Кукушка (поезд)
Куку́шка (разг., жарг.) — короткий, от одного до нескольких вагонов, пассажирский или товарно-пассажирский (грузо-пассажирский) поезд местного сообщения, курсирующий на дополнительных участках и малозагруженных железнодорожных ветках.
Слово впервые было отмечено в 1864 г., когда открылось пассажирское движение на участке Петергоф-Ораниенбаум на нынешней Октябрьской железной дороге. Дачная местность между этими городками была густо заселена, однако шедший из Санкт-Петербурга поезд не мог останавливаться на каждой из четырех платформ, расположенных на линии. Поезд ходил только в дачный сезон, считался нештатным и обслуживался нештатной паровозной бригадой. Машинист позволял себе неформальное поведение, кричал паровозу: «Но, поехали!», — и свистел «Ку-ку». По этому свисту дачная публика окрестила поезд «Кукушкой».
«Кукушка» в коротких цитатах[править]
| — Георгий Виллиам, «Побеждённые», 1923 |
«Кукушкой» назывался поезд из четырех разбитых, донельзя загаженных классных вагонов, поддерживающий сообщение с городом. | |
| — Георгий Виллиам, «Побеждённые», 1923 |
По ночам в «кукушку» приходили ночевать зелёные, вокзальные воришки, и, главное, в вагоны впускали девиц с гостями. | |
| — Георгий Виллиам, «Побеждённые», 1923 |
«Кукушка» по несколько раз в день сходила с рельсов, ее вытаскивал приезжавший дежурный паровоз и ставил на путь истинный. Ходила она черепашьим шагом, так что от аварий никто не страдал. | |
| — Георгий Виллиам, «Побеждённые», 1923 |
| — Георгий Виллиам, «Побеждённые», 1923 |
| — Леонид Добычин, «Шуркина родня», 1936 |
| — Леонид Добычин, «Шуркина родня», 1936 |
По насыпи изредка проходил дачный поезд со смешным паровичком-кукушкой. Из черной головатой трубы валил вонючий дым...[2] | |
| — Валентин Катаев, «Фиалка», 1973 |
| — Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976 |
«Кукушка» была сезонным мероприятием, правление железной дороги считало ее нештатной единицей, билеты продавали студенты, которые желали летом подработать, живя на даче, они одновременно служили.[3] | |
| — Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976 |
| — Нанули Цагарейшвили, Анастасия Ниточкина, «Я никогда не пыталась делить славу с мужем», 1991 |
...билетов не было, и вечером я уехал на «кукушке» по узкоколейке какой-то на станцию с позабытым уже названием. Вагончики этого допотопного поездочка были смешные — с лавками и керосиновыми фонарями. <...> Из этого фантасмагорического вагона я попал на столь же нелепо обычную, каких по всей России полно, замызганную станцию.[5] | |
| — Митьки, «Зимняя муха», 1992 |
Эта сфера деятельности «кукушек» не забыта и поныне: уже давно исчезла паровая тяга с железных дорог, но мы и сегодня называем «кукушкой» поезд из нескольких вагонов, курсирующий по второстепенной ветке.[6] | |
| — Михаил Егоров, «Взлёт и падение кукушки», 1997 |
| — Татьяна Окуневская, «Татьянин день», 1998 |
«Кукушка» ходила один раз в сутки, и, придя на станцию, мы стали её ждать. Ждём-пождём, нет и нет. Давно прошёл час отправления, а паровозным дымком и не пахнет. Захотелось есть. Но где и что? Знаем ― нигде ничего. Дело идет к вечеру. Все ждём и ждём. И вдруг узнаем: «кукушка» «заболела», сегодня не пойдёт...[8] | |
| — Виктор Розов, «Удивление перед жизнью», 2000 |
| — Владимир Шаров, «Воскрешение Лазаря», 2002 |
| — Николай Дежнев, «Принцип неопределённости», 2009 |
| — Алексей Макушинский, «Город в долине», 2012 |
«Кукушка» в публицистике и документальной прозе[править]
Главная же гуща дачников жила между Старым Петергофом и Ораниенбаумом, в поселках Лейхтенбергский, Мордвиново, Мартышкино и Ольгино. На коротком расстоянии от Старого Петергофа до Ораниенбаума — около 6 верст — было четыре платформы. Поезд с полным составом не мог останавливаться на каждой версте. Правление железной дороги нашло хороший выход. Публика, которой нужно было в эти поселки, высаживалась в Старом Петергофе, поезд уходил в Ораниенбаум, и сразу после его ухода подавалась «кукушка» — маленький паровозик с большим двухэтажным вагоном. Эта «кукушка» и развозила дачников, останавливаясь у каждой платформы. «Кукушка» была сезонным мероприятием, правление железной дороги считало ее нештатной единицей, билеты продавали студенты, которые желали летом подработать, живя на даче, они одновременно служили. На паровозике — машинист и кочегар, тоже нештатные. Допускались вольности: между полуостановками помашет кто-нибудь зонтиком или платочком, машинист остановит. Машинист забавлял публику тем, что сделал большой мочальный кнут. Получая отправление, он высовывался из будки, хлестал кнутом по котлу паровозика и кричал: «Но-о, поехали!» — и свистел «ку-ку!»[3] | |
| — Дмитрий Засосов, Владимир Пызин. «Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов», 1976 |
Длина поезда стала достигать 14-16 вагонов и даже более. Такие поезда оказались непосильными ни для «Сормовских», ни для «кукушек». На смену им приходят «Сормовские усиленные», а позже — «Иосиф Сталин», который, кстати, и поныне считается самым могучим пассажирским паровозом в Европе. Он развивал мощность до 3,2 тыс. л.с.! | |
| — Михаил Егоров, «Взлёт и падение кукушки», 1997 |
«Кукушка» в мемуарах, письмах и дневниковой прозе[править]
В тот день мы катались на маленьком поезде в горах. Этот поезд называют русским словом — «кукушка». Спустились в очень красивое место — Боржоми-парк. И я ему сказала очень серьёзно: «Ты ведь и не догадываешься, какая я сирота. У меня отца арестовали как врага народа. Я даже не знаю, жив он или нет. А тебе карьеру делать нужно».[4] | |
| — Нанули Цагарейшвили, Анастасия Ниточкина, «Я никогда не пыталась делить славу с мужем», 1991 |
Мой лагпункт № 36, и таких лагпунктов не менее сорока, это огромный лагерь. «Кукушка», на которой меня привезли, — это лагерная узкоколейка, а дальше «волокуши»...[7] | |
| — Татьяна Окуневская, «Татьянин день», 1998 |
Весь лагерь волновался не меньше, чем я: бесконвойные узнали, когда прибывает поезд из Москвы, когда отходит «кукушка» к нам, с «кукушки» Маму надо снять, потому что никакой платформы, надо с высоты прыгать на землю, и бесконвойные должны где-то незаметно вертеться вблизи, чтобы к приходу «кукушки» подскочить и снять Маму...[7] | |
| — Татьяна Окуневская, «Татьянин день», 1998 |
Как только нас сбросили с «кукушки», мы услышали в морозной тишине стук топоров, нужно подниматься в гору, и на горе в лесу увидели лесорубов, раздетых до пояса, над ними клубится пар, и по лесу покатилось «здра... вствуй... те!». Идем, глотая слезы. Никогда в моей жизни таких концертов не будет, слушают не дыша, благодарность их непостижима, если бы им разрешили подходить, они донесли бы меня на руках до Москвы. А в каком-то лагере начали скандировать: «Свободу Окуневской!»[7] | |
| — Татьяна Окуневская, «Татьянин день», 1998 |
Однажды осенью (начало фразы прямо из рассказа Горького!) нашу бригаду занесло в Гаврилов-Ям ― есть такой крошечный городишко между Ярославлем и Ростовом Великим. Гаврилов-Ям от магистральной железной дороги в стороне, и добираться к нему надо было по узкоколейке. По этой узкоколейке тащил пару вагончиков паровоз-«кукушка», такой ветхий и фантастический, что, если бы его сохранить до наших времен и поставить в «Диснейленде», детишки веселились бы до упаду. Так вот, доехали мы в Гаврилов-Ям благополучно, дали концерт, наевшись, переночевали, а поутру двинулись из дома отдыха на станцию. Путь был недалёкий, километров пять-шесть. «Кукушка» ходила один раз в сутки, и, придя на станцию, мы стали её ждать. Ждём-пождём, нет и нет. Давно прошел час отправления, а паровозным дымком и не пахнет. Захотелось есть. Но где и что? Знаем ― нигде ничего. Дело идет к вечеру. Все ждём и ждём. И вдруг узнаем: «кукушка» «заболела», сегодня не пойдёт, пойдет завтра. Караул! Ни еды, ни ночлега. Разрешили нам залезть в стоявший пустой вагон и там переночевать.[8] | |
| — Виктор Розов, «Удивление перед жизнью», 2000 |
«Кукушка» в беллетристике и художественной прозе[править]
Против казённого дома, где была кухонька Бурачков, находился виадук, перекинутый через линию Владикавказской железной дороги. Целый день по виадуку катился поток людей, а ночью около него останавливалась на отдых «кукушка». У лестницы виадука была маленькая крытая платформа, станция «кукушки». По ночам ночевали здесь бездомные; иногда находили утром мёртвых. | |
| — Георгий Виллиам, «Побеждённые», 1923 |
«Кукушкой» назывался поезд из четырех разбитых, донельзя загаженных классных вагонов, поддерживающий сообщение с городом. | |
| — Георгий Виллиам, «Побеждённые», 1923 |
По-прежнему работала «кукушка»; днём она возила в город и из города всякую служилую мелкоту, а ночью в вагонах «резвились». И все так же приставал старик-контролер: дама, регулировавшая рейсирование «кукушки», выводила его из себя. | |
| — Георгий Виллиам, «Побеждённые», 1923 |
Ночью, когда в кромешной тьме гремела кругом бестолковая перестрелка, темные окна загаженных вагонов озарялись зловещим мрачным светом. Контролёр уходил домой. В «кукушке» пили, дрались, горланили песни, шла игра в карты. | |
| — Георгий Виллиам, «Побеждённые», 1923 |
| — Леонид Добычин, «Шуркина родня», 1936 |
Дети радовались, что остались одни на свободе. Они покричали «кукушке» «ку-ку» и, дразня ее, стали скакать и плясать. Повалясь на дорогу, они хохотали. Потом они стали вздымать пыль ногами. Набрав ее в горсти, они ее сыпали себе на голову. <...> | |
| — Леонид Добычин, «Шуркина родня», 1936 |
...мимо дома бегали маленькие дачные поезда с паровичком-кукушкой. Так что, для того чтобы положить под колеса петарду или камень, не нужно было далеко ходить.[12] | |
| — Валентин Катаев, «Белеет парус одинокий», 1936 |
По насыпи изредка проходил дачный поезд со смешным паровичком-кукушкой. Из черной головатой трубы валил вонючий дым, покрывая сажей деревья в лесу и осыпая мелкими угольками белые кителя городовых.[2] | |
| — Валентин Катаев, «Фиалка», 1973 |
Уехал я не сразу. Дня три, уже уволившись, — ходил как потерянный. Потом добрался до Архангельска, но билетов не было, и вечером я уехал на «кукушке» по узкоколейке какой-то на станцию с позабытым уже названием. Вагончики этого допотопного поездочка были смешные — с лавками и керосиновыми фонарями. Разношерстное, так же скверно, как и я одетое собрание пассажиров, пило спирт, курило «Беломор» и крепкую махорку в газетных самокрутках, играло в карты и забивало с треском козла, ведя бесконечные — о том о сем — разговоры. Кричали дети, звенели стаканы, клацкали вагонные сцепки, стучали неровной дробью колеса, пыхтел, надрываясь, выдувая пары и клубы черного жирного дыма, наш маленький паровозик, часто и визгливо посвистывая. <...> Из этого фантасмагорического вагона я попал на столь же нелепо обычную, каких по всей России полно, замызганную станцию.[5] | |
| — Митьки, «Зимняя муха», 1992 |
Было холодно, звёздно и жутко — Анна присела на рюкзак, достала сигарету и закурила. Она плохо спала две последние ночи, устала от тяжелой дороги, нескольких пересадок и томительного ожидания уже не общедоступных пассажирских поездов, но перевозивших лесорубов «кукушек», и ей казалось, она забралась от дома так далеко, что назад не вернется уже никогда. <...> | |
| — Алексей Варламов, «Сплав», 1999 |
Через два дня мы вчетвером — Кротов, вохровец, железнодорожник и я — выехали из Инты. Первые сорок километров были прогулкой, дрезину приторочили к «кукушке», рабочему поезду, который шёл в нужную нам сторону, на шахту «Светлую». У шахты мы отцепились и, где с помощью стрелок, а где и на себе, перетащили дрезину на другой путь, который соединял «Светлую» и лагерь.[9] | |
| — Владимир Шаров, «Воскрешение Лазаря», 2002 |
К поезду, кукушке в четыре вагона, уже прицепили старенький тепловоз. Он стоял под парами, готовый тянуть лямку аж до самого Углича, когда Вера Спиридоновна толкнула локтем свою товарку-проводницу. От дощатого, выкрашенного в зелёный цвет здания вокзала еще тянулись с рюкзаками пассажиры, так что времени оставалось в достатке.[10] | |
| — Николай Дежнев, «Принцип неопределённости», 2009 |
Был, наконец, вокзал, совсем не торжественный, зеленый, начала века, на который приходил, чтобы, чуть-чуть постояв, уйти обратно, малюсенький, из двух вагонов, поезд, один из тех поездов, какие почему-то в России называют кукушками, поезд, курсировавший между городом и другим, уже как бы настоящим, но всё-таки необыкновенным, единственным в своем роде, посреди ничего, холмов, полей, в соседстве с каменоломней, расположенным вокзалом, где останавливались, и, надо полагать, до сих пор останавливаются настоящие, большие, в Нюрнберг или Мюнхен стремящиеся поезда, так что путешественник, прибывающий в этот реальный, действительно существующий, и все же не совсем реальный, отчасти призрачный Эйхштетт по железной дороге, оказывается прежде всего, прежде чем обнаружит кукушку на соседнем пути, выброшенным в полнейшую, со всех сторон обступающую его неизвестность.[11] | |
| — Алексей Макушинский, «Город в долине», 2012 |
Источники[править]
- ↑ 1 2 3 4 Л. И. Добычин. Полное собрание сочинений и писем. — СПб.: Журнал «Звезда», 1999 г. — 544 с.
- ↑ 1 2 Катаев В. П. в сборнике: Советский рассказ. Сост. И. Н. Крамов. Том 2. — М.: «Художественная литература», 1975 г.
- ↑ 1 2 3 Д. А. Засосов, В. И. Пызин. Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов (записки очевидцев). — Л.: Лениздат, 1991 г.
- ↑ 1 2 Нанули Цагарейшвили, Анастасия Ниточкина. «Я никогда не пыталась делить славу с мужем». — М.: «Огонек», № 15, 1991 г.
- ↑ 1 2 Митьки. «Про заек». ― М.: Вагриус, 2001 г.
- ↑ 1 2 Михаил Егоров. Взлёт и падение кукушки. — М.: Независимаяя газета №173(1498) от 16 сентября 1997 г.
- ↑ 1 2 3 4 Татьяна Окуневская. Татьянин день. — М.: Вагриус, 1998 г.
- ↑ 1 2 Виктор Розов. «Удивление перед жизнью». — М.: Вагриус, 2000 г.
- ↑ 1 2 Владимир Шаров, Воскрешение Лазаря. — М.: Вагриус, 2002 г.
- ↑ 1 2 Николай Дежнев. «Принцип неопределенности». — М.: ТЕРРА — Книжный клуб, 2009 г.
- ↑ 1 2 Алексей Макушинский. Город в долине. — СПб.: Алетейя, 2013 г.
- ↑ Катаев В.П. «Белеет парус одинокий». — Москва: Эксмо, 2007 г.
- ↑ Варламов А. Н. Сплав. — М.: журнал «Новый Мир», № 10, 1999 г.
