Боевая и организационная единица Вооружённых Сил государства формирование, входящая в состав военно-морской флота Вооружённых Сил государства, способна решать определённые боевые или специальные задачи в мирное и военное время; имеет государственный флаг и вооружение.
многомачтовое парусное судно с прямыми парусами;
Корабль в публицистике и научно-популярной прозе[править]
Критерием оценки подготовленности командира корабля является бой. Важно в мирное время готовить к нему командира, объективно оценивать его действия.[1]
Только сплочённость в тесной и дружной семье под главенством своего капитана, громада людей, населяющих броненосный кузов, имеет право на название военного корабля, экипажа боевого корабля.
И я тут на юге, далеко, а если бы и не далеко, это тоже ничего не меняет, ничего не могу поделать. Это конец. А потом мысль: такова судьба, таков путь. Россия умирает, Россия в ранах, ― как же смеем мы не гибнуть, не корчиться в судорогах вместе с ней? И она тоже кончает свое искание Георгия и Надежды, она в аду напряжения. Скоро, скоро пробьет вещий час, и Россия, как огромный, оснащенный корабль, отчалит от земли в Ледовитый океан, в ледовитую мёртвую вечность. И на этом корабле повезет она мертвенный груз наших обледенелых душ.[3]
Корабль в мемуарах и художественной прозе[править]
Трудно понять китайцев и женщин. Я знал китайцев, которые два-три года терпеливо просиживали над кусочком слоновой кости величиной с орех. Из этого бесформенного куска китаец с помощью целой армии крохотных ножичков и пилочек вырезывал корабль — чудо хитроумия и терпения: корабль имел все снасти, паруса, нес на себе соответствующее количество команды, причем каждый из матросов был величиной с маковое зерно, а канаты были так тонки, что даже не отбрасывали тени, — и все это было ни к чему… Не говоря уже о том, что на таком судне нельзя было сделать самой незначительной поездки, — сам корабль был настолько хрупок и непрочен, что одно легкое нажатие ладони уничтожало сатанинский труд глупого китайца. Женская ложь часто напоминает мне китайский корабль величиной с орех — масса терпения, хитрости — и все это совершенно бесцельно, безрезультатно, все гибнет от простого прикосновения.[4]
Море плескалось тут неподалёку, напротив, за белыми арками Графской пристани, плескалось, ходило, дыбилось мутно-зелёными полотнами. Оно угуливало за рейд, в котором плоско лежали и мглились корабли. Оно теряло, наконец, берега, становилось дико безлюдной, подобной тундрам пустыней, погребающей в своих безднах целые миры, целые ночи углекислоты, осклизлостей, тысячелетних утопленников, – дико несущейся и кипящей пустыней, не знающей ничего, кроме своей сумасшедшей пустоты и неба, неба, неба...[5]
Нет людей на этом острове плавающей стали. Сталь любит числа. Она родилась на заводах в числах градусов, в числах атмосфер, в числах тонн. Сквозь числа формул и числа чертежей она прошла великий машинный путь и вновь обрела числа:
26000 тонн водоизмещения;
42000 лошадиных сил в турбинах;
592 фута длины;
40000000 рублей затрат;
12 двенадцатидюймовых орудий;
1186648 заклёпок;
1186 матросов;
39 офицеров;
1 командир — это только числа, обыкновенные числа, без которых сталь не могла бы жить — то есть передвигаться по воде и бросать из стальных труб стальные цилиндры, чтобы поразить другую сталь, в которой 2000000 заклепок и 1306 матросов.
Капитан — это голова корабля, парохода или теплохода. Таким образом, у капитана два туловища — одно его собственное, а второе – это корабль, пароход или теплоход.
И до поездки на Командоры мне приходилось слышать северную легенду об удивительной птице, что спасала попавших в беду мореходов. Когда корабль сжимают льды, когда студеные штормы вот-вот должны погубить его, когда океанская пучина распахивает объятия, чтобы поглотить судно вместе с людьми, когда губы деревенеют, и ни молитвы, ни проклятия уже не прохрипеть, когда гибель уже неминуема, ― взгляни в небо: на помощь летит маленькое чудоСевера. Из тумана появится розовая чайка, похожая на частицу луча восходящего солнца. Птица будет кружить над кораблем с тихим, печальным криком. Кружить до тех пор, пока ее не увидит самый отчаявшийся моряк. Потом розовая чайка снова исчезнет в тумане. Улетит спасать других. Но уже не так будут биться льды о борт корабля. Стихнет шторм, и каждый почувствует неукротимую силу, которую не одолеть ни северной стуже, ни буре, ни океанской пучине.[7]
Корабль — тюрьма, причем сия темница
В любой момент готова развалиться;
Иль монастырь, но торжествует в нем
Не кроткий мир, а дьявольский содом;
Короче, то возок для осужденных
Или больница для умалишенных:
Кто в Новом Свете приключений ждет,
Стремится в Новый, попадет на Тот. — перевод Григория Кружкова
To mew me in a Ship, is to inthrall
Mee in a prison, that weare like to fall;
Or in a Cloyster; save that there men dwell
In a calme heaven, here in a swaggering hell.
Long voyages are long consumptions,
And ships are carts for executions.
Yea they are Deaths; Is't not all one to flye
Into an other World, as t'is to dye?
Как пред концом, в упаде сил
С тоски взывающий к метелице,
Чтоб вихрь души не угасил,
К поре, как тьмою все застелется, Как схваченный за обшлага Хохочущею вьюгой нарочный, Ловящей кисти башлыка, Здоровающеюся в наручнях,
А иногда! ― А иногда,
Как пригнанный канатом накороть
Корабль, с гуденьем, прочь к грядам
Срывающийся чудом с якоря....[9]
— Борис Пастернак, «Кремль в буран конца 1918 года» (из цикла «Болезнь»), 1919
Корабли лавировали, лавировали, но не вылавировали.
Тридцать три корабля лавировали-лавировали, лавировали-лавировали, лавировали-лавировали, да не вылавировали, не вылавировали, не вылавировали, тридцать три корабля.
Шёл корабль с карамелью, наскочил на третью мель, и матросы три недели карамель на мели ели.
Статья в Википедии
_-_SLV_H91.250-164.jpg)
