Глаза в публицистике и документальной прозе[править]
«Волчьи глаза» ― это неверно, но это выражает резкость впечатления от его глаз: их необычностью он действовал на всех и всегда, с молодости до старости (равно как и особенностью своей улыбки). Кроме того, что-то волчье в них могло казаться, ― он иногда смотрел исподлобья, упорно. Только на последних его портретах стали появляться кротость, покорность, благоволение, порой даже улыбка, ласковое веселье. Все прочие портреты, чуть не с отрочества до старости, поражают силой, серьезностью, строгостью, недоверчивостью, холодной или вызывающей презрительностью, недоброжелательностью, недовольством, печалью… Какие сумрачные, пристально-пытливые глаза, твердо сжатые зубы! «Проницательность злобы», сказал он однажды по какому-то поводу, о чем-то или о ком-то. Это к нему неприложимо.[1]
Вдруг, в каких-нибудь трёхстах шагах, что-то мелькнуло, кусты можжевельника раздвинулись и посреди тёмных игл показалась серая треугольная голова с остроконечными ушами и глазами, налитыми кровью.
Стрелять я не мог, потому что волк был ещё чересчур далеко, и ждал терпеливо, хотя сердце у меня так и билось. Вскоре зверь весь вышел из кустов и несколькими прыжками приблизился к кустарнику, осторожно обнюхиваясь со всех сторон. В полуторастах шагах волк остановился, как будто что почуял. Я знал, что ближе он уже не подойдёт и потянул курок.
— Взгляни в мои глаза! — шептала очковая змея, выползая из-под папоротников. — Взгляни! Тебе я не сделаю зла. Взгляни в мои глаза: сколько чар в них, — от них нельзя оторваться. Таковы же они были и тогда, когда я была женщиной. Женой такого же индуса, как и ты. Я любила песни и пляски, наряды, золото и самоцветные камни. И я имела их. И вот теперь меня все бегут, я страшнейшая из гадин, и должна искать человеческой крови для Айхивори, моей страшной повелительницы.[2]
― Здравствуй!.. ― Подождал немного и повторил: ― Батя, здравствуй!.. Эх, ты!.. Сон-трава. Столетний смотрел на него пристально, сгустивши как-то складки около глаз, но это были страшные глаза без мысли.[3]
Глупого мужчину всегда можно узнать по глупым глазам. Но женские глаза… Чёрт их знает! Не то глубина — не то томность; не то мысль — не то любопытство… и вдруг дура![4]
...то поднимая глаза, как женщина честная и весёлая, то опуская их долу, вышла она из дома, гонимая слабой надеждой, тщету которой она и, сама сознавала. Тепло светило осеннее солнце, сладко пахло листом ещё зелёного лимона, и красными пятнами, как, кардинальская сутана, горела под кручею распустившаяся герань...
За мной стал ходить сыщик. Выходя из дому или возвращаясь, я его, правда, никогда не встречал. Но стоило мне прийти в германское посольство за визой ― на улице я сталкивался с ним, стоило мне обратиться за справкой в пароходное общество ― он оказывался в приемной. Он не хлопотал о визе и не брал билетов ― он следил за мной, это было ясно. На нем было классическое гороховое пальто, подлая жидкая бороденка, и глаза его неприятно бегали, встречаясь с моими глазами. Он попадался мне буквально каждый раз ― это не могло быть случайным.[5]
Понятен теперь возглас Павлика? Знай, что готов я на любой костёр взойти, Лишь только бы мне знать, что будут на меня глядеть — Твои глаза... Моё же, скромное: Глаза карие, цвета конского каштана, с чем-то золотым на дне, тёмно-карие с – на дне – янтарем: не балтийским: восточным: красным.
Какие у неё были глаза, любезный господин! Ради вашего же спокойствия желаю вам никогда не повстречать подобных! Они не были ни синими, ни чёрными, но цвета особенного, единственного, нарочно для них созданного. Они были тёмными, пламенными и бархатистыми, такой цвет встречается лишь в сибирских гранатах и некоторых садовых цветах. Я вам покажу скабиозу и сорт штокрозы, почти чёрной, которые напоминают, хотя и не передают точно, чудесный оттенок её глаз.
Жила она на белом свете, как красноталовая хворостинка: гибкая, красивая и доступная. ― Цветёшь? ― спросил Григорий. ― Как придорожная белена! ― прижмурив лучистые глаза, ослепительно улыбнулась Дарья.[6]
После этого Клёпка повез путешественников на фабрику хозяйственных предметов, где изготовлялись различные пылесосы, стиральные автоматы, механические подметалки, вытиралки и соковыжималки, герметические горшки и пневматические кастрюли. Больше всего здесь понравился путешественникам автоматический саморегулирующийся электрический утюг. Особенностью этого утюга являлось то, что он мог автоматически, без всякой посторонней помощи, гладить бельё. Для этой цели в передней части утюга имелись два электрических глаза, представлявшие собой два небольших телевизорчика, при помощи которых утюг как бы видел, что нужно гладить. Немного пониже глаз у утюга имелся еще жестяной электрический нос.
— Николай Носов, «Незнайка в Солнечном городе», 1958
Я знал с детства, что есть растение «куриная слепота». Если им потереть глаза, то можно ослепнуть, хотя, кажется, не насовсем. А называется так, потому что куры с наступлением сумерек ничего не видят и рано взбираются на насест. Но я не знал, что всерьёз есть такая болезнь ― «куриная слепота».[7]
Тишина. Слепит прожектор. Поворачивая взгляд в его сторону, я вижу лампу, которая кажется мне расплавившейся, ― не одну, а сразу несколько выплывающих друг из друга ламп видят мои не привыкшие к этому свету глаза. И не только один белый свет воспринимает зрение: целый спектр мигает, не утекая, перед глазами: сиреневое, зеленое облако ― и вдруг яркий кармин. Как они могут сниматься при свете юпитеров, когда приходится не то что думать о спасении своих глаз, а ещё и мимировать![8]
Что там, в глазах? Белок, зрачок. Хрусталик, радужная оболочка, роговица. Глазное яблоко, сетчатка. Цвет. Он разный, но ведь это только цвет: зелёный, карий, голубой — он всюду голубой, зелёный, карий; и ничего в нём нету личного. […] И всё, что говорится о глазах, которые такие и сякие, то добрые, то злые, то тайна в них, то бездна, то испуг, и все, что сказано о ласковых глазах, об умных, глупых, даже о красивых, о проницательных, о пристальных глазах, о лисьих, волчьих, о безумных, о горящих и о глазах, которые легко узнать из тысячи, всё это — мимика и ничего другого; всё это — красное словцо художников, довольно пошлое, к слову сказать, словцо.
Но тут щель исчезла. Кто-то не решился или передумал войти. Дервиш успокоился. Прежде чем улечься, он обратился к окну, к небу ― что он мог еще видеть, кроме неба, звезд? ― и посмотрел в меня, в мою точку. И я не уклонился, я принял его взгляд. Его слепой, сокрушенный собственной функцией взгляд ― взгляд ангела, предназначенного своей животной участи. Когда впервые увидел ее ― в соседнем окне вдруг вспыхнул свет, ― от испуга я дернулся от окуляра и сбил все настройки. После чего долго не мог найти в муравейнике огней нужное многоточие и едва не смирился с тем, что узрел видение. Лицо девушки было наполовину обезображено несчастным случаем, на выбор: кислота, петарда, взрывпакет, плевок огнемёта, осколки лобового стекла, ― я не пластический хирург. Что-то, от чего она едва успела прянуть, спасти глаза. Если смотрела вполоборота, вы видели нетронутое чистое лицо, тревожной острой красоты. От нее в этом ракурсе невозможно было оторвать глаз. Я никогда не видел такого странного сочетания: благодати красоты, перечеркнутой надрывом.[9]
Графиня..., – она и в самом деле уже ждала меня в саду..., эта добрая женщина, которая на первый взгляд не очень стара, не очень стара, но и не очень молода, не очень молода. Кроме того, она не слишком уродлива, но и не слишком хороша собой. Пожалуй, только одна вещь у неё была несомненной: это глаза, потрясающие серые глаза! И особенно, тот старый способ, которым она ими пользовалась! Этот взгляд..., он сразу же к себе приковывал..., и не отпускал, пока она сама не отводила глаз.
В стране слепых и одноглазый — василевс. — Более распространён латинский перевод In regione caecorum rex est luscus и парафразы Inter caecos regnat strabus (Среди слепых царит кривой), Inter caecos luscus rex[14] (Среди слепых и одноглазый — король) и т.п. Эразм приводил несколько аналогов[15], возможно, идущих от неё. В переводе и парафразах вошла в фольклор многих языков[14].
↑Отсутствие привычных знаков препинания в стихотворении «Безвременник» не является ошибкой или небрежностью, которую следует иправлять. Это — авторский стиль написания стихов Гийома Аполлинера, предвосхищающий автоматическое письмо дадаистов и сюрреалистов.
↑А. Н. Майков. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1977 г.
↑Аполлинер Г. «Алкоголи». — СПб.: Терция, Кристалл, 1999 г. (Библиотека мировой литературы. Малая серия).
↑Н. Клюев. «Сердце единорога». СПб.: РХГИ, 1999 г.
↑Саша Чёрный, собрание сочинений в пяти томах, — Москва: «Эллис-Лак», 2007 г.
↑ 14,014,114,2Apostolus, VII. 23 // Augusto Arthaber. Dizionario comparato di proverbi e modi proverbiali / editore Ulrico Hoepli. — Milano, Tipografia Sociale S. A. 1900, p. 140 (№271).
↑ 15,015,12396. III, IV, 96 // Erasmus, Adagiorum chiliades, 1536.
.jpg)
