grown up in the mountains, where thunderstorms stalked from peak to peak on legs of lightning.