У этого термина существуют и другие значения, см. Манка (значения).
Ма́нка — просторечное разговорное название манной крупы (пшеничной крупы мелкого помола) и самых распространённых блюд из неё, прежде всего, манной каши. Слово находится в обычном бытовом ряду «сниженных» названий для повседневных круп и блюд: гречка, перловка, пшёнка, пшеничка, овсянка...
Ма́нная ка́ша — самое распространённое блюдо из манки. Манная крупа очень быстро разваривается и превращается в жидкую или вязкую кашу, сладкую или солоноватую (варится на воде или на молоке). В советские времена была одним из самых распространённых и ненавистных блюд для детей (особенно — манка с комками) и в общественном питании.
Крупчатки обыкновенно строятся в три яруса: в верхнем чистят зерна, в среднем отбирают и отвевают отруби, превращая зерна на манную крупу, или манку...[1]
...все достоинства ребенка измерялись количеством съеденной манки. Ел кашу ― получай игрушки, смотри мультики, мажь кота пластилином, зови друзей и т. п. Плохо ел ― отдавай игрушки. Выбор не по годам тяжкий, недетский. Ребенок разжимает зубы и пихает холодную, скользкую, ненавистную ложку в рот. Голова поднята, глаза смотрят перед собой.[11]
...они мне оба сначала показались какие-то довольно подозрительные. Я много видел чудес, но чтобы здоровенный парень жрал с утра манную кашу, этого я, признаюсь, не видел. Однако всё объяснилось довольно просто <...>, варитель манки, оказалось, варит её для мамаши, которую я впопыхах не заметил.[12]
Русский и француз «физически» слышат один и тот же носовой звук в русском слове манка. Но для владеющего французским языком назализация гласной является фонологически существенной...[15]
Почти все каникулы я торчала в нищем пионерском лагере с ежеутренней манкой и хождением строем под бравурные марши. Вот где отрицательные эмоции![18]
— Владимир Спектр, «Face Control», 2002
У тебя нет выбора. Захочешь есть ― съешь даже школьную манку.[19]
— Дарья Варденбург, «Случаи медвежат», 2002
Это не часовня, а прообраз гигантского стеклянного купола, который необходимо возвести над Москвой, чтобы в нашем городе круглый год цвели бананы и колосилась тучная манка.[20]
— Ксения Соколова, «Генерал зима», декабрь 2003
Ей было отвратительно. <...> Франческа высыпа́ла гречку в манку и перебирала ее часами: отчасти помогало.[21]
Я вымыла плиту, кастрюлю, налила новое молоко, стояла над ним и мешала манку, чтобы не было комочков. На часах, напомню, было семь утра. Потом я стояла почти голая ― в пижаме ― на балконе и остужала кашу.[23]
Хорошим жёрновом дорожат до того, что когда он со временем от употребления сделается тонким и легким ― к нем сверху прикрепляют другой. Крупчатки обыкновенно строятся в три яруса: в верхнем чистят зерна, в среднем отбирают и отвевают отруби, превращая зерна на манную крупу, или манку; в нижнем ярусе крупа размалывается в муку. Крупчатка сразу отделывает 500 четвертей, и это называется переделом: пока передел не кончен, работы идут день и ночь без перерыва, не бывает отдыха не только по будням, но и в праздничные дни.[1]
У одного пациента удалили желудок. Доктор после операции ему говорит:
― Вам сейчас есть нельзя, поэтому вводите себе шприцом манку через задний проход, а через месяц придёте ― посмотрим, как дальше быть.
Прошел месяц. Пациент приходит к доктору, довольный, виляя жопой.
― Ну, как самочувствие?
― Отличное, доктор!
― А почему жопой вихляешь?
― Друг жвачкой угостил![25]
— Из коллекции анекдотов Г. Б. Хазана, 1990-е
Во время одного из сеансов я попросил Игоря вспомнить самое неприятное детское переживание и вот что обнаружил. Решили мы с проблемой разобраться. И на этой почве полностью утратили великодушие. Теперь все достоинства ребенка измерялись количеством съеденной манки. Ел кашу ― получай игрушки, смотри мультики, мажь кота пластилином, зови друзей и т. п. Плохо ел ― отдавай игрушки. Выбор не по годам тяжкий, недетский. Ребенок разжимает зубы и пихает холодную, скользкую, ненавистную ложку в рот. Голова поднята, глаза смотрят перед собой. Когда моему приятелю было года три-четыре, его родители поверили в необычайно целительную силу манной каши.
― Что ты видишь, Игорь? ― спрашиваю я приятеля.
― Стенку кухни, ― отвечает он.[11]
...тот же процесс имеет место при различении фонем, т.е. звуков, имеющих смыслоразличительную функцию. Русский и француз «физически» слышат один и тот же носовой звук в русском слове манка. Но для владеющего французским языком назализация гласной является фонологически существенной, поскольку в системе французского вокализма [а] носовое фонологически противопоставлено [а] неносовому. Тогда как для русского фонематического слуха информация о назализации избыточна ― и она отбрасывается.[15]
За последние 5-6 лет напрочь исчез и «бородинский» хлеб. Была каша «гурьевская» ― не манка, нет, а настоящий шедевр кулинарии. Была у нас сосьвинская селёдка, ее даже Черчилль жаловал (наряду с армянским коньяком), была твердого копчения «московская» колбаса.[17]
— «Душа не велит», апрель 2002
Вы думаете, с какой приблизительно целью батонаЗураб собрался украсить Манежную площадь Хрустальной часовней? Чтобы еще раз нагадить москвичам? Ничего подобного! Это не часовня, а прообраз гигантского стеклянного купола, который необходимо возвести над Москвой, чтобы в нашем городе круглый год цвели бананы и колосилась тучная манка. И если кто-нибудь думает, что такое не под силу даже великому Зурабу, то этот кто-то глубоко ошибается.[20]
— Ксения Соколова, «Генерал зима», декабрь 2003
На вопрос «Клюет?» вам ответит не только любой осташ или осташиха, но даже и грудной ребёнок прочмокает губами, на которых не обсохло молоко: «Клевало, пока ты не пришёл». Даже галки и вороны, сидящие на набережной нет-нет да и каркнут московскому пижону с навороченным спиннингом из углепластика, что судака или щуку надо ловить на живца, а не на манку. На манку можно поймать только пенсионера или, если повезет, подлещика. Но не только рыбалкой знаменит Селигер.[24]
— Михаил Бару, «Второй сон Любови Александровны», 2015
...в довершение к этому солнышко укрылось в толстую завесу густых мрачных туч, которые время от времени принимались посыпать нас то дождиком, то градом, то какой-то похожей на манку крупкой. В общем, денёк был тяжёлый.[4]
В Железноводске хотел купить немного продуктов, но пришлось от этого отказаться. Огромная очередь в магазине, упаковочного материала нет. Ассортимент очень скудный ― лапша, рожки, вермишель, манка, сахар. Круп никаких нет.[4]
Кроме того, трудно жить нам здесь, в безобразнейших условиях нашего госпиталя. Завтрак, например, получаем мы часов в 6 ― 7 (скажу, не преувеличивая) вечера. В 5 часов утра должен быть ужин, но его не получаем вовсе. Причём пища жидкая ― вода одна с манкой вперемешку, да и то три черпачка всего.[26]
Другая женщина, с ребенком, обратилась ко мне не менее взволнованно:
― Товарищ Брежнев, молока нет, манки нет, скажите, чем кормить детей? У вас, наверно, тоже есть дети, вы отец, так помогите. Вызвал представителя рабкоопа. Он не моргнув глазом заявил, что манки нет всего один день, а у самого глаза бегают, вижу, что лжет. Обещал женщинам разобраться с продуктами, но еще больше меня удивило, почему нет молока. Ведь мы уже тогда дали многим совхозам скот для подсобных хозяйств, в том числе и «Степняку».[6]
Утром он встает и готовит кашу для детей («Когда готовишь манку, ― объяснил он мне, ― важно, как ее засыпать, чтобы не было комков») и кофе. Кофе иногда переливается из кофейника, потому что он по слепоте не всегда успевает заметить момент закипания.[7]
— Марк Харитонов, Стенография конца века. Из дневниковых записей, осень 1980
Узнав про мою дистрофию, старшина расчувствовался, полмешка манки насыпал, другой разной крупы и вермишели, консервов дал, растительного масла бутылку…[27]
В амбулатории он сразу отметил полную недовдутость докторши и медсестры, в момент его прихода обсуждавших, следует ли, когда варишь манную кашу, сперва манку поджаривать. Ну мог ли у человечества получиться безупречным амбулаторный медперсонал, озабоченный не только гигиеной и неукоснительным накрахмаливанием халатов, но и пребывающий в тупой зависимости от жарить ли крупу?![28]
Ровно через четверть часа ― шагом марш в столовую залу! А там… Там извечная манная или ― если посчастливится ― ячневая каша. Однако ячмень ― пусть и не насыщающий, а все ж таки доверху набивающий брюхо ― подавали редко. Изо дня в день, из года в год манка: иногда ― непроваренными комками, иногда ― мелкобугристым желтоватым снежком, с небольшою лункой посередине. В лунке вместо масла всегда поблескивала вода… Свой вкус манная каша сообщала и всему сущему. Пар от нее навевал мысли печально-постные. Вроде таких: ни одному воспитаннику из первых “трех возрастов” не выбраться.[22]
А моисейку помнишь ― в то первое наше утро? В кухне ― шаром покати, нашел какую-то манку от прежних хозяев, вот, говорю, во время оно в имперских ресторанах подавали тройной или четверной гарнир, назывался он сложным, а сложность его была в этом третьем или четвертом, похожем на горку мокрого песка, маленькая такая дюна в ненастный день, вот ее мы и создадим. Сыплю манку на раскаленную сковороду и помешиваю, она темнеет, снег в окне, ты на жердочке, смотришь, а я заливаю ее кипятком, шипит, пузырится, впитывает, пар столбом, много манки, воды не хватает, сколько ни лью ― впитывает, густеет, восходит, ширится, как пустыня под ливнем ― во все края, а по ней народ израильский сорок лет идет, год за годом, а ты все сидишь, ладони к губам прижала, еле сдерживаясь: моисейка![29]
― Не жизнь, а малина! ― хлопает он рукой по колену и смеется:
― Надо на передовую, а то зажиреешь здесь на булочках да манной каше… У вас там небось манкой не кормят…
― Надоела, что ли?
― Поживешь ― увидишь. Утром манка, в обед манка, на ужин манка. Ни одна баба на тебя смотреть не станет.
― У Ларьки всё бабы на уме, ― смеётся черномазый, сверкая зубами.[2]
И, заметив, что Стрельбицкий покосился на бочку с белым морским песком, стоящую у стены пакгауза, прибавил:
― Вы думаете, это песочек от зажигалок? Может быть, и так. Только ко мне за этим песочком каждый день приходят добрые люди ― по три, по четыре человека, ― чтобы всегда его иметь при себе в кармане на случай, если захочется немножко подсыпать в буксу. Выдающийся песочек! Манка. От него буксы горят, как свечки.[3]
― Ты бы сварила мне кашу… ту, которую маленькой Нинке варила. Из крупы. Жиденькую.
― Манную, что ли?
― Ну-ну, ее. Маненько. Горло промочить. Жиденькую.
В доме забегали, захлопотали. Слава Богу, манка у Нади была, но печь к той поре после обеда совсем остыла, и кашу решили варить на электроплитке, долго искали ее, кое-как нашли, да оказалось, что электричество еще не подают. Отправили Михаила растапливать во дворе каменку, Люся с Варварой заспорили, в чем варить кашу, потому что Варвара готова была сразу скормить матери ведерный чугун, а Люся стояла на том, что много нельзя, вредно, лучше потом сварить снова; Илья топтался возле Михаила, приговаривал:
― Мать-то наша, а?[30]
― Баландой? ― спросила тётка Зина. Братья опять смутились. Баланда, она и есть баланда! Мутная жижица, а в ней кусочек картошечки чёрной, мороженой может попасться или… Или сгусток нерастворившейся манки: жутко вкусно. А вот рис, суп из риса, на днях они первый раз в жизни попробовали. Как не знать, что такое баланда.[8]
...Полина Исаевна чувствовала себя неважно, пришлось бегать в аптеку за кислородом, потом кипятить воду для грелки, потом варить манку с молоком, чтобы дать больной на ужин. Под утро у Полины Исаевны началась аритмия в сердце...[31]
И дома, наконец, тепло, потому что на улице сильно потеплело, и очень хочется разглядеть три хлебных талона от рабочих карточек; их отдала ему соседка за немного сухого киселя для военного любовника, у которого сегодня в гостях командир, и вот она хочет сделать мусс (уже научились!) из манки (он привёз!) и сахарина (уже появился!)[16]
Карандаш как-то в первый день нарисовал целую кастрюлю горячей манной каши ребятам на завтрак. Но он совсем забыл, что ракета летит в состоянии невесомости, и каша тут же вылетела из кастрюли и растеклась по всему кораблю. Что после этого было, даже вспоминать страшно. Профессору Пыхтелкину каша залетела за шиворот, Настеньке большой липкий комок манки угодил прямо в лоб, а Прутику каша попала в ботинок. Вот тогда-то Карандаш и решил рисовать маленькие тюбики с едой. А придумал это Самоделкин, он вообще любил изобретать разные полезные приспособления и механизмы.[32]
— Валентин Постников, «Путешествие Карандаша и Самоделкина на «Дрындолете», 1997
Было утро, и они оба очень удивились моему появлению, хотя ничего удивительного тут нету: просто пришел человек посмотреть, чтобы его не накололи. Один, несмотря на раннее утро, спал в постели, вовсе не собираясь на работу. А второй и того чище ― варил на электроплитке манную кашу. А они мне оба сначала показались какие-то довольно подозрительные. Я много видел чудес, но чтобы здоровенный парень жрал с утра манную кашу, этого я, признаюсь, не видел. Однако все объяснилось довольно просто. Тот, которого я разбудил из постели, оказалось, имеет отгулы, почему и спит без продыха. А варитель манки, оказалось, варит её для мамаши, которую я впопыхах не заметил. Довольно милая на вид старушка, но тоже возбудила у меня подозрение, однако уже по другому поводу. Сидела тихо на табуреточке, такая седенькая старушка, почему я ее и не заметил.[12]
Девочка запуталась, родился страх, и она едва не упустила молоко. Лицо матери светлеет откуда-то из глубины, и не будь этой черноты вокруг глаз…
― А где у нас манка?
― Я засыплю сама, ты не знаешь меры.
― В коробке, на которой написано рис, ― говорит мать. Девочка смотрит на её черные подглазья. Мать достает коробку.
― У тебя ничего не болит? ― спрашивает она.
― У меня болит злость, ― отвечает мать.[14]
Отрицательные эмоции? Не смеши меня, Мардук! Я росла без отца, а мать работала в сраном конструкторском бюро! Почти все каникулы я торчала в нищем пионерском лагере с ежеутренней манкой и хождением строем под бравурные марши. Вот где отрицательные эмоции![18]
— Владимир Спектр, «Face Control», 2002
― Зачем мне шило? ― удивился Памухин.
― Будешь метать его в голубей и жарить их на костре. Мы ведь не сможем снабжать тебя едой в достаточном количестве. Родители что-нибудь заподозрят, если мы будем таскать из дома много продуктов.
― Я не люблю мясо, ― сказал Памухин.
― У тебя нет выбора. Захочешь есть ― съешь даже школьную манку.
― А мне нравится манка, ― сказал Памухин.
― Можешь потренироваться. Тогда и голуби понравятся.[19]
— Дарья Варденбург, «Случаи медвежат», 2002
Ей было отвратительно. Она чувствовала, что неспособна к журналистской работе. Ну, как если бы она хотела стать хирургом ― а от вида крови падала бы в обморок. Франческа высыпа́ла гречку в манку и перебирала ее часами: отчасти помогало.[21]
Отец стал читать медицинские книги, спорить с врачами, объяснять им, как надо правильно его лечить. Я махнула рукой. Ему запретили курить ― он продолжал дымить как ни в чем не бывало. Варю ему кашу ― недоволен, звякает обиженно ложкой, сопит, вяло ковыряется в тарелке, хмыкает, морщится.
― Селёдки бы с лучком!
― Ешь, а то опрокину кашу тебе на голову!
Вспомнил, как когда-то вылил на меня кефир, и послушно стал жевать манку.[33]
― Доешь? ― спросила я мужа.
― Нет, я ненавижу каши, ― ответил муж.
Знаете, это был почти самый большой скандал в нашей семье. Из-за каши. Потому что у меня опять убежало молоко и пришлось проветривать кухню и отмывать плиту. Главное, что я налила средство для керамических плит на еще горячую плиту и оно у меня разбрызгалось прямо в кастрюльку. Я вымыла плиту, кастрюлю, налила новое молоко, стояла над ним и мешала манку, чтобы не было комочков. На часах, напомню, было семь утра. Потом я стояла почти голая ― в пижаме ― на балконе и остужала кашу. Потом я замерзла и у меня потекли сопли. Потом я опять насыпала кофе в сахарницу вместо турки.[23]
Такое время года ―
ни два, ни полтора,
с голодного небосвода
на плодоносный пласт
не сыплется чудо манкою,
урока не повторя,
и простынкой немаркою
распластывается заря.[10]
