Роджер Желязны
Роджер Желязны | |
Статья в Википедии |
Ро́джер Джо́зеф Желя́зны (англ. Roger Joseph Zelazny, точнее Зелазни[1]; 13 мая 1937, Юклид, штат Огайо, США — 14 июня 1995, Санта-Фе, штат Нью-Мексико, США) — американский писатель-фантаст.
Цитаты
[править]В «Замке лорда Валентина» есть всё. | |
Lord Valentine’s Castle has everything.[2] |
Любое произведение Джорджа Мартина — мастерски отшлифованный бриллиант, каждая грань которого играет бликами таланта и отражает всё разнообразие человеческих характеров.[3] |
Писатели-фантасты имеют дело с людьми, вещами и событиями, взятыми в их перспективе, рассмотренными с точки зрения ближайших последствий. Думаю, в Средние Века все мы были бы теологами — и вероятно, в конце концов, всех бы нас ждал костёр за ересь. Потому что по истечении некоторого времени уже просто невозможен иной взгляд на вещи, кроме еретического: на вещи сами по себе и на тень, которую они оставят, двигаясь по искривлённому ландшафту…[4] | |
— до 1992 |
Художественные произведения
[править]— Доводилось ли тебе вспоминать о каком-нибудь событии из прошлого, которое вдруг становилось таким ярким, что все случившееся с тех пор начинало походить на короткий сон, будто все это произошло с кем-то другим — один майский день и не более того? — 2 (вариант распространённой мысли); перевод: В. А. Гольдич, И. А. Оганесова, 1995 | |
"Did you ever look back at some moment in your past and have it suddenly grow so vivid that all the intervening years seemed brief, dreamlike, impersonal—the motions of a May afternoon surrendered to routine?" | |
— «Двери в песке» (Doorways in the Sand), 1976 |
Я повалился [на диван] без единой cogito и перестав sum. — 5 | |
I sprawled, not a cogito or a sum to my name. | |
— там же |
«Концерт для серотонина с хором сирен» — межавторский цикл «Дикие карты» | |
Concerto for Siren and Serotonin | |
— название повести, 1988 |
Он перекатился на правый бок, чувствуя себя печальным и величественным. | |
He rolled onto his right side, feeling awful. | |
— «Ибо это есть царствие моё» (Mine is the Kingdom), 1963 |
Габариты альбиносов грубо соответствовали размерам человека. Под пушистой аурой проступали шаткие остовы, а телосложение напоминало три молочных бидона, поставленных на задницу бабуина, и два белоснежных секстанта. На бидонах и заднице виднелись толстые рудиментарные члены, похожие на сотню минутных стрелок, которые, подрагивая, отсчитывали свои часы. | |
A downy, albino aura clung to the mansized swaying forms. Towers of milk, the bulk of their weight tripod on baboon-dark rears and two snowy sextants, the puffies moved and bellyfuls of vestigial limbs, like hundred— handed clocks, writhed their buried hours. | |
— там же |
Кругом всякие алгоритмы лезут в пикселях, и программы нетерпеливо напирают, и подпрограммы движутся туповато, зато надёжным путём, как у них там заведено. — перевод: Н. Ляпкова, 2002 | |
There are all these algorithms putting the make on pixels, and programs champing at bits and sub routines moving about in simpleminded, reliable ways, as is their custom. | |
— «Смертник Доннер и кубок Фильстоуна» (Deadboy Donner and the Filstone Cup), 1988 |
— … когда твоё тело разрушилось при входе в [чёрную] дыру, я успел быстренько прогнать тебя через тот процесс, который сделал меня бессмертным энергетическим существом. Я подумал, ты будешь не против. | |
"… when your body was destroyed as we entered here I was able to run you quickly through the process by which I became an immortal energy being. Thought you might appreciate it." | |
— «Три попытки Джереми Бейкера» (The Three Descents of Jeremy Baker), 1995 |
Она созидала своё королевство не из бренного песка, и здешнее море было солью её слов, и весь этот мир был её песня. — гл. 6; перевод: В. Задорожный, 1995 (с уточнением) | |
Builded of no mortal sand, and sea the salt of her words, she passed through her kingdom, itself become the self of her song. | |
— Желязны, Фред Саберхаген, «Чёрный трон» (The Black Throne), 1990 |
Серебристый коридор буквально выстрелил вперёд, чтобы соединиться с себе подобным.[5] — гл. 14 | |
The corridor of silver shot forward to join with its counterpart. | |
— там же |
— Нужно вынести тебе новый приговор. | |
"To get a fresh judgment pronounced against you." | |
— «Эпиталама» (Epithalamium), 1995 |
Предисловия
[править]Владея любыми оттенками эмоционального спектра, Фармер может предстать перед читателем непреклонным, мрачным и туманным, а затем, подобно радуге, озарить нас светлой и безмятежной радостью. Он обладает очаровательным тактом в описании священного и мирского. Его простота в применении этих понятий вызывает благоговение.[6] | |
— к роману Фармера «Личный космос», 1968 |
Миры, в которых действуют персонажи Филипа Дика, подвергаются отмене или пересмотру без предварительного уведомления. Реальность в них примерно так же надёжна, как и обещание политика. | |
The worlds through which Philip Dick's characters move are subject to cancellation or revision without notice. Reality is approximately as dependable as a politician's promise.[7] | |
— к сборнику статей «Филип Дик: Электропастух» |
… «Маска солнца» <…> содержала самую интригующую завязку, с какой мне пришлось встретиться за долгое время, планомерно и скрупулёзно ведущую к действительно необычным обстоятельствам и сюжету. Совокупность используемых парадоксов является образцом точности и симметрии, <…> красочной образности и выписанности характеров, а также того рода эрудиции, которая не заслоняет собой, а улучшает произведение. — перевод: О. Э. Колесников, 1996 | |
… The mask of the Sun <…> has one of the most suspenseful openings I have encountered in a long while, leading steadily and carefully into a while, leading steadily and carefully into a truly exotic setting and story-situation. His management of the paradoxes it involves is an exercise in precision and symmetry, <…> colorful imagery and characterization, and for that matter scholarship which does not impede but enhances.[8] | |
— к циклу Ф. Саберхагена «Восточная Империя», 1979 |
Перед вами четыре рассказа, которые я сочинил шутки ради и напел без слов, поскольку слова, выстраиваясь в строки, сами ложились на бумагу. — к своему сб. «Уйти на Землю» (Gone to Earth); перевод: Н. Ляпкова, 2002 | |
— «Предисловие: Темы, вариации и подражания» (Introduction: Themes, Variations, and Imitations), 1991 |
О Желязны
[править]— Как ни прячутся безумцы, подобные крабьим клешням опасные люди, стоящие на мостах, — неожиданно произнёс нараспев отец Селани. Как всегда, смысл его изречений мог открыться лишь после длительных мифологических и фольклорных изысканий. Бесполезно было также просить его дать разъяснения; такие фразы просто приходили к нему, и он понимал их не больше, чем слушатели.[К 1][9] | |
‘Though the wicked may hide, the claws of crabs are dangerous people in bridges,” Father Selahny intoned abruptly. As was the case with all his utterances, die group would doubtless find out what this one meant only after sorting out its mixed mythologies and folklores, and long after it was too late to do anything about it. | |
— Джеймс Блиш, «День после Светопреставления» (V), 1971 |
… у Роджера Желязны <…> есть большие преимущества — несмотря на, казалось бы, порочные попытки перевести всю мифологию в нф-мифологию, <…> — для полного признания ему нужна временная перспектива, — столь сложными являются полотна, которые он ткёт. | |
… Roger Zelazny <…> have great strengths—Zelazny's despite what seem perverse attempts to translate whole mythologies into sf mythology, <…>—which need the perspectives of time for full appreciation, so elaborate are the garments [he] weave. | |
— Брайан Олдисс, «Кутёж на миллиард лет» (гл. 11), 1973 |
Желязны, рассказывая о богах и магах, использует магические слова, как будто сам волшебник. Он проникает в подсознание и вызывает архетипы, чтобы волосы вставали на затылке. Однако эти архетипы преобразуются в научно-фантастическом мире так, что выглядят правдоподобно — и так впечатляюще, как в мире, в котором вы сейчас живёте. | |
Zelazny, telling of gods and wizards, uses magical words as if he himself were a wizard. He reaches into the subconscious and invokes archetypes to make the hair rise on the back of your neck. Yet these archetypes are transmuted into a science fictional world that is as believable — and as awe-inspiring — as the world you now live in.[10] | |
— Филип Фармер |
… Желязны находился в самом сердце научной фантастики, напоминая, пожалуй, большой кусок торта в отменной глазури, которая забивает вкус его самого[К 2]. Часть его поверхностного восприятия была обусловлена тем, что за всеми новшествами стиля, <…> работа Желязны ознаменовала возвращение к докэмпбелловскому методу повествования. Это была неаналитическая, берроузианская художественная проза. | |
… Zelazny was absorbed into the very heart of the body corporate that constitutes science fiction, rather like a slice of rich, alien gateau digested hungrily by tastes long deprived of such luxury. Part of his ready reception was due to the fact that for all its innovations of style, <…> Zelazny's work heralded a return to the pre-Campbellian mode of story-telling. It was a non-analytical, Burroughsian fiction. | |
— Брайан Олдисс, «Кутёж на триллион лет» (гл. 12), 1986 |
Многогранность, неистощимость на выдумку, логичность и склонность к юмору, а также истинное мифотворчество превратили Роджера Желязны не просто в писателя-фантаста, а в Писателя с большой буквы.[12] | |
— Харлан Эллисон |
— некий рецензент журнала «Локус» |
И хотя никто никогда не произносил его фамилию, как это принято у нас, <…> пусть будет Желязны. Уж больно любопытным получается сопоставление такой фамилии и творчества писателя, которое критики согласно относят к soft science fiction. Буквально — мягкой научной фантастике. <…> | |
— Вл. Гаков, «В средние века все мы были бы теологами»», 2007 |
… Желязны стал ведущей и представительной фигурой американской Новой волны, заметно терзая всякую всячину вместе с Харланом Эллисоном <…>. | |
… Zelazny became a leading and representative figure of the American New Wave, with Harlan Ellison conspicuously goading all and sundry <…>. | |
— Джон Клют, Энциклопедия научной фантастики |
1960-е
[править]… этот человек начинает там, где прошли другие знаменитые люди. Со времён Стенли Вейнбаума не было такого феномена, как он. <…> | |
… this man is beginning where other famous people have arrived. There hasn’t been a phenomenon very much like him since Stanley Weinbaum. <…> | |
— Альгис Будрис, рецензия на «Четвёрку на завтра» |
После смерти Кордвейнера Смита прошлой осенью, Желязны, безусловно, стоит особняком как самый необычный и многообещающий из новых американских писателей НФ. [«Четвёрка на завтра»], <…> с предисловием Теодора Стерджена, показывает, насколько автор остаётся не типизированным и нетипизируемым[К 3]. В конце концов он может впасть в некую закономерность, как это произошло в последнее время с самим Стердженом, но до этого пройдут долгие годы. | |
With Cordwainer Smith's death last fall, Zelazny certainly stands alone as the most unusual and promising of the newer American SF writers. This collection, <…> introduced by Theodore Sturgeon, shows just how untyped and untypable the author still is. He may eventually fall into a pattern, as Sturgeon himself has done of late, but there are rich years before it happens.[15] | |
— Питер Скайлер Миллер |
… отец Селани, устрашающий каббалист, который изъяснялся притчами и о котором говорили, что со времен Левиафана никто ни разу не понял его советов;..[К 1] | |
… Father Selahny, a terrifying kabbalist who spoke in parables and of whom it was said that no one since Leviathan had understood his counsel;.. | |
— Джеймс Блиш, «Чёрная пасха» (XIV), 1967 |
Роджер Желязны является измождённым, аскетического вида мужчиной польско-ирландско-пенсильванско-голландского происхождения со сдержанным и вежливо скрытым чувством юмора, которому вполне мог бы позавидовать Торквемада. <…> | |
Roger Zelazny is an emaciated, ascetic-looking man of Polish-Irish-Pennsylvania-Dutch origins with a reserved and gentle manner cloaking a sense of humor that might well have been envied by Torquemada. <…> | |
— Харлан Эллисон, «Опасные видения», 1967 |
- см. Сэмюэл Дилэни, «Фауст и Архимед», 1968
1990-е
[править]Пролистайте коллекцию книг Роджера Желязны, и вы увидите удивительно мало изменений в фотографиях автора: стили одежды эволюционируют, линия волос медленно отступает, но Роджер 1989 года почти не отличается от Роджера 1967 года. Чуть ровнее, чуть округлее по краям, чуть больше уверенности и блеска, пара морщинок. | |
Flip through a collection of Roger Zelazny books and you'll sec amazingly little change in the author photos: the clothing styles evolve, the hairline slowly recedes, but Roger 1989 is hardly different from Roger 1967. A little smoother, a little rounder at the edges, a bit more confidence and polish, a couple of wrinkles. | |
— Ричард Лупофф |
Взрыв — самое точное слово для характеристики процесса утверждения Зелазни в американской фантастике. На читателя не только обрушилась непосредственная «ударная волна» от первых его опубликованных произведений, но, продолжая аналогию, ещё доброе десятилетие оказывала воздействие остаточная радиация. То есть все те символы, образы, фантастические создания и по— этические метафоры, аллюзии и подтексты, которыми густо насыщены его романы и рассказы. Иногда эта «густота» второго плана даже мешает цельному восприятию той или иной вещи: после чтения остаётся ощущение чего-то тонкого, эмоционального, поэтичного — но чего именно (о чём тот или иной рассказ?), порой трудно сформулировать… | |
— Вл. Гаков, «Жук в янтаре», 1991 |
Иногда Р. Желязны трогательно наивен <…>. Однако автор может быть глубоко лиричным и даже сентиментальным: необыкновенно живописные виды природы, зарисовки космических ландшафтов доставят наслаждение любителям слова. Его пышные метафоры, смелые сравнения придают своеобразие обычно сухому стилю научной фантастики. | |
— Юлия Шор, «Мифы и фантазии Роджера Зилазни» |
Он был поэтом от начала и до конца, всегда. Его слова пели. | |
He was a poet, first, last, always. His words sang. | |
— Джордж Мартин, «Роджер Желязны, Властелин света», 1995 |
Темы, которые затрагивал Желязны в своих произведениях, реалистичность его романов и рассказов, сделали его автором XXI века.[12] | |
— Роберт Шекли, 1995—2000 |
О произведениях
[править]«Двери в песке» — <…> мозголомно хорошее повествование, бедное калориями, но лакомое. | |
Doorways in the Sand <…> [is] a cracking good yarn, thin on calories but delicious.[18] | |
— Спайдер Робинсон |
Комментарии
[править]Примечания
[править]- ↑ 1 2 Если. — 2007. — № 5. — С. 283.
- ↑ Robert Silverberg, Lord Valentine's Castle. Roc / New American Library, 2012, back cover blurb.
- ↑ Джордж Мартин. Умирающий свет. — Смоленск: Русич, М.: Александр Корженевский, 1995. — С. 1.
- ↑ 1 2 3 Вл. Гаков. Жук в янтаре // Роджер Желязны. Создания света — создания тьмы. — М.: Аргус, 1993. — С. 5-13. — 100000 экз.
- ↑ Роджер Желязны. Одержимый волшебством. — М.: Космосинформ, 1993. — С. 382. (с уточнением)
- ↑ От издательства // Филип Фармер. — Миры Филипа Фармера. Том 2 / составитель Д. Смушкович. — Рига: Полярис, 1996. — С. 8.
- ↑ An Introductionin, Philip Dick: Electric Shepherd, ed. by Bruce Gillespie. Norstrilia Press 1975.
- ↑ Fred Saberhagen, Empire of the East. Ace Books, 1979, p. viii.
- ↑ Ketterer, David. Imprisoned in a Tesseract: The Life and Work of James Blish. Kent State University Press, 1987, p. 317. ISBN 978-0-87338-334-9.
- ↑ Roger Zelazny. The Last Defender of Camelot. Pocket Books, 1980, back cover blurb.
- ↑ 1 2 Вл. Гаков. Жук в янтаре // Фантакрим MEGA. — 1991. — № 4. — С. 74-77.
- ↑ 1 2 Роджер Желязны. Не приходи ко мне зимою снежной. — СПб.: Нева, М.: Олма-пресс, 2001. — Серия: Имена ЗФ. — Задняя обложка.
- ↑ Zelazny, Roger // SFE: The Encyclopedia of Science Fiction, online edition, 2011—.
- ↑ "Galaxy Bookshelf", Galaxy Science Fiction, August 1967, pp. 139-140.
- ↑ "The Reference Library: Swinger and Dad", Analog, October 1967, p. 165.
- ↑ The New York Review of Science Fiction, May 1990, pp. 5-6.
- ↑ Роджер Зилазни. Остров мёртвых. СПб.: Северо-Запад, 1993. — С. 15.
- ↑ "Galaxy Bookshelf", Galaxy Science Fiction, October 1976, p. 132.