Перейти к содержанию

Борис Иванович Вронский

Материал из Викицитатника
Борис Иванович Вронский
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе

Бори́с Ива́нович Вро́нский (1898-1980) — советский геолог, первооткрыватель месторождений полезных ископаемых Северо-Восточной Сибири (1931-1955), специалист в области метеоритики. Лауреат сталинскаой премии I степени за открытие и исследование промышленных месторождений золота и каменного угля в бассейне р. Колымы (1946). Получил известность как исследователь феномена Тунгусского метеорита. Также известен как писатель, поэт-любитель и автор содержательного дневника геолога.

Цитаты из дневниковых записей

[править]
  •  

Утро пришло сверкающее, яркое, безоблачное. Хороша весна на Колыме ― такой чудесной погоды, длительной погоды, не встретишь в наших местах. Сейчас позавтракаем и в путь. Где-то застанет нас эта ночь? Хорошо бы добраться до лабаза. Набранные в пути образцы основательно дают себя знать, и это несмотря на то, что продукты как-никак уменьшаются с ощутительной быстротой. Около лабаза устроим дневку, приведем все в порядок, оставим там лишний каменный груз и, пополнив запасы продовольствия, обходным путем двинемся на Знатный. <...>
Кроме того, мы наткнулись здесь на какую-то странную штуку, похожую на растопленный смалец, так что ребята решили сперва, что кто-то закопал масло. По-моему, это что-то вроде Al(OH)3, эта чертовщина в одном месте погребена под галькой, и когда Гриша проходил по галечному полю, то увяз и был несколько напуган, увидев в чём он чуть не оставил своих сапог. Где-нибудь, где эта странная штука (назовем ее условно аркагалит) обладает значительной глубиной, попасть в такое место ― верная гибель. Попробуй-ка выбраться из ямы, заполненной полурастопленным салом, а аркагалит чертовски смахивает внешностью на него, хотя жировых качеств в нем и нет. Хорошо, если бы это оказался гель алюминия. То-то Михаил Петрович толковал нам о каком-то гиблом месте на Тал-уряхе (ниже Дусявджугунджи), где имеется площадь, покрытая белой глиной, совершенно непроходимая, и где он видел как погиб дикий олень, пытавшийся перебежать эту площадь. В такой штуке действительно немудрено погибнуть кому угодно. Чертовски интересно все это. Завтра двигаемся на Тал-урях, там подробнее осмотрим все эти достопримечательности.[1]

  — Дневник, 2 июня 1936
  •  

Добрый день, дорогая. У нас он, увы, не добрый. Небо со всех сторон обложено густыми липкими тучами, всю ночь и утро по палатке тяжело шлёпали дождевые капли и дико выли голодные куличаны. Находимся на Худжахе, километрах в 6 от нашей продовольственной базы-лабаза, и сейчас, пользуясь маленькой передышкой ненастья, потопаем туда. Там находятся разные важные штуки, о которых тоскливо мечтают наши желудки, которым изрядно надоела вечная перловка и лапша с небольшим добавком сухарей. Там есть и мясорастительные консервы, и овощные, и молочные, и сдобные галеты, и лук, и гречневая крупа, и масло, и даже компот ― ужин будет сегодня мировой. Там же тускло поблескивают матовым серебром большие озера, в которых, вероятно, в изобилии кувыркаются жирные Индигирские рыбы, а пока что в верховьях Худжаха нам пришлось встретить только маленькую синеватую рыбёшку вроде хариуза, но меньших размеров, так что о рыбке мы мечтаем с голодной тоской банкротов. Вообще, впереди перспективы, а в реальности сырая комариная погода и жиденький крупяной супец ― продукты подошли к концу, ибо сегодня мы уже 6-й день находимся в пути. Впереди ещё 4-5 дней маршрута пока мы доберёмся до стана, так что срочно требуется пополнение.

  — Дневник, 14 июля 1936
  •  

Сегодня мне исполнилось 47 лет ― возраст почтенный во всех отношениях. Годы мчатся с непостижимой быстротой, и вот-вот подойдет критический возраст ― 50 лет, после которого обычно быстро начинается закат, появление всяческих хворей и прочие грустные вещи. По поводу дня рождения Варсеник <жена> вместе с Ольгой Сергеевной преподнесли мне подарокчернильный прибор, сделанный в шлифовальной мастерской. Основание ― доска из серого мрамора, на которой искусно наклеены различные минералы в виде отдельных кристаллов и друз. В общем, подарок оригинальный и внешне весьма неплохо оформленный. Вообще же день прошел сумбурно, совсем не так, как хотелось бы ― тихо и мирно в кругу своей семьи, вкупе с ребятами, без всяких посторонних. Вместо этого с утра в доме царил шалман ― Грачева, Авенирыч, Никодя, прибывшие самолетом Стратоновичи, все что разогнало ребят и создало шумную суетливую обстановку, от которой на душе осталось чувство какой-то неудовлетворенности и ощущение бесцельно проведенного дня.[1]

  — Дневник, 28 января 1945
  •  

На Ленинградский прибыли в удачное время. Незадолго до нас прибыл поисковый отряд, руководимый прорабом Гулария ― веселым подвижным грузином, выглядящим слишком дряхлым для 1905 года рождения. Последние данные отряда представляют с точки зрения золотоносности значительный интерес. По кл. Мундакит, расположенному в 7 км выше Ленинградского, опробование дает неплохие результаты ― серия русловых проб показывает содержание до 10-15 гр/м3. Этот ключ, как и другие притоки Секчи, сейчас безводен, пробы приходилось промывать в небольшой ямке, где сохранилось незначительное количество воды. Золото ровное, мелкое, сравнительно слабо окатанное, в шлихах большое количество магнетита или б. м. ильменита. Во всяком случае, этот ключ подлежит безусловной разведке и сейчас является одним из наиболее перспективных. <...>
На плоских пологих водоразделах местами выделяются ящикообразные плоские нашлепки базальтов, создающие скалистые останцы, несколько разнообразящие унылую монотонность пейзажа. Вокруг, насколько видит глаз, тянется редкий щетинообразный сухостой ― след былого гигантского пожара. Кое-где среди этого серого однообразия зеленеют небольшие оазисы уцелевших от пожара участков незатронутого пожаром леса. Значительная часть ключей ― притоков Сенчи ― совершенно безводна. Трещиноватые разрушенные эффузивы не задерживают воды, и она уходит по трещинам вглубь, особенно теперь, после длительного бездождья.

  — Дневник, 30 августа 1945
  •  

Нужно же ухитриться так переиначить всё. А я то в простоте души радовался, что сумел нарисовать ясную картину товарищу из политотдела, тем более, что, пожимая мне на прощание руку, он благодарил и уверял, что для него сейчас многое прояснилось. К сожалению, это прояснение имеет негативный характер, и его правильнее назвать помрачением. Перспективы и трудности, мешающие реализовать перспективы, ― это разные вещи, но к сожалению, они спутались в представлении Минькова, к великому изумлению Евангулова, который сначала никак не мог понять в чём дело, почему я столь странно информировал Минькова. В конце концов, он осознал, что тот, не будучи искушенным в наших делах, начисто все перепутал. <...> Приехал начальник Илинтасского разведрайона Березняк. Положение на Илинтасе очень мрачное, и с 23 января горные работы на месторождении не ведутся, т. к. нет карборунда, да и очень многого вообще нет.[1]

  — Дневник, 28 января 1953
  •  

База наша по прямой находится километрах в полутора от пристани. Мы решили обосноваться здесь и ждать Янковского. После его прибытия проведем ряд маршрутов и числа 10 августа начнем сплывать ― если бы сплывать ― продираться вниз. Сегодня как следует проконопатили лодку, но после того как ее спустили на воду, она основательно потекла. Утопили ее и поставили на прикол ― пусть разбухнет, быть может, швы затянутся. Заказал с одним из пилотов пару килограмм сурика, чтобы замазать щели. Не знаю, привезут ли. Дождь шел весь вчерашний вечер, всю ночь и утро и прекратился только часам к 10.

  — Дневник, 29 июля 1960
  •  

Сегодня побывал у Потеминых, а вечером у Зимкина собрались сразу три Бориса ― Вронский, Владимиров и Снятков, которые недурно провели время. <...>
Вечером зашел Володя Краснокутский. Выглядит он неплохо, но значительно располнел. Работает в Воркуте. В этом районе богатейшие россыпные м<есторожден>ия титано-магнетита (ильменит, рутил), большие перспективы по скандию, неважные по алмазам, оптическому сырью и меди и не особенно высокие по золоту.

  — Дневник, 4 февраля 1961
  •  

Был сегодня в институте Прикладной Геофизики на докладе Кириченко и Грегушкиной о результатах исследования радиоактивности в районе падения Тунгусского метеорита. <…> Основное содержание доклада сводится к следующему: Радиометрическая с’ёмка, проведенная в котловине, на окружающих ее сопках и по радиальным маршрутам, нигде не показала повышенных результатов. Данные Плеханова 1959 года, а тем более Золотова, являются ошибочными (они доказывали, что в районе заимки наблюдается повышенная радиоактивность). Исследования различных слоев деревьев (золы) показало, что слои 1908 года не дают никакого повышения активности. Спектральный анализ на содержание тридцати элементов, б. ч. редких, особенно Ti, Ni, Co, Va, C2, ни в почве, ни в золе растений, ни во мхах не дал аномально повышенных содержаний, как это утверждал Плеханов в 1959 году. Только Ni в слоях 1920-1900 г.г. показывает повышенное содержание в древесине. Выступавшие матёрые товарищи показывали, что если взрыв происходил на высоте свыше 5 км, то признаков повышенной радиоактивности Sr-90 и Ce не будет в почве. Можно обнаружить таковую только по C14 и H3 (тритий). Флоренский отмечал, что C14 присутствует в древесине в нормальных количествах. Возникает вопрос ― для чего же надо было исследовать на радиоактивность окружающую обстановку и золу из отдельных слоев деревьев, если заведомо известно, что даже при ядерных взрывах такой радиоактивности обнаружено не будет.[1]

  — Дневник, 5 апреля 1961
  •  

...затем, перейдя Чамбу, мы пошли по ее левому берегу и через час с небольшим были уже у Куликовской тропы. Здесь несколько лет тому назад бушевал таёжный пожар, уничтоживший значительную часть деревьев, которые стоят сейчас в виде мрачных обгорелых стволов. У живых деревьев на значительную высоту опалена кора. Внизу буйно растёт Иван-чай-кипрей, лаская глаз красными соцветиями среди густой травы. Широкая торная тропа, начинаясь от берега, идет в сторону Ванавары. День был жаркий. Удручало обилие оводов, которые тучами кружились над нами, пытаясь найти незащищенное место.[1]

  — Дневник, 30 июля 1961
  •  

В 8 ч. 30 м. мы уже ехали на автобусе Курск ― Железноводск. В Железноводске хотел купить немного продуктов, но пришлось от этого отказаться. Огромная очередь в магазине, упаковочного материала нет. Ассортимент очень скудный ― лапша, рожки, вермишель, манка, сахар. Круп никаких нет. Колбасных изделий нет и в помине. За хлебом огромные очереди.[1]

  — Дневник, 23 июня 1963
  •  

Мы искали озеро и нагорное болото, которым придавалась мистическая метеоритная окраска. Случайно среди густейших зарослей показался просвет, и перед нашими глазами предстало «космическое» болото. Это обычное болото, с отдельными мочажинами, слегка эллиптической формы, длиной около 150 и шириной около 100 м. Оно окружено густым бордюром молодого березняка. Поверхность его в значительной степени покрыта буграми сфагнумового мха, покрытого карликовой ивой. В отдельных местах на буграх растут небольшие деревца лиственницы и реже сосенок. Обычное болото, каких в этой тайге тысячи. Осмотрев болото, мы стали искать озеро. Опять зашли в густейшие заросли молодого леса, среди которого найти небольшое озеро то же, что найти иголку в стоге сена.[1]

  — Дневник, 1969

Цитаты из стихотворений

[править]
  •  

К чему стремлюсь? Куда иду?
На что надеюсь? Сам не знаю.
Но по обычному следу
Других людей я не пойду!
Я не могу, я не желаю!
Хочу свой, новый, путь создать,
Хочу найти свою дорогу![2]:33

  — «К чему стремлюсь? Куда иду...», Михайловка, весна 1923
  •  

Мечты, мечты… Пора проснуться,
Пора расстаться с милым Крымом.
Опять перед глазами вьются
Седые тучи серым дымом.
Вокруг стеною лес суровый
В немом безмолвии стоит,
И вместо неба голубого
Опять в окошко дождь стучит.[2]:78

  — «Вокруг, куда ни кинешь взгляд...», Тува, 12 августа 1928
  •  

Прозрачный сумрак тихо стынет,
На небо выплыл диск луны.
Прекрасны ночи Украины,
Но краше ночи Колымы.[2]:122

  — «Отдых геолога», 1942
  •  

На Колыме я долго жил
C Никиткой и Наташкой.
Большой шалун мальчишка был,
Никитка, брат Наташки.
Они не слушались меня,
Никитка и Наташка,
За это часто шлёпал я
Никитку и Наташку.[2]:181-182

  — «Нику и Нате от Деда» (Исполняется на мотив «Сурка»), 1951
  •  

Нам всем старательно внушали,
Внушали много лет подряд,
Что мудрый гениальный Сталин
Наш вождь, отец, наш друг и брат.
Но через двадцать лет Никита,
На гроб с опаскою косясь,
Лягнул его своим копытом,
Втоптал «отца и друга» в грязь. <...>
Увы! Я знаю, скоро снова
Вернёмся мы на этот путь
И будем зад лобзать Хрущёва
Или ещё кого-нибудь.[2]:199

  — «Нам всем старательно внушали», 1957
  •  

Одуванчики мои, милые цветочки,
Сколько высыпало вас после теплой ночки.
На зеленой мураве жёлтенькие точки,
Вы мелькаете в траве, словно огонёчки.[2]:209

  — «Одуванчики», 1974
  •  

Летело огненное тело.
Земля тряслась. Тайга горела.
Гул. Грохот. Адский пламень. Дым.
То эвенкийский бог АГДЫ,
Подобно огненной лавине,
В одежде из огня и дыма
Среди обширной котловины,
В истоках ручейка Чургима
Сошел на землю величаво,
Во всей своей красе и славе.
Там, где ступил на землю бог,
Лес перед ним покорно лѐг
Необозримой полосою,
Как будто скошенный косою.
Тайги не стало. Мертвый лес
Лежал вокруг. Живой исчез.
Участок этот многоверстный,
Помеченный печатью бога...[2]:210

  — «Сказание о Тунгусском метеорите», 1970-е

Цитаты о Вронском

[править]
  •  

О Борисе Ивановиче? Казалось, кому бы как не мне, писать о нем... И, тем не менее, это нелегко. Ведь это не просто знакомство, не просто сотрудничество в прославленной экспедиции Билибина (и целого ряда других, не менее значимых имён), это еще и супружество. А супружество – это такая тонкая область, коя не поддаѐтся ни критике, ни анализу, ни судебному разбирательству и.... увы, не может быть полностью объективной.
Мы с Борисом Ивановичем прожили долгую совместную жизнь (более шестидесяти лет) и достаточно уважали друг друга, чтобы не выносить шероховатости супружеской жизни на обозрение друзей, родных и даже детей своих.[2]:3

  — Варсеника Вронская, 1983
  •  

Борис Иванович Вронский – друг нашего дома, известный геолог и замечательный человек, из первой группы геологов, открывавших вместе с Ю.А. Билибиным «Золотую Колыму» (он написал книгу с таким названием). Их экспедиции в те края были до организации ГУЛАГа. Он сказал, что может дать мне рекомендацию в… ГУЛАГ вольнонаемным «на Колыму» — в Янское геологоразведочное управление инженером химиком-аналитиком. Других вариантов не осталось. Однако и в ГУЛАГ попасть по своей воле было непросто. Нужно было заполнить толстую, многостраничную анкету. В ней множество вопросов. Чем занимался до 1917 года? Были ли колебания в проведении линии партии? Сведения о родственниках. В том числе о бабушках и дедушках. А если их нет в живых – где похоронены?..[3]:88

  Симон Шноль, «Герои и злодеи российской науки», 2000
  •  

– Только начни читать дневник любого геолога, и станет понятно состояние, которое владеет им, когда он пытается прояснить то, что образовалось, сложилось за миллионы лет жизни Земли, – во вневременную перекличку «врывается» еще один легендарный колымский геолог Борис Иванович Вронский. – Когда он со своими знаниями, опытом такой короткой, как высверк, собственной жизни в сравнении с этой чудовищной глыбой — миллионами лет жизни планеты – стремится, как отважный рыцарь с картонным копьём, взять до сих пор никому недоступную крепость. Тут всё: и раздражение, и мука, и смятение. И радость открытий!..
Все жертвы, утраты, все трудности окупаются сознание того, что ты: «...первый ступаешь на новую, ещё никем не исследованную территорию, что ты первый имеешь возможность ознакомиться с ней и поведать о её богатствах другим. Именно это, ни с чем не сравнимое ощущение первооткрывательства, давало нам возможность легко переносить трудности, которые в других условиях казались бы почти непреодолимыми!»
Так напишет много позже известный ещё по Алдану геолог, участник освоения Колымы, Борис Иванович Вронский.[4]

  — Александр Малиновский, «Сага о первооткрывателях», 2017
  •  

Швейная машинка была вещью с большой буквы. Прекрасный подарок, однако не слишком доступный. Геолог Борис Вронский писал в дневнике в 1963 году:
«Завтра день 8 марта – день, в который подчеркивается, что женщина не равноценна мужчине.
Подготовили подарки нашим женщинам – бабе духи «Серебристый ландыш», нож для чистки и резки яблок и записную книжку АН СССР.
Ляле флакон духов «Кристалл» и тоже записную книжку.
Наташе – набор цветных карандашей, флакон духов и общую тетрадь.
Кроме того, договорились с Бобом о том, что сложимся по 10 руб. для «затравки» на приобретение швейной машинки в кредит».
Да, купить «общую тетрадь» было гораздо проще.[5]

  Алексей Митрофанов, «Коммунальная квартира», 2019
  •  

В 1929 году был основан Магадан, привезли первые этапы зеков — строить Колымский тракт и добывать драгоценные металлы для Страны Советов. Ну а тех, кто охранял и контролировал рабов, надо было согревать, посему искали не только золото, но и топливо. В 1943 году геолог Борис Вронский нашел в 700 (!) км от Магадана каменный уголь, за что получил Сталинскую премию. Очень быстро, стараясь уложиться в короткое северное лето и не обращая внимания на чудовищную смертность, выстроили шахту глубиной 400 м и поселок с говорящим названием Кадыкчан, то есть «Долина мёртвых».[6]

  — Елена Лесовикова, «Места тайны. Дверь в неизведанное», 2019

Библиография

[править]

См. также

[править]

Источники

[править]
  1. 1 2 3 4 5 6 7 Вронский Б. И. По таежным тропам: Записки геолога. — Магадан: Кн. изд-во, 1960 г. — 128 с.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 Вронский Б. И. Таёжными тропами : воспоминания о геологических поисках на Колыме в 30–50-е гг. ХХ в., стихотворения. — Магадан: Охотник, 2017 г. – 450 с.
  3. С. Э. Шноль. Герои и злодеи российской науки. Сергей Евгеньевич Северин. — М.: «Знание-сила», № 7, 2000 г.
  4. Александр Малиновский. Сага о первооткрывателях. — Самара: «Русское эхо», 2017 г. — 425 с.
  5. А. Г. Митрофанов. Коммунальная квартира. — М.: Молодая гвардия, 2019 г. — 240 с.
  6. Е. Лесовикова. Места тайны. Дверь в неизведанное. — М.: Клуб семейного досуга, 2019 г. — 240 с.