Метель

Материал из Викицитатника
Константин Трутовский, «Пурга» (1887)

Мете́ль (буран, вьюга, снежная буря) — плохая зимняя погода, сильный приземный ветер, переносящий массы падающего и (или) выпавшего ранее снега. В метеорологии различают несколько видов метели, основные из которых: позёмок, низовая метель и общая метель. Перед метелью или после неё (при ослаблении ветра), а также при отдалённой метели, когда поднятые в воздух частицы снега переносятся ветром на большое расстояние, может наблюдаться подобие тумана, снежная мгла.

В обыденной речи и художественной литературе можно встретить следующие названия метели: снежная буря, вьюга (сильная, как правило, низовая метель), метелица, заметель, буран (сильная общая метель в степи при низкой температуре), веялица, ворогуша (метель с ураганом), заверть, заволока (сильная метель), кича, крутень, куга, курга (поземок, метель), кутерга, лепень (мокрый снег с дождём), пурга, сипуга (порывистый ветер с колючим снегом), хвилюга, чистяк (низовая метель), чичер (резкий ветер с мокрым снегом). Позёмку иногда называют: волокуша, заметь, позёмица, поземь, понизовка, сипуга, сипуха, тащиха, тягуша.

Метель в афоризмах и кратких цитатах[править]

  •  

Но едва Владимир выехал за околицу в поле, как поднялся ветер и сделалась такая метель, что он ничего не взвидел.[1]

  Александр Пушкин, «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» («Метель»), 1830
  •  

Замечательно, что ещё накануне этой метели я нашёл в лесу вторично расцветший куст рододендрона...[2]

  Николай Пржевальский, «Путешествие в Уссурийском крае», 1870
  •  

Дали сначала завесились метелью, как будто кисеею, затем потонули в мутном, медленно зыблющемся море...[3]

  Александр Эртель, «Записки Степняка», 1883
  •  

Рвётся в белые окна метель и стучится. А вчера ещё жил василёк, жали рожь.

  Алексей Ремизов, «В плену. Северные цветы», 1903
  •  

...банкир и скряга, подставлял в метель свой мешок: всё насыпалось туда метельными рублями...[4]

  Андрей Белый, «Кубок метелей» (Город), 1907
  •  

...дай нам метель, дай, дай, дай нам метель белую, метель ревучую, метель — летучую метель, свистучую, ибо ты из вьюги вышел.
Вьюге помолимся![4]

  Андрей Белый, «Кубок метелей» (Третья метельная ектения), 1907
  •  

Конь вороной под сеткой синей,
метели плеск, метели зов...[5]

  Владимир Набоков, «Давно ль — по набережной снежной...», 1921
  •  

― Над Россией мели метели, заносили заносы, ― в Германии небо было бледное, как немецкая романтика...

  Борис Пильняк, «Третья столица», 1922
  •  

Сначала были ясные, упругие, синие дни <...>, ― потом были метели, такие метели, что всё судно превращалось в ком снега, потом были туманы, и тогда спадал ветер.

  Борис Пильняк, «Заволочье», 1925
  •  

— А вот вы знаете, метель эта что делает. Она закруживает человека.[6]

  Константин Коровин, «Метель» (рассказ), 1935
  •  

Метели летели,
Метели мели,
Метели свистели
У самой земли…[7]

  Юрий Коваль, «От Красных ворот», 1990

Метель в публицистике и научно-популярной прозе[править]

  •  

Появление японского ибиса служило как бы сигналом к началу валового пролёта других птиц; в тот же самый день, т. е. 13 марта, несмотря на сильную метель, продолжавшуюся всю ночь и днём до полудня, показались большие стада уток клоктунов. Низко, почти над самою землёю, неслись они с юга и затем, встретив Сунгачу, направлялись вверх по ней на полынью, которая стоит целую зиму при истоке этой реки из озера Ханка. Поплавав здесь немного, клоктуны усаживались на льду для отдыха. <...>
Вместе с наступившими днём жарами, которые в полдень доходили до + 18° Р в тени, по ночам, как и прежде, продолжали стоять морозы иногда в 5°, а 18-го числа утром поднялась даже сильная метель, не перестававшая часа четыре и покрывшая землю, конечно, не надолго, снегом почти на вершок толщины. В тот же самый день сильным юго-западным ветром взломало лёд на Ханке, но этот лёд на восточной стороне озера продолжал стоять до начала мая и уничтожился большей частью от действия солнечных лучей в самом озере, в меньшем же количестве был вынесен через Сунгачу, по которой всю вторую половину апреля шла сильнейшая шуга.[2]

  Николай Пржевальский, «Путешествие в Уссурийском крае», 1870
  •  

Под вечер 26 октября я добрался до Владивостока, и в ту же ночь поднялась сильная метель, которая продолжалась до полудня следующего дня, так что снегу выпало вершка на четыре. Слыша теперь завывание бури, я благодарил судьбу, что успел добраться до жилья, а то пришлось, бы целую ночь мёрзнуть на дворе. Замечательно, что ещё накануне этой метели я нашёл в лесу вторично расцветший куст рододендрона, который так отрадно было видеть среди оголённых деревьев и иссохших листьев, кучками наваленных на землю.[2]

  Николай Пржевальский, «Путешествие в Уссурийском крае», 1870
  •  

Ночью застала путников гроза, которая закончилась снежною метелью. Пржевальского, спавшего на войлоке в ложбине, совершенно занесло снегом, и под такою покрышкою было хоть и тепло, но не совсем приятно; от дыхания снег таял и подтекал под шею и под бок. Казаки, дежурившие по очереди, сильно мерзли. Метель не унималась до утра, а так как люди и лошади озябли, то и решено было вернуться к биваку.[8]

  Мария Лялина, «Путешествия H. М. Пржевальского в восточной и центральной Азии», 1891
  •  

Должен оговориться, что пока я не вижу достоверных путей реализации этого смутного зова от любви к религии любви. Вот почему мне хотелось изобразить обетованную землю этой любви из метели, золота, неба и ветра. Тема метелей ― это смутно зовущий порыв… куда? К жизни или смерти? К безумию или мудрости? И души любящих растворяются в метели.
Тема метелей возникла у меня давно ― еще в 1903 году. Тогда же написаны некоторые (впоследствии переработанные) отрывки. Первые две части в первоначальной редакции были готовы уже в 1904 году (впоследствии я их переработал): тогда же основной лейтмотив метели был мною точно определён.[4]

  Андрей Белый, «Кубок метелей» (Вместо предисловия), 1907
  •  

Судьба обернулась метелью. Эту метель-жизнь, метель-судьбу Пушкин изображает здесь теми же чертами, как в «Бесах»; она и так же издевается над Владимиром, как над путником «Бесов».
«Сделалась такая метель, что он ничего не взвидел. В одну минуту дорогу занесло; окрестность исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снегу; небо слилось с землею»: ― Эй, пошел, ямщик![9]

  Михаил Гершензон, «Мудрость Пушкина», 1919
  •  

Фамилия Кутергин происходит от редчайшего дохристианского имени Кутерга, образованного от слова кутерга, которым в некоторых севернорусских говорах называли непогоду, метель. Такое имя могли дать ребенку, родившемуся в суровую погоду. Согласно древним поверьям, ребёнок, родившийся в метель и вьюгу, был сродни этим стихиям, они ему покровительствовали, и он не должен был от них погибнуть.[10]

  Александра Суперанская, «Из истории фамилий», 2007

Метель в мемуарах и дневниковой прозе[править]

  •  

Пустое! дурь наша, а ты говоришь: судьба, поезжай сто человек спасать, и твое дело с ними связано, это будет судьба, а ежели я в такую метель кинусь ― это моя дурь, и пропадать буду, услышат, никто не поможет, скажет: зачем его в такую метель понесло! На горе между домами последними в городе просвечивает Скифия, страшная, бескрайняя… Выезжал, закурилось, и все исчезло милое, дорогое, нежное среди вьюги… О, зачем я выехал в эту Скифию![11]

  Михаил Пришвин, «Дневники», 1919
  •  

Когда я вышла на площадь Испании, поднялась настоящая русская метель. Мокрые хлопья снега мгновенно побелили зеленые пальмы и пинии, принарядили старые дома, густо облепили прохожих. Метель в Риме, родная российская метель! Легко, по-южному одетые римляне натянули ― словно противогазы ― шарфы на носы и рты и ускорили шаги. На площади сразу же стало пустынно и неуютно.[12]

  Юлия Друнина, «Я возвращаюсь в Палермо», 1968
  •  

В ночь со 2-го на 3-е как обычно проснулся в рань (около 4 ч.), лег после кофе и двух сигарет, выпустив собаку в только что затихшую метель ― утром убирал начерно снег, ― лег, и стало мне после вчерашнего немногого (гр. 300, однако) как-то худым-худо.[13]

  Александр Твардовский, Рабочие тетради 60-х годов, 1970
  •  

Тоскливую, жалобную песню тянули телеграфные провода, неспокойно скрипели качающиеся деревья, временами монотонно, тревожно бил на колокольне большой колокол, помогая путникам выбраться к жилью. Вечером этого дня отец, мать, Катя и я были дома. На улице все еще бушевала метель, с визгом бросая в стекла окон снежную пыль, но в доме у нас было тихо и тепло, керосиновая лампа мягко освещала белую лежанку, иконы в переднем углу, золотящиеся бревна стен нашего еще нового дома. Было уютно и спокойно. Забравшись с вечера на печку, мы с Катей так там и улеглись спать. А 29-го утром мама долго будила нас. Мы никак не могли проснуться, словно предчувствуя навалившееся на нас тяжелое горе. На улице все еще бушевала метель. Часов в одиннадцать нарочный с почты принес нам первую настораживающую телеграмму: «Сергей болен еду Ленинград Наседкин».
Сергей болен. Что могло случиться за пять дней, в течение которых мы не видели его? Стало тревожно, но успокаивало то, что теперь рядом с ним Василий Федорович, свой человек. Через три часа к нам снова пришел нарочный с почты и на этот раз принес нам еще две телеграммы: одну из Москвы от Анны Абрамовны Берзинь, которая писала: «Случилось несчастье приезжайте ко мне», и вторую от Василия Федоровича из Ленинграда с сообщением о смерти Сергея. Дом наш наполнился плачем и суматохой. Нужно было немедленно выезжать, хотя поезд уходил с нашей станции поздно вечером, но наступали уже сумерки, а за последние дни на дороги намело горы снега, через которые нужно было пробираться до станции.[14]

  — Александра Есенина, «Родное и близкое, 1979

Метель в беллетристике и художественной прозе[править]

  •  

Но едва Владимир выехал за околицу в поле, как поднялся ветер и сделалась такая метель, что он ничего не взвидел. В одну минуту дорогу занесло; окрестность исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снегу; небо слилося с землею. Владимир очутился в поле и напрасно хотел снова попасть на дорогу; лошадь ступала наудачу и поминутно то взъезжала на сугроб, то проваливалась в яму; сани поминутно опрокидывались. — Владимир старался только не потерять настоящего направления. Но ему казалось, что уже прошло более получаса, а он не доезжал еще до Жадринской рощи. Прошло еще около десяти минут; рощи все было не видать. Владимир ехал полем, пересеченным глубокими оврагами. Метель не утихала, небо не прояснялось. Лошадь начинала уставать, а с него пот катился градом, не смотря на то, что он поминутно был по пояс в снегу.[1]

  Александр Пушкин, «Повести покойного Ивана Петровича Белкина» («Метель»), 1830
  •  

Метель становилась сильнее и сильнее, и сверху снег шел сухой и мелкий; казалось, начинало подмораживать: нос и щеки сильнее зябли, чаще пробегала под шубу струйка холодного воздуха, и надо было запахиваться. Изредка сани постукивали по голому обледенелому черепку, с которого снег сметало. Так как я, не ночуя, ехал уже шестую сотню верст, несмотря на то, что меня очень интересовал исход нашего плутания, я невольно закрывал глаза и задремывал. Раз, когда я открыл глаза, меня поразил, как мне показалось в первую минуту, яркий свет, освещавший белую равнину: горизонт значительно расширился, черное низкое небо вдруг исчезло, со всех сторон видны были белые косые линии падающего снега; фигуры передовых троек виднелись яснее, и когда я посмотрел вверх, мне показалось в первую минуту, что тучи разошлись и что только падающий снег застилает небо. В то время как я вздремнул, взошла луна и бросала сквозь неплотные тучи и падающий снег свой холодный и яркий свет. Одно, что я видел ясно, — это были мои сани, лошади, ямщик и три тройки, ехавшие впереди: первая — курьерская, в которой все так же на облучке сидел один ямщик и гнал крупной рысью; вторая, в которой, бросив вожжи и сделав себе из армяка затишку, сидели двое и не переставая курили трубочку, что видно было по искрам, блестевшим оттуда; и третья, в которой никого не видно было и, предположительно, ямщик спал в середине. Передовой ямщик, однако, когда я проснулся, изредка стал останавливать лошадей и искать дороги. Тогда, только что мы останавливались, слышнее становилось завывание ветра и виднее поразительно огромное количество снега, носящегося в воздухе. Мне видно было, как при лунном, застилаемом метелью свете невысокая фигура ямщика с кнутовищем в руке, которым он ощупывал снег впереди себя, двигалась взад и вперед в светлой мгле, снова подходила к саням, вскакивала бочком на передок, и слышались снова среди однообразного свистения ветра ловкое, звучное покрикиванье и звучание колокольчиков.

  Лев Толстой, «Метель», 1856
  •  

К вечеру еще ниже свесились тучи над полями. Казалось, стоило бросить шапку кверху, и она застряла бы в тучах. Повалил мокрый, пухлый снег. Дали сначала завесились метелью, как будто кисеею, затем потонули в мутном, медленно зыблющемся море, сквозь которое только смутно синели леса и чернелись поселки. Но скоро море это сгустилось и, споспешествуемое наступающею тьмою, покрыло непроницаемой завесой и дали, и леса, и деревни. Хутор остался лицом к лицу с снежною бездной, тихо, но неудержимо падающей с неба.[3]

  Александр Эртель, «Записки Степняка», 1883
  •  

Вздрогнул лес, вздрогнули берега и, громогласно ответив на зов, погрузились в сон. Что-то страшное вошло в ночь и затеснило грудь. Замелькали огоньки пристани. Снегом заносит. Рвётся в белые окна метель и стучится. А вчера ещё жил василёк, жали рожь. В одну ночь! Стынет седая река, плещутся судорожно волны. Слушаешь вьюгу, молчишь, жмёшься от холода. Нет уж дороги. Снег. Погребают, поют над тобою. Кличут метели, поют: ― Выходи-выходи! Будем петь, полетим на свободе! У вас нет тепла! У вас света нет! Здесь огонь! Жизнь горит! И пылая, белоснежные, мы вьемся без сна. Выходи-выходи! Будем петь и сгорим на белом огне. Все, кто летает, все собирайтесь, мы умчимся далеко, далеко-далеко. Никто не увидит. Никто не узнает. Снегом засыплем, ветром завеем, поцелуем задушим. Песню тебе пропоем!

  Алексей Ремизов, «В плену. Северные цветы», 1903
  •  

Толпы учащихся, с лекций выбегая, дробились вдоль улиц, бросали в метель свои книжные знания, глупели и оснежались.
Тучи снегов, над домами взлетая, дробились сотнями зашелестевших страниц, перед носом студента мелькали и рассыпались.
Кто-то, все тот же, кутила и пьяница, осыпал руки лакея серебряными, ледяными рублями: все проструилось в метель из его кошелька, и метельные деньги блистали у фонарей.
Тень жулика, неизменно вырастая, протягивала руку, опускала в чужой карман, вынимала и ускользала.
Кто-то, всё тот же, банкир и скряга, подставлял в метель свой мешок: все насыпалось туда метельными рублями, серебром, гудящими о крыши, вывески, фонари.
Проститутка, все так же нападая, тащила к себе то банкира, то пьяницу, раздевалась, одевалась, опять выбегала в метель.[4]

  Андрей Белый, «Кубок метелей» (Город), 1907
  •  

― Над Россией мели метели, заносили заносы, ― в Германии небо было бледное, как немецкая романтика, и снег уже стаял, в Тироле надо было снять пальто, в Италии цвели лимоны.
― В России мели метели и осталась малица, над Россией выли белые снега и черные ветры, снег крутился до неба, в небо выл, ― здесь столики кафе давно были вынесены под каштаны, блестели солнце, море, асфальт, цилиндры, лаковые ботинки, белье, улыбки, повозки цветов на перекрестках.
― В России мели метели и осталась малица. Неаполь ― сверху, с гор, от пиний ― гудел необыкновенной музыкой, единственной в мире, вечностью ― в небо, в море, в Везувий.
― В России мели метели, ― и в марте, перед апрелем, ― встретила вновь Россия ― Емельяна ― под Себежем, снегами, метелями, ветрами, снег колол гололедицей, последней, злой, перед Благовещением. Зубу, вырванному из челюсти, ― не стать снова в челюсть.

  Борис Пильняк, «Третья столица», 1922
  •  

В пятый год ― он: спутал числа и сроки, он увидел метель ― метель над Россией, хотя видел весну, цветущие лимоны.

  Борис Пильняк, «Третья столица», 1922
  •  

Мужчины много говорили о женщинах. Была сплошная ночь, мели метели, горели звезды и северные сияния. К утрам, определенным условно часами, углы избы промерзали, покрывались колким, звенящим инеем, большим, как серебряные гривенники. Люди спали в полярных мешках.

  Борис Пильняк, «Заволочье», 1925
  •  

По указанию кенайцев, принялись разгребать снег, забивать колья для палатки. Во время метели на ветру это была адская работа. Буран нес с собой сугробы снега. Ветер завывал. Собаки в ужасе визжали и жались к людям.[15]

  Василий Новодворский, «Коронка в пиках до валета», 1930

{{Q|— Вот, — говорит приятель мой, охотник Павел Александрович, — странно как-то. В Москве не бывает так — метель такая. Как-то незаметно. А это тут — невозможно. Тоска. — А вот вы знаете, метель эта что делает. Она закруживает человека. Вот как меня раз закрутила, — сказал другой мой приятель, Василий Сергеевич. — Сидел я раз на станции в [[Удомля|Удомле], из Петербурга ехал. На Бологом замело путь — дальше поезд не идет. Я боком на Москву хотел пробраться по Рыбинской и на Удомле застрял. Ну, пассажиры сидят, дожидаются. Блондинка одна была такая, тоже поезда дожидается. Все познакомились. Блондинка такая веселая, носик кверху. А я молодой студент был из Академии художеств, из Петербурга, там архитектурный курс проходил. На Рождество в Москву ехал — домой к себе. Молодость, конечно. Вдруг она, блондинка, и говорит мне: «Село здесь рядом. Сходите, — говорит, — чёрт с ней, с метелью, что здесь сидеть? — наймите тройку, поедемте со мной в Рыбинск…»[6]|Автор=Константин Коровин, «Метель» (рассказ), 1935}}

  •  

Листья сами сверкали теперь солнечным светом. А бледное, малокровное солнце не нагревало даже вагона, большую часть дня прячась за тёплые сизые тучки, ещё не пахнущие снегом. Но и до снега было недалеко. Пересылка ― ещё один маршрут к Северу. Приморская бухта их встретила небольшой метелью. Снег ещё не ложился ― ветер сметал его с промороженных жёлтых обрывов в ямы с мутной, грязной водой. Сетка метели была прозрачна. Снегопад был редок и похож на рыболовную сеть из белых ниток, накинутую на город. Снегопад был редок и похож на рыболовную сеть из белых ниток, накинутую на город. Над морем снег вовсе не был виден ― темно-зеленые гривастые волны медленно набегали на позеленелый скользкий камень.[16]

  Варлам Шаламов, «Колымские рассказы» («Татарский мулла и чистый воздух»), 1955
  •  

Юрий Андреевич загибал из одного переулка в другой и уже утерял счет сделанным поворотам, как вдруг снег повалил густо-густо и стала разыгрываться метель, та метель, которая в открытом поле с визгом стелется по земле, а в городе мечется в тесном тупике, как заблудившаяся.[17]

  Борис Пастернак, «Доктор Живаго», 1955
  •  

И только одно дерево было всегда зелено, всегда живо ― стланик, вечнозелёный кедрач. Это был предсказатель погоды. За два-три дня до первого снега, когда днём было ещё по-осеннему жарко и безоблачно и о близкой зиме никому не хотелось думать, стланик вдруг растягивал по земле свои огромные, двухсаженные лапы, легко сгибал свой прямой чёрный ствол толщиной кулака в два и ложился плашмя на землю. Проходил день, другой, появлялось облачко, а к вечеру задувала метель и падал снег.[16]

  Варлам Шаламов, «Колымские рассказы» («Кант»), 1956
  •  

Они там такое напутали с мартовскими метелями, что сам черт голову сломит. Что случилось с мартовскими метелями, этого дядя Костя так и не понял, хотя Тулупов дорогой старался объяснить ему, что к ним нужен умелый подход, а в Министерстве считают, что они должны начинаться только с ведома и согласия начальства.[18]

  Вениамин Каверин, «Лёгкие шаги», 1956
  •  

Наконец свет фонарика снова ослепил меня, и я услышал голос:
— Ну, брат, граммофона нам не видать. Это бамбук! И до сих пор я не могу поверить, что в ту метельную зиму нам удалось найти в Москве бамбук.[19]

  Юрий Коваль, «Самая лёгкая лодка в мире» (Глава III. «Провал»), 1984
  •  

Потом я засыпал наконец на кожаном учительском диване и, просыпаясь иногда, видел, как сидит мой учитель за столом, пьет чай, курит трубку и все проверяет, проверяет бесконечные тетради, и сверкают его добрейшие стальные глаза. Владимир Николаевич Протопопов не спал никогда.
Как-то зимней метельною ночью и на меня напала бессонница, а в бессоннице пришло вдруг некоторое озарение, и я написал стихи:
Метели летели,
Метели мели,
Метели свистели
У самой земли…
Владимир Николаевич смеялся, как ребёнок, колотил меня в грудь кулаками, а потом вдруг вскочил, в каком-то чудовищном мгновенном плясе пронесся по учительской, напевая:
Летели метели
В розовом трико!
Я был потрясён. Меня поразило, как Владимир Николаевич неожиданно восплясал. Удивляло и то, что кто-то уже написал про метели, значит, озарение мое было не в счет и все это пахло недопустимым гагарством.[7]

  Юрий Коваль, «От Красных ворот», 1990
  •  

Пришла под Новый год домой пораньше, три сумочки принесла, с индейкой, мандаринами и подарками, а «родной» посреди комнаты в одних трусах мечется, а барышня на балконе без лифчика ― и метель, метель, и барышнино барахлишко неубедительной кучкой!..[20]

  Татьяна Устинова, «Подруга особого назначения», 2003

Метель в стихах[править]

Метель (с открытки 1900 года)
  •  

Вдруг метелица кругом;
Снег валит клоками;
Черный вран, свистя крылом,
Вьется над санями;
Ворон каркает: печаль!
Кони торопливы
Чутко смотрят в темну даль,
Подымая гривы;
Брезжит в поле огонек;
Виден мирный уголок,
Хижинка под снегом.
Кони борзые быстрей,
Снег взрывая, прямо к ней
Мчатся дружным бегом.
Вот примчалися… и вмиг
Из очей пропали:
Кони, сани и жених
Будто не бывали.
Одинокая впотьмах
Брошена от друга
В страшных девица местах;
Вкруг метель и вьюга.
Возвратиться ― следу нет…[21]

  Василий Жуковский, «Светлана», 1812
  •  

На северном голом утёсе
Стоит одинокая ель.
Ей дремлется. Сонную снежным
Покровом одела метель.

  Генрих Гейне, «На северном голом утёсе…», 1820-е
  •  

Снег сверху бьёт, снег прыщет снизу,
Нет воздуха, небес, земли;
На землю облака сошли,
На день насунув ночи ризу.
Штурм сухопутный: тьма и страх!
Компас не в помощь, ни кормило:
Чутьё заглохло и застыло
И в ямщике и в лошадях.[22]

  Пётр Вяземский, «Метель», 1828
  •  

Сурово метелица выла
И снегом кидала в окно,
Невесело солнце всходило:
В то утро свидетелем было
Печальной картины оно.[23]

  Николай Некрасов, «Мороз, Красный нос», 1863
  •  

Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи,
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.
Глядит — хорошо ли метели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещины, щели,
И нет ли где голой земли?[23]

  Николай Некрасов, «Мороз, Красный нос», 1863
  •  

Мёртвое поле, дорога степная!
Вьюга тебя заметает ночная,
Спят твои сёла под песни метели,
Дремлют в снегу одинокие ели…
Мнится мне ночью: не степи кругом —
Бродит Мороз на погосте глухом…[24]

  Иван Бунин, «Метель», 1895
  •  

На снежной равнине в зелёном уборе
‎Темнела угрюмая ель;
И, как горностаями, снегом пушистым
Ей плечи прикрыла метель.

  Яков Полонский, «На снежной равнине», 1896
  •  

Ты мысль, ты сон. Сквозь дымную метель
Бегут кресты — раскинутые руки.
Я слушаю задумчивую ель —
Певучий звон… Всё — только мысль и звуки!

  Иван Бунин, «Памяти», 1906
  •  

Метель выдувала с крыш бледные вихри.
Прыснули вверх снега и, как лилии, закачались над городом.
Певучие ленты серебра налетали – пролетали, обволакивали.
Сталкивались, дробясь снегом.
И снег рассыпался горстями бриллиантов. Сотнями брызнувших мошек, танцуя, метался, ложился у ног.
И мошки гасли.
Но, брызнувши светом, они опять возносились.
Снова гигантские лилии, занесясь, закачавшись над городом, облетали с пургою.
Это была первая зимняя метель.[4]

  Андрей Белый, «Кубок метелей» (Метель), 1907
  •  

Метель взвилась, и рявкнул пес, запушенный снегом.
Провалился в снег.
Метель запевала: «Я метель — улетающая жизнь.
Вот, как белая птица, взмываюсь я морем холодных перьев.
Я над вами плыву, неизменная, — на родину...[4]

  Андрей Белый, «Кубок метелей» (Песнь из бездны), 1907
  •  

Ты пришел — неотцветный цвет, ты облекся кружевом снежных риз: глаза твои — метель, просквозившая небом.
Тебя родила метель: дай нам метель, дай, дай, дай нам метель белую, метель ревучую, метель — летучую метель, свистучую, ибо ты из вьюги вышел.
Вьюге помолимся!
Здравствуй, здравствуй, белая пчела, из метельного улея летящая к нам о счастье жужжать, сладкий мёд от сот, от сердец собирать.
Ты, счастье, белый, медовый, восковой!
Гласом пчелиным нам обедню прожужжи!
Ты нас помилуй![4]

  Андрей Белый, «Кубок метелей» (Третья метельная ектения), 1907
  •  

Я спою вам час за часом, слыша вой и свист метели,
О величии надменном вулканических вершин,
Я спою вам о колибри, я спою нежней свирели
О стране, где с гор порфирных смотрит кактус-исполин.[25]

  Константин Бальмонт, «Из страны Кветцалькоатля», 1908
  •  

Поет
мне ветер песню смелую,
вперёд свободного зовет.
Метель,
метель свивает белую,
свивает вечную постель...[26]

  Зинаида Гиппиус, «Протяжная песня», 1911
  •  

Как пред концом, в упаде сил
С тоски взывающий к метелице,
Чтоб вихрь души не угасил,
К поре, как тьмою все застелется,
Как схваченный за обшлага
Хохочущею вьюгой нарочный,
Ловящей кисти башлыка,
Здоровающеюся в наручнях...[27]

  Борис Пастернак, «Кремль в буран конца 1918 года» (из цикла «Болезнь»), 1919
  •  

Конь вороной под сеткой синей,
метели плеск, метели зов,
глаза, горящие сквозь иней,
и влажность облачных мехов...[5]

  Владимир Набоков, «Давно ль — по набережной снежной...», 1921
  •  

Опять заплакало в трубе
И стонет у окна, ―
Метель, метель идет к тебе,
А ночь ― темным-темна.[28]

  Борис Корнилов, «Лирические строки», 1927
  •  

Не так ли в сивые метели
Дорогой зимней, столбовой,
И сани с Пушкиным летели
И обгоняли волчий вой?
Свистел ямщик. Фельдъегерь хмуро
Смотрел вперед и дул в кулак
Так началась литература
И слава создавалась так!

  Арсений Несмелов, «Без роз», 1941
  •  

Промчался миг, а может, век,
а может, дни, а может, годы ―
так медленно рождался снег
из этой ветреной погоды.
Все моросило, и текло,
и капало, и то и дело
тряслось оконное стекло,
свистело что-то и гудело.
Когда метель пошла кружить,
никто из нас не мог решиться
хотя бы и предположить,
чем это действо завершится.

  Юрий Левитанский, «Промчался миг, а может, век...», 1976
  •  

Да хотя расклад такой и знаком,
Но поэту сто́ит раскрыть окно —
И стакана звон, и судьбы закон,
И метели мгла для него одно.
И когда, обиженный, как Иов,
Он заводит шарманку своих речей —
Это горше меди колоколов,
Обвинительных актов погорячей.

  Александр Сопровский, «На Крещенье выдан нам был февраль...», 1981

Пословицы и поговорки[править]

  •  

Мы в дом ель, а она с собой — метель. — Русская пословица

Источники[править]

  1. 1 2 Пушкин А.С. Полное собрание сочинений, 1837-1937: в шестнадцати томах.
  2. 1 2 3 Н.М. Пржевальский. «Путешествие в Уссурийском крае». 1867-1869 гг. — М.: ОГИЗ, 1947 г.
  3. 1 2 Эртель А.И. «Записки Степняка». Очерки и рассказы. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1958 г.
  4. 1 2 3 4 5 6 7 Андрей Белый. Старый Арбат: Повести. — Москва, Московский рабочий, 1989 г.
  5. 1 2 В. Набоков. Стихотворения. Новая библиотека поэта. Большая серия. СПб.: Академический проект, 2002 г.
  6. 1 2 К. А. Коровин. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух книгах. — Книга 1. «Моя жизнь»: Мемуары; Рассказы (1929—1935 гг.) — М.: Русский путь, 2010 г.
  7. 1 2 Юрий Коваль. «Опасайтесь лысых и усатых» — М.: Книжная палата, 1993 г.
  8. «Путешествия H. М. Пржевальского в восточной и центральной Азии». Обработаны по подлинным его сочинениям М. А. Лялиной. — СПб. 1891 г.
  9. М. О. Гершензон, Мудрость Пушкина. ― М.: «Аграф», 2001 г.
  10. Суперанская А.В. «Из истории фамилий». — М.: «Наука и жизнь» № 10, 2007 г.
  11. Пришвин М.М. «Дневники. 1918-1919.» — Москва, «Московский рабочий», 1994 г.
  12. Юлия Друнина. Избранные произведения в двух томах. Том 1. Проза (1966–1979). — М.: Художественная литература, 1981 г.
  13. А. Т. Твардовский, Рабочие тетради 60-х годов. ― М.: «Знамя», № 9-10, 2005 г.
  14. Есенина А. А. (сестра). «Родное и близкое». — М.: Советская Россия, 1979 г. — С. А. Есенин в воспоминаниях современников. В 2-х т. Т. l. ― М.: «Художественная литература», 1986 г.
  15. Новодворский В., Дорошевич В. Коронка в пиках до валета. Каторга. — СПб.: Санта, 1994 г.
  16. 1 2 Шаламов В.Т., собрание сочинений, Москва: «Художественная литература» «Вагриус», 1998, том 1.
  17. Борис Пастернак. «Доктор Живаго». — М.: «Художественная литература», 1990 г.
  18. Каверин В. в сборнике: Сказочные повести. Вып. 7. Серия: Семейная библиотека. М.: ТПО Интерфейс, 1994 г.
  19. Юрий Коваль. «Самая лёгкая лодка в мире». — М., Молодая гвардия, 1984 г. — 336 с., 100 000 экз.
  20. Татьяна Устинова. Подруга особого назначения. — Москва, Эксмо, 2003 г.
  21. Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем. М.: Языки славянской культуры, 2000 г.
  22. Вяземский П.А. Стихотворения. Библиотека поэта. Большая серия.Ленинград, Советский писатель, 1986 г.
  23. 1 2 Н. А. Некрасов. Полное собрание стихотворений в 3 томах: «Библиотека поэта». Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1967 год
  24. Бунин И.А. Стихотворения: В 2 т. — СПб.: Изд-во Пушкинского дома, «Вита Нова», 2014. том 2. стр. 105
  25. Бальмонт К. Избранное. — М.: Художественная литература, 1983 г.
  26. Гиппиус З.Н. Стихотворения. Новая библиотека поэта. — СПб.: Академический проект, 2006 г.
  27. Б. Пастернак, Стихотворения и поэмы в двух томах. Библиотека поэта. Большая серия. Ленинград: Советский писатель, 1990
  28. Б. Корнилов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. — М.: Советский писатель, 1966 г.

См. также[править]