Куку́шка(разг., жарг. от фр.Coucou — кукушка) — обиходное речевое название старого типа общественного транспорта в XIX веке, небольшого дилижанса или омнибуса в форме двуколки, в которую запряжена одна лошадь. Кукушки имели максимально упрощённый кузов-ящик. Четыре или шесть пассажиров забирались в ящик спереди, а затем вход закрывали съёмной стенкой, на которой было прикреплено сиденье кучера и ещё одного или двух пассажиров. Остальным желающим ехать оставались места на империале.
Обычно в «кукушке» помещались до девяти человек, но вполне могли набиться и десять, и даже двенадцать. Первоначально прозвище «кукушки» получили парижские дилижансы, но позже это название стало интернациональным и закрепилось в русском языке до конца XIX века.
Кучер сидел на высокой скамеечке, похожей на козлы самых дрянных парижских «кукушек», и поневоле принимал участие в разговорах, так как помещался между своими двуногими и четвероногими жертвами.[1]
...вот экипаж, названия которого я не смог узнать, – нечто вроде полуомнибуса, двуколка, которую тащит одна лошадь, а помещаются в ней целых девять человек...[2]
С великим усилием поместились мы в этом куку и почти на коленях сидели друг у друга. <…> Наш презренный экипаж ежеминутно грозил падением. Он нагружен был десятками двумя пассажиров, подвигался шагом и множество обгоняющих наше куку зацепляли и могли изломать его вдребезги.[2]
Я жил в то время на Петербургской стороне и совершал моё путешествие к центру города, где помещалась школа, в коротеньком пузатом дилижансе, слывшем под прозвищем «кукушки» и являвшемся в страдную пору мокропогодицы и разводки мостов настоящим благодеянием.[3]
Сообщение с Лесною конкою поддерживал тяжёлый дилижанс «кукушка», или «двадцать мучеников», за сорок копеек лениво тащивший пассажиров по каменной дороге восемь верст до Муринской церкви.[4]:109
...прошлой ночью по дороге из Монморанси зарезали извозчика, отобрали его двухколёсную кукушку и угнали с лошадью неизвестно куда. Дождитесь лучше омнибуса и в семь часов утра будете в аббатстве.[5]
Вместо обычных дилижансов мигрантов запихивали в крошечные двухколёсные кареты, имевшие прозвище «кукушка», возможно, потому, что они были похожи на огромные часы с кукушкой. Эти «кукушки», которые имели и другое прозвище – «ночные горшки», были известны своими больными астмой лошадьми и склонностью кучеров к ядовитым насмешкам. Они так подпрыгивали на ухабах, что иногда пассажиры вываливались наружу.[6]
— Грэм Робб, «Открытие Франции. Увлекательное путешествие...», 2010
...«кукушка» никогда не считалась полностью загруженной. Дополнительные пассажиры протискивались на сиденье водителя и цеплялись за заднюю стенку повозки. Первая категория получила прозвище «кролики», вторая – «обезьяны».[6]
— Грэм Робб, «Открытие Франции. Увлекательное путешествие...», 2010
В отличие от омнибусов, которые казались порождением величайшего технического прогресса, «кукушки» (в 1829 году их насчитывалось в Париже без малого 4 сотни) воспринимались как остаток прежней эпохи <...>, за тридцать лет не изменились ни форма этих экипажей, ни манеры его кучеров. «Кукушки» были настолько устаревшими и некомфортабельными, что парижане презрительно называли их «ночными горшками».[2]
— Вера Мильчина, «Париж в 1814-1848 годах», 2017
В «кукушку» было неудобно садиться, из неё было неудобно вылезать; поездка проходила в ужасной тесноте, так как в маленький двухколесный экипаж набивалось до десятка пассажиров...[2]
— Вера Мильчина, «Париж в 1814-1848 годах», 2017
...в народе «кукушку» называли и по-другому – tapecu, то есть «смерть заднице».[2]
— Вера Мильчина, «Париж в 1814-1848 годах», 2017
В «кукушку» была, как правило, запряжена одна совсем никудышная кляча, которая еле-еле тащила битком набитый возок, а роль возницы зачастую исполняла женщина.[2]
— Вера Мильчина, «Париж в 1814-1848 годах», 2017
к середине 1830-х годов удобные омнибусы заменили «кукушки» и на загородных маршрутах. <...> Ещё более страшным врагом для «кукушек» оказалась железная дорога, одна из первых линий которой в 1839 году соединила Париж с Версалем.[2]
Конторы транспортной компании, которая организовывала движение дилижансов, заполнялись мигрантами, ехавшими в Париж. Служащие в униформе морщили нос от запаха крестьян с юга. Дилижансов на всех никогда не хватало. Вместо обычных дилижансов мигрантов запихивали в крошечные двухколесные кареты, имевшие прозвище «кукушка», возможно, потому, что они были похожи на огромные часы с кукушкой. Эти «кукушки», которые имели и другое прозвище – «ночные горшки», были известны своими больными астмой лошадьми и склонностью кучеров к ядовитым насмешкам. Они так подпрыгивали на ухабах, что иногда пассажиры вываливались наружу. Большинство из этих опасных для жизни тесных клеток ездили по дорогам вблизи Парижа; их сборным местом была парижская площадь Согласия. «Кукушка» на таком долгом маршруте, как этот, была чем-то необычным. От Орлеана до Парижа было 75 миль; почтовый дилижанс в хороший день проезжал это расстояние за восемь часов. Но каменщики должны были ехать в этом рассыпавшемся от старости хитроумном устройстве с упрямым как осёл кучером, который останавливался у каждой гостиницы, чтобы выпить, и не хотел ничего слышать, когда его торопили. Им повезёт, если они выедут на рассвете и прибудут на место до темноты.[6]
— Грэм Робб, «Открытие Франции. Увлекательное путешествие...», 2010
Как «мататус» в современной Кении, «кукушка» никогда не считалась полностью загруженной. Дополнительные пассажиры протискивались на сиденье водителя и цеплялись за заднюю стенку повозки. Первая категория получила прозвище «кролики», вторая – «обезьяны». Орлеанская «кукушка» была еще вместительнее: четыре молодых каменщика занимали места, которые можно назвать «салоном третьего класса», – плетёную корзину под кузовом, предназначенную для багажа.[6]
— Грэм Робб, «Открытие Франции. Увлекательное путешествие...», 2010
«Кукушка» прогрохотала по улице Сен-Жак, мимо обсерватории и Сорбонны, к Новому мосту. Внезапно запахло рекой, потом юбками, бельем и лакированными туфлями более полезного для здоровья правого берега, зазвучал нестройный хор уличных криков с сотней разных акцентов, запахло жареной едой, стал виден разноцветный мусор – сомнительное удовольствие городской жизни: обрывки бумаги, цветы и стебли из букетов, огрызки яблок и кочерыжки капусты, и столько лошадиного навоза, что его хватило бы на год удобрять поля целой деревни.
Когда каменщики выбрались из «кукушки», они, должно быть, были бледны как привидения.[6]
— Грэм Робб, «Открытие Франции. Увлекательное путешествие...», 2010
Для поездок парижан в ближние пригороды в эпоху Реставрации использовались экипажи, именуемые «кукушками» (более официально их именовали «внешними кабриолетами» — то есть такими, которые, в отличие от «внутренних», ездят за город). В отличие от омнибусов, которые казались порождением величайшего технического прогресса, «кукушки» (в 1829 году их насчитывалось в Париже без малого 4 сотни) воспринимались как остаток прежней эпохи. По свидетельству современников, за тридцать лет не изменились ни форма этих экипажей, ни манеры его кучеров. «Кукушки» были настолько устаревшими и некомфортабельными, что парижане презрительно называли их «ночными горшками».[2]
— Вера Мильчина, «Париж в 1814-1848 годах», 2017
Езда в «кукушке» была сравнительно дёшева (доехать до Версаля можно было за 12 су, или 60 сантимов), но крайне утомительна. В «кукушку» было неудобно садиться, из неё было неудобно вылезать; поездка проходила в ужасной тесноте, так как в маленький двухколесный экипаж набивалось до десятка пассажиров: шестеро внутри, двое на козлах, а в дни праздников еще и двое на империале (огороженной крыше). Недаром в народе «кукушку» называли и по-другому – tapecu, то есть «смерть заднице». Пассажир, который сидел на козлах рядом с кучером, именовался на языке возниц «кроликом», так что нередко на стоянке «кукушек» можно было слышать призывный крик: «Кролик до Версаля! Кролик до Версаля!» Лишь подыскав себе «кролика», кучер отправлялся в путь.[2]
— Вера Мильчина, «Париж в 1814-1848 годах», 2017
Порой, чтобы обеспечить себе более комфортный проезд, состоятельный пассажир оплачивал вознице цену всех мест. В «кукушку» была, как правило, запряжена одна совсем никудышная кляча, которая еле-еле тащила битком набитый возок, а роль возницы зачастую исполняла женщина.[2]
— Вера Мильчина, «Париж в 1814-1848 годах», 2017
У «кукушек» было в городе несколько стоянок; от сада Тюильри «кукушки» отправлялись в Сен-Клу, Нейи и Версаль; от ворот Сен-Дени – в Монморанси и Энгиен; от Сент-Антуанского бульвара – в Венсен, Шарантон и Берси; от начала улицы Анфер – в Монруж, Со и Сен-Грасьен. Именно этим средством транспорта воспользовались весной 1826 года дипломат Д. Н. Свербеев и его спутники, когда собрались в Версаль. Придя на площадь Людовика XVI, они «насилу отыскали одну из последних Куку – так назывался самый безобразный и безрессорный экипаж в одну лошадь, кучер которого стоял на площади и добирал для своего экипажа неприхотливых седоков». <...>
к середине 1830-х годов удобные омнибусы заменили «кукушки» и на загородных маршрутах.[2]
В «Кучерах» изображены все виды здешних извозчиков, начиная от тех, кои возят так называемые кукушки, до самого щеголеватого кучера английского лорда. Каждый кучер fiacre, cabriolet, cocher bourgeois, т. е. принадлежащий знатной частной фамилии, и английский толстый кучер лорда одет и говорит по-своему, и в нравах, и в обычаях, и в приемах видны особенности, каждому из них принадлежащие. Они же изображают и некоторые привычки тех, коим служат, и парижские обыкновения, до сего класса людей, в некотором отношении, касающиеся.[7]
С великим усилием поместились мы в этом куку и почти на коленях сидели друг у друга. <…> На шоссейной дороге в Версаль по правому берегу Сены сновало взад и вперед бесчисленное множество едущих на гулянье. Наш презренный экипаж ежеминутно грозил падением. Он нагружен был десятками двумя пассажиров, подвигался шагом и множество обгоняющих наше куку зацепляли и могли изломать его вдребезги. Полиции на шоссе никакой не было и беспорядок был страшный.[2]
Американский журналист Натаниэль Паркер Уиллис описывает те экипажи, которые попались ему на глаза в 1831 году в центре правобережного Парижа (на пересечении Вивьеновой улицы с Монмартрским бульваром): «Вот показался фиакр – наёмная карета, которая разъезжает по улицам Парижа, как и два века назад, и, кажется, вот-вот рассыплется в прах; вот тачка, в которую вместе с хозяином впряжена большая собака; вот телега зеленщика, которою правит его жена, а впряжены в нее громадный битюг нормандской породы и мул величиной с большого бульдога; вот экипаж, названия которого я не смог узнать, – нечто вроде полуомнибуса, двуколка, которую тащит одна лошадь, а помещаются в ней целых девять человек <этот экипаж назывался «кукушкой»>...[2]
— Вера Мильчина, «Париж в 1814-1848 годах», 2017
Ещё более страшным врагом для «кукушек» оказалась железная дорога, одна из первых линий которой в 1839 году соединила Париж с Версалем. Луи Куайяк, автор очерка «Кучер “кукушки”» в сборнике «Французы, нарисованные ими самими», описывает реакцию одного из таких кучеров на это событие: «В день открытия железной дороги до Версаля папаша Жак нацепил на шляпу траурную ленточку. С превеликой печалью исчисляет он все убытки, какие причинило ему это ненавистное изобретение. Двадцать раз на дню он клянет Джеймса Ватта, посылает ко всем чертям г-на Перера <один из банкиров, финансировавших строительство этой железнодорожной ветки> и пуще чумы боится паровозного дыма».[2]
Один из таких рыдванов поддерживал сообщение между Майенной и Фужером. Некоторые упрямцы в насмешку назвали его тюрготиной, передразнивая парижан или из ненависти к министру, стремившемуся к нововведениям. Тюрготина представляла собою скверный кабриолет на двух большущих колесах, в котором, пожалуй, не могли бы поместиться два сколько-нибудь дородных седока. Теснота этого шаткого экипажа не позволяла очень его нагружать; ящик, служивший сиденьем, предназначался для почтовой службы, а если у пассажиров был багаж, им приходилось держать его между колен, и без того уже стиснутых в узком кузове, по форме довольно похожем на кузнечные мехи. Первоначальный цвет кареты и колес представлял для путешественников неразрешимую загадку. Две кожаных занавески, несмотря на долгую службу сгибавшиеся с трудом, должны были защищать мучеников-пассажиров от холода и дождя. Кучер сидел на высокой скамеечке, похожей на козлы самых дрянных парижских «кукушек», и поневоле принимал участие в разговорах, так как помещался между своими двуногими и четвероногими жертвами.[1]
О, я весь горел теперь желанием еще раз скорей увидеть эту таинственно скрывшуюся Корделию и высказать ей мой юношеский восторг. Я жил в то время на Петербургской стороне и совершал моё путешествие к центру города, где помещалась школа, в коротеньком пузатом дилижансе, слывшем под прозвищем «кукушки» и являвшемся в страдную пору мокропогодицы и разводки мостов настоящим благодеянием. Дело было осенью, мокротень стояла убийственная, и по окончании занятий я отправился к Дворцовой площади, к месту стоянки спасительных «кукушек». Каково же было мое удивление и вместе с тем радость, когда в глубине полутемной «кукушки» я различил знакомую стройную фигуру… мою таинственную Корделию. В бархатной, ловко стянутой шубке, хорошенькой бобровой конфедератке, надетой чуть-чуть набок, изящная, щеголеватая, гордо цветущая, она, казалось, все освещала вокруг себя: и скучливый пасмурный день, и убогую внутренность дилижанса, и двух коричневых старушек с узлами, примостившихся у самого входа…[3]
Теперь они ехали в Мурино, за Лесным. Сообщение с Лесною конкою поддерживал тяжёлый дилижанс «кукушка», или «двадцать мучеников», за сорок копеек лениво тащивший пассажиров по каменной дороге восемь верст до Муринской церкви.[4]:109
— Темно, сударь, и в предместье неблагополучно. Опасно ехать так далеко.
— Это значит, вы желаете взять дороже?
— Нет, сударь, газовые фонари кончаются за поворотом улицы, а прошлой ночью по дороге из Монморанси зарезали извозчика, отобрали его двухколесную кукушку и угнали с лошадью неизвестно куда. Дождитесь лучше омнибуса и в семь часов утра будете в аббатстве.
— Ну, вы приедете в шесть часов утра, какая разница! — сказал Бейль. — Я вам хорошо заплачу, у вас четырехколесный экипаж, а не кукушка, у вас пара лошадей, у меня есть пистолеты, — сказал Бейль, чтобы успокоить извозчика. Тот согласился.[5]
↑ 12Оноре де Бальзак. Шуаны, или Бретань в 1799 году. — Москва : Правда, 1955 г. — 344 с.
↑ 1234567891011121314Мильчина В. А. Париж в 1814-1848 годах : повседневная жизнь. — М.: Новое литературное обозрение, 2017 г. — 938 с.
↑ 12Леонтьев-Щеглов И. Л. в сборнике: Спутники Чехова. Под ред. В. Б. Катаева. — М., изд-во Моск. ун-та, 1983 г.
↑ 12Краснов П.Н.. Опавшие листья. — Екатеринбург : АО "Урал. торг. дом "Посылторг", 1995 г. — 444 с.
↑ 12А. К. Виноградов. Три цвета времени. — Ставрополь: Книжное издание, 1967 г.
↑ 12345Грэм Робб. Открытие Франции. Увлекательное путешествие длиной 20 000 километров по сокровенным уголкам самой интересной страны мира. — М.: Центрполиграф, 2013 г. — 575 с.
↑А. И. Тургенев. Хроника русского. Дневники. — М.-Л.: Наука, 1964 г.
.jpg)
