Жук в муравейнике

«Жук в муравейнике» — фантастическая повесть братьев Стругацких из цикла про Мир Полудня, написанная в 1979 году и опубликованная в следующем. Действие происходит в начале июня 2178 года, повествование ведёт Максим Каммерер. Процитирована в «канонической» редакции, исправившей цензуру.

Цитаты

Признаюсь совершенно откровенно: я не люблю Прогрессоров, хотя сам был, по-видимому, одним из первых Прогрессоров ещё в те времена, когда это понятие употреблялось только в теоретических выкладках. Впрочем, надо сказать, что в своём отношении к Прогрессорам я не оригинален. Это не удивительно: подавляющее большинство землян органически не способно понять, что бывают ситуации, когда компромисс исключён. Либо они меня, либо я их, и некогда разбираться, кто в своём праве. Для нормального землянина это звучит дико, и я его понимаю, я ведь сам был таким, пока не попал на Саракш. Я прекрасно помню это видение мира, когда любой носитель разума априорно воспринимается как существо, этически равное тебе, когда невозможна сама постановка вопроса, хуже он тебя или лучше, даже если его этика и мораль отличаются от твоей… И тут мало теоретической подготовки, недостаточно модельного кондиционирования — надо самому пройти через сумерки морали, увидеть кое-что собственными глазами, как следует опалить собственную шкуру и накопить не один десяток тошных воспоминаний, чтобы понять наконец, и даже не просто понять, а вплавить в мировоззрение эту некогда тривиальнейшую мысль: да, существуют на свете носители разума, которые гораздо, значительно хуже тебя, каким бы ты ни был… И вот только тогда ты обретаешь способность делить на чужих и своих, принимать мгновенные решения в острых ситуациях и научаешься смелости сначала действовать, а уж потом разбираться. По-моему, в этом сама суть Прогрессора: умение решительно разделить на своих и чужих. Именно за это умение дома к ним относятся с опасливым восторгом, с восторженной опаской, а сплошь и рядом — с несколько брезгливой настороженностью. И тут ничего не поделаешь. Приходится терпеть — и нам, и им. Потому что либо Прогрессоры, либо нечего Земле соваться во внеземные дела… — 1 июня. Кое-что о Льве Абалкине, прогрессоре

Воистину, есть ложь, беспардонная ложь и статистика, но не будем, друзья, забывать и о психологии! — 1 июня. Вкратце о содержании папки

— Ну почему вас интересует именно Лев? Я выпустил в свет сто семьдесят два человека. Почему вам из них понадобился именно Лев? Поймите, я не считаю его своим учеником! Не могу считать! Это моя неудача! Единственная моя неудача! С самого первого дня и десять лет подряд я пытался установить с ним контакт, хоть тоненькую ниточку протянуть между нами. Я думал о нём в десять раз больше, чем о любом другом своём ученике. Я выворачивался наизнанку, но всё, буквально всё, что я предпринимал, оборачивалось во зло… — 1 июня. Учитель Льва Абалкина

	Ты добрый человек, но винтовки у тебя нет, а отец говорил, что все добрые люди — с винтовками… — Из отчёта Льва Абалкина
	— Иядрудан

… никогда Экселенц не обнажал оружия для того, чтобы пугать, грозить или вообще производить впечатление, — только для того, чтобы убивать. — 4 июня. Музей внеземных культур. Ночь

… известного движение дзиюистов, <…> провозглашавшего право науки на развитие без ограничений. <…> Каждое научное открытие, которое может быть реализовано, обязательно будет реализовано. <…> А вот как поступать с открытием, когда оно уже реализовано? Ответ: держать его последствия под контролем. Очень мило. А если мы не предвидим всех последствий? А если мы переоцениваем одни последствия и недооцениваем другие? Если, наконец, совершенно ясно, что мы просто не в состоянии держать под контролем даже самые очевидные и неприятные последствия? <…> Прекратить исследование! — приказывает обычно в таких случаях Всемирный совет. <…> По роду своей деятельности мы в КОМКОНе-2 никогда никому и ничего не запрещаем. Для этого мы просто недостаточно разбираемся в современной науке. Запрещает Всемирный совет. А наша задача сводится к тому, чтобы реализовать эти запрещения и преграждать путь к утечке информации, ибо именно утечка информации в таких случаях сплошь и рядом приводит к самым жутким последствиям. — 4 июня. Айзек Бромберг. Битва железных старцев

Решение оставить всё как есть и пассивно наблюдать, решением на самом деле не является. Истинных решений всего два: уничтожить, или инициировать. Неважно, когда будет принято одно из этих решений — завтра или через сто лет, — но любое из них будет неудовлетворительным. Уничтожить саркофаг — это значит совершить необратимый поступок. <…> Инициировать — это значит пойти на поводу у Странников, конечные намерения которых нам, мягко выражаясь, непонятны. Я ничего не предрешаю и вообще не считаю себя вправе голосовать за какое бы то ни было решение. Единственное, <…> на чём я настаиваю, — разрешите мне немедленно принять меры против утечки информации. Ну, хотя бы для того только, чтобы нас не захлестнуло океаном некомпетентности… <…> «Подкидыши» немедленно по появлении на свет должны быть разделены, а в дальнейшем надлежит принять меры к тому, чтобы они не только ничего не знали друг о друге, но и не встречались бы друг с другом. Основание: достаточно элементарные соображения <…>. Все они должны получить в дальнейшем внеземные специальности, с тем чтобы сами обстоятельства их жизни и работы естественным образом затрудняли бы им возвращение на Землю даже на короткие сроки. — Тайна личности Льва Абалкина

— Рудольф Сикорски «Экселенц»

Абалкин великолепно владел собой. Лицо его было совершенно неподвижно, и глаза были полузакрыты, словно он дремал стоя. Но я-то чувствовал, что перед нами человек в последнем градусе бешенства. — <…> вы поступили с нами глупо и гнусно. Вы исковеркали мою жизнь и в результате ничего не добились. Я — на Земле и более не намерен Землю покидать. Прошу вас иметь в виду, что и надзора вашего я больше не потерплю и избавляться от него буду беспощадно. <…> — Очень хорошо. Великолепно. А в свободное от работы время пораскиньте, пожалуйста, мозгами и попробуйте представить себя на нашем месте. Как бы вы поступили с «подкидышами»? <…> — Здесь всё очевидно. Надо было мне все рассказать, сделать меня своим сознательным союзником… — А вы бы через пару месяцев покончили с собой? Страшно ведь, Лёва, ощущать себя угрозой для человечества, это не всякий выдержит… — Чепуха. Это всё бредни ваших психологов. Я — землянин! Когда я узнал, что мне запрещено жить на Земле, я чуть не спятил! Только андроидам запрещено жить на Земле. Я мотался как сумасшедший — искал доказательств, что я не андроид, что у меня было детство, что я работал с голованами… Вы боялись свести меня с ума? Ну, так это вам почти удалось! — 4 июня. Лев Абалкин в натуре

4 июня. Дискуссия ситуации

— Программа — программой, а сознание — сознанием. Ведь [Абалкин] не понимает, что с ним происходит. Программа требует от него нечеловеческого, а сознание тщится трансформировать это требование во что-то хоть мало-мальски осмысленное… Он мечется, он совершает странные и нелепые поступки. Чего-то вроде этого я и ожидал… <…> Для учёных всё ясно: не изобретай лишних сущностей без самой крайней необходимости. Но мы-то с тобой не учёные. Ошибка учёного — это, в конечном счёте, его личное дело. А мы ошибаться не должны. Нам разрешается прослыть невеждами, мистиками, суеверными дураками. Нам одного не простят: если мы недооценили опасность. И если в нашем доме вдруг завоняло серой, мы просто не имеем права пускаться в рассуждения о молекулярных флюктуациях — мы обязаны предположить, что где-то рядом объявился чёрт с рогами, и принять соответствующие меры, вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах. И слава богу, если окажется, что это была всего лишь флюктуация, и над нами будет хохотать весь Всемирный совет и все школяры в придачу… <…> — Экселенц, — сказал я, — ну что вы, в самом деле… Ну почему обязательно чёрт с рогами? В конце концов, что плохого мы можем сказать о Странниках? Ну, возьмите вы операцию «Мёртвый мир»… Ведь они там как-никак население целой планеты спасли! Несколько миллиардов человек! — Утешаешь… — сказал Экселенц, мрачно усмехаясь. — А ведь они там не население спасали. Они планету спасали от населения! И очень успешно… А куда делось население — этого нам знать не дано… <…> — И мы ничего не придумали, вот что хуже всего. И никогда ничего не придумаем, потому что самые умные и опытные из нас — это всего-навсего люди. Мы не знаем, чего они хотят. Мы не знаем, что они могут. И никогда не узнаем. Единственная надежда — что в наших метаниях, судорожных и беспорядочных, мы будем то и дело совершать шаги, которых они не предусмотрели. <…> И всё-таки каждый раз, решаясь на какое-то действие, я ловлю себя на мысли, что именно этого они от меня и ждали, что именно этого-то делать не следует. Я дошёл до того, что, старый дурак, радуюсь, что мы не уничтожили этот проклятый саркофаг сразу же, в первый же день… Вот тагоряне уничтожили — и посмотри теперь на них! Этот жуткий тупик, в который они упёрлись… Может быть, это как раз и есть следствие того самого разумного, самого рационального поступка, который они совершили полтора века назад… Но ведь, с другой-то стороны, сами себя они в тупике не считают! Это тупик с нашей, человеческой точки зрения! А со своей точки зрения они процветают и благоденствуют и, безусловно, полагают, что обязаны этим своевременному радикальному решению… Или вот мы решили не допускать взбесившегося Абалкина к детонаторам. А может быть, именно этого они от нас и ждали? <…> семьдесят процентов Комиссии приняли гипотезу «Жук в муравейнике»… <…> Как хочется верить в это! Умные дяди из чисто научного любопытства сунули в муравейник жука и с огромным прилежанием регистрируют все нюансы муравьиной психологии, все тонкости их социальной организации. А муравьи-то перепуганы, а муравьи-то суетятся, переживают, жизнь готовы отдать за родимую кучу, и невдомёк им, беднягам, что жук сползёт в конце концов с муравейника и убредёт своей дорогой, не причинив никому никакого вреда… <…> Не суетитесь, муравьи! Всё будет хорошо… А если это не «Жук в муравейнике»? А если это «Хорёк в курятнике»? <…> И тут он взорвался. Он грохнул кулаками по столу и заорал: <…> — Мерзавцы! Сорок лет они у меня вычеркнули из жизни! Сорок лет они делают из меня муравья! Я ни о чём другом не могу думать! Они сделали меня трусом! Я шарахаюсь от собственной тени, я не верю собственной бездарной башке… Ну, что ты вытаращился на меня? Через сорок лет ты будешь такой же, а может быть, и гораздо скорее, потому что события пойдут вскачь! Они пойдут так, как мы, старичьё, и не подозревали…

О повести

Стругацкие в соответствии со своей программой предоставили читателю возможность самому решать проблему, идеально уравновесив все «за» и «против», активизируя таким способом читательскую самостоятельность, заставляя его попробовать самому найти смысл «Жука…», превращая его из внимательного слушателя в аналитика. Зачем? Затем, что лишь таким способом он мог добраться до иных смысловых слоев произведения.

— Войцех Кайтох, «Братья Стругацкие», 1992

… мир Полудня вполне тоталитарен. В нём <…> имеется весьма зловещая и притом весьма могущественная организация КОМКОН-2. Которую впору сравнить даже не с гестапо, а с инквизицией, ибо её основная задача — торможение научно-технического прогресса. В определённом смысле это даже хуже прямого истребления неугодных режиму <…>. Впрочем, прямым убийством неудобных людей комконовцы тоже не брезгуют, причём даже не отягощая себя какими-либо судебными формальностями <…>. Собственно, сами авторы <…> утверждают открытым текстом, что основная идея «Жука» — если в обществе, даже самом хорошем, есть тайная полиция с неограниченными полномочиями, в таком обществе будут убивать невинных. Утверждается это вроде бы с осуждением, однако КОМКОН-2 не клеймится и не ликвидируется, как преступная организация, а Сикорски, лично застреливший Абалкина, именуется не преступником, а «несчастным». <…> То есть авторы осуждают «перегибы на местах»… <…> открыто борются с режимом диссиденты типа Бромберга, <…> отстаивающее право науки развиваться без ограничений… Однако движение это, во-первых, предельно маргинализировано властью, его участники именуются не иначе как «экстремистами» (хотя не имеют разрушительных целей, не практикуют террористических методов и отнюдь не отрицают необходимости разумного контроля над потенциально опасными технологиями). Во-вторых, <…> для тех, кто пытается бороться с системой тоталитарного подавления науки, <…> то, вероятно, всё ограничивается душеспасительными беседами, <…> а для особо упорных — запретами на профессию. <…> Абалкина убили только за его искусственное происхождение <…>. Правда, другие «подкидыши», не пытавшиеся соединиться со своими «детонаторами», вроде бы избежали уничтожения — но <…> при полном отсутствии реальных доказательств опасности такого соединения, из всего множества возможных объяснений природы подкидышей и их медальонов люди «светлого мира Полудня» выбрали одно — бомба и детонатор. Вполне официальной дискриминации подвергаются и андроиды…

— Юрий Нестеренко, «Слепящий свет полудня, или Фашизм братьев Стругацких», 2005—2010

	А ведь КОМКОН-2 — это мягкий аналог НКВД/МГБ/КГБ… Комконовцы боятся, что некто извне взорвёт их цивилизацию, заложив внутрь интеллигента опасную программу. Они убивают интеллигента, поскольку боятся опасных и неожиданных, то есть прежде всего неподконтрольных, поступков от него.
	— Дмитрий Володихин, Геннадий Прашкевич, «Братья Стругацкие», 2011

Стругацкие

Борис: … третьим переломным моментом в нашей биографии была повесть «Жук в муравейнике». Она произвела даже своеобразный бум среди любителей фантастики. Проходили целые конференции, посвящённые разбору того, что произошло, что описано в этой повести, кто прав, кто виноват там… Правильно ли поступил Сикорски, застрелив Льва Абалкина? Был ли, в свою очередь, Лев Абалкин роботом Странников? Кто они такие — Странники? Наконец, выступают ли в данном случае Стругацкие как глухие реакционеры, призывающие стрелять во все неожиданное, непривычное, или же, наоборот, занимают высокогуманистическую позицию? Мы были просто потрясены, получив несколько отчётов, протоколов подобных конференций. Причём вот что любопытно: очень большой процент читателей воспринимает эту повесть как детектив. И совершенно законно говорят, что это плохой детектив. Там ничего не объяснено. Кто убийца? Где труп? Как это так можно такие детективы писать?! Но дело в том, что «Жук» не детектив. Это повесть о выборе. И выбор этот читатель должен делать вполне серьёзно и вместе с героем. Мы построили повесть таким образом, чтобы в каждый момент времени читатель знал ровно столько же, сколько знает герой. И вот на таком основании изволь делать выбор. Поэтому многое в повести так и осталось нераскрытым, — Максим, герой её, просто не узнал этого по ходу дела. Аркадий: Мы когда-то подсчитали, что внимательный читатель по ходу повести наберёт к нам одиннадцать вопросов. Ответов на них в повести нет. Их не может знать ни читатель, ни Максим. Нам хотелось заставить читателя таким образом сделать нравственный выбор.

— интервью «Жизнь не уважать нельзя», 1987

	Пока существуют тайные организации типа КомКона-2, будут происходить подобные [убийству Абалкина] вещи.
	— Борис, до 1996

• см. Борис, соотв. главу «Комментариев к пройденному», 1999

• см. Off-line интервью с Борисом Стругацким: 13 февраля, 27 мая и 25 декабря 1999, 27 июня 2000, 6 октября 2005

1980-е

Захватывает прежде всего драма нравственного выбора, драма принятия решения, а не драматизм сюжетных ходов. Что-то назревает, события явно идут не так, как надо, неудержимо приближаясь к трагической развязке, а виновных-то нет, каждый персонаж повести делает своё дело, выполняет свой профессиональный долг и иначе поступить не может. Согласитесь, это не абстрактные витания в «звёздных» сферах, а обнажённый нерв совести нашего современника <…>. Это «высокая трагедия», не мраком беспросветности наполняет она души, а сознанием ответственности, благородным стремлением искать и находить тропинки человечности, как бы высоки и отвесны ни были нравственные скалы, вставшие на пути. Даже в безнадёжном сплетении обстоятельств человек должен искать свое, единственное, нравственное решение.

— Вл. Гаков, «Тест на человечность»

В «Жуке» горечи нет. Коллизия «один человек или весь мир» — так, как она развёрнута Стругацкими — выдвигает на передний план две непреходящие ценности: человеческую жизнь и цивилизацию. Не «или», а «и»! Если Экселенц совершил страшную ошибку, убив Абалкина, то лишь под влиянием огромного чувства ответственности за всю Землю. Но главное, что его оправдывает, — безрезультатные муки выбора, которые он испытывал на протяжении сорока лет, ужасающие муки страха за человечество, борьба разума и совести. И если он всё-таки ждал буквально до последней секунды, то лишь потому, что единичная человеческая жизнь была для него ценностью, соизмеримой с ценностью всего человечества.

— Александр Мирер, «Долг мысли», 1983

	Вся эта история с космическими яйцеклетками не вызывает у меня энтузиазма. Это просто сказочка, без смысла, которая не имеет какого-либо соответствия в реальной действительности.
	— Станислав Лем, «Я — реалист», 1988

С отчаянием и недоумением наблюдает Максим Каммерер («Жук в муравейнике») за результатами действия «двойной морали» <…> внутри самого «прекрасного нового мира». <…> Утопия прошла цикл своего развития, и время одиноких и сомневающихся героев осталось далеко позади. В жизни утопического мира Стругацких решительно утвердилась рационалистическая программа, и целесообразность стала его высшим законом. Судя по всему, архаичным и нерациональным оказался и институт демократии.

— Вячеслав Сербиненко, «Три века скитаний в мире утопии», 1989