Бархан

Материал из Викицитатника
Перейти к навигации Перейти к поиску
Бархан в пустыне Намиб

Барха́н, барха́ны — песчаные холмы в пустынях и полупустынях, более крупная разновидность дюн. Некоторые барханы могут достигать высоты 100 метров. В разрезе часто напоминают подкову или серп, имеют длинный и пологий наветренный склон и короткий крутой подветренный.

Не будучи постоянной или закреплённой частью ландшафта, под действием ветров барханы могут менять форму и перемещаться со скоростью от нескольких сантиметров до сотен метров в год, постепенно наступая на дороги, поля, пастбища и небольшие населённые пункты. В целях борьбы с этим явлением используется закрепление песков.

Бархан в прозе[править]

  •  

Дыбились по бокам барханы, мягкие, сыпучие, волнистые. На верхушках их с шипеньем змеился от ветра песок, и казалось, никогда не будет конца им. Падали в песок, скрежеща зубами. Выли удавленно:
― Не пойду даля. Оставьте отдохнуть. Мочи нет. Подходил Евсюков, подымал руганью, ударами.
― Иди! От революции дезертировать не могишь.
Подымались. Шли дальше. На вершину бархана выполз один. Обернувшись, показал дико ощеренный череп и провопил:
Арал!.. Братцы!..[1]

  Борис Лавренёв, «Сорок первый», 1924
  •  

Восточная даль озера сливается с таким же серым небом. С севера и юга выступают контрастно мысы, эту контрастность создает мираж. Хорошо видны северные песчаные барханы. Наш берег оживлен кое-какими плавающими, но лебедей нет ― они лишь ночуют. Я уже сделал обход по ирисовым клумбам и песчано-дэрэсунным буграм. <...>
Окружность солёного бассейна около 10 верст. Берега низкие, песчаные или, реже, илистые; дно преимущественно твердое, песчано-глинистое, редко илистое ― у южного и западного берегов. Наибольшая глубина 3½ фута, она же главная, преобладающая; лишь за 50 саженей от берега (ближе или дальше) эта цифра уменьшается на нет! С запада и севера по берегам барханы желтого мелкого песка. Наибольший бархан (с севера на юг): западный склон ― пологий, восточный ― значительно круче, гребень бархана змеится и от юга к северу словно бежит вверх. Вода теплая, но часто, идя во время купанья, ощущаешь (да и глазом видишь) действующие (булькающие пузырями) ключи с прохладной влагой.[2]

  Пётр Козлов, «Географический дневник Тибетской экспедиции...», 1926
  •  

В Европейской России и в Западной Европе облеснение песков делается посадками сосны или ивы. И то, и другое не годилось в сухом Туркестане. Кроме того, здесь пески были движущимися, и в некоторых местах высокие холмы, барханы, «проходили» в год несколько метров, закрывая собою все, что встречали по пути: поля, дома… Помню, на линии Наманганской железной дороги поезд пересекал кишлак (селение), который оказался на пути бархана, и с одной стороны виднелись усадьбы, наполовину уже скрытые под барханом. Были в Фергане селения, у которых отведенные в 1880-х годах земельные наделы оказались через тридцать лет полностью занесенными песком, так что их жители были силою вещей вынуждены перенести свои поля на соседние земли казны и платили за них ежегодно арендную плату. Идея Палецкого, которая позволила начать серьезную борьбу с барханами, заключалась в необходимости начинать закрепление бархана сзади, так как ветер гонит песчинки вдоль спины бархана, сбрасывает их с крутизны обрыва, и этому стремятся помешать, сперва засевая заднюю сторону легко закрепляющимися растениями, вроде овсюка, а затем, когда корни овсюка, закрепившись в песчаном грунте, мешают дальнейшему движению поверхностного слоя песка, принимаются уж за посадку сперва особого вида степного кустарника, а потом саксаула, который, будучи многолетним деревом, окончательно приостанавливает движение песков.[3]

  Алексей Татищев, «Земли и люди: В гуще переселенческого движения», 1928
  •  

Пустыня оттеснена за горизонт. И только? У станции Челкар ей разрешено вклиниться в культурную зону на какой-нибудь получас пути. Это, так сказать, показательная пустыня, небольшой отрез голого, избарханенного песка ― и глазам надо торопиться: было бы досадно выйти из промелька пустыни с пустыми зрачками. Итак, что же я видел за мой челкарский получас: песчаное море, показанное с выключением времени ― валы остановились в полной неподвижности; медленно выкруглившийся из-за всхолмия белесый солончак; посредине его, точно терракотовая фигурка, поставленная на блюде, неподвижный контур верблюда; заходящие в обход вторгшейся пустыне реденькие цепи кустарников, напоминающие цепи стрелков, атакующих противника. И это немного больше, чем метафора. Всей этой прогибающейся к земле чахлой поросли дано боевое задание: остановить барханы. Цепь за цепью, кусты взбегают на гребень, берутся за корни, как за руки, напруживают стебли, ― и пустыня отступает вспять.[4]

  Сигизмунд Кржижановский, «Салыр-Гюль», 1933
  •  

Отлежавшись, Чагатаев пополз к ближнему бархану, где он заметил задутый наполовину песком куст перекати-поля. Он добрался до него, отломил несколько высохших ветвей и сжевал их, а оставшийся куст вырыл из песка и отпустил бродить по ветру. Куст покатился и вскоре исчез за барханами, направляясь куда-то в дальнюю землю. Затем Чагатаев поползал еще по окрестности в несколько шагов и нашел в мелких песчаных могилах весенние засохшие былинки травы, которые он также проглотил, без различия. Скатившись с бархана, он заснул у его подножия, и во сне на его слабое сознание напали разные воспоминания...[5]

  Андрей Платонов, «Джан», 1933-1935
  •  

Впрочем это был только хуанфын, т. е. желтый ветер, по определению китайцев; более сильный, когда от массы пыли становится темно, они называют хыйфын, т. е. черный ветер. Эти пески отвоевали уже от культуры всю площадь между речкой и городком, шириной около 7―8 км; в промежутках между барханами можно было еще различить следы борозд пашен и валики по межам; кое-где попадались погибающие деревья. Пески были нанесены ветрами с северо-запада, где в Ордосе расположена огромная площадь их. В этот день ветер дул с юго-запада, и можно было наблюдать, как быстро он переформировывал барханы, созданные господствующими северо-западными ветрами, выдувая глубокие борозды на гребнях и перемещая рога. Городок Нинтяольян небольшой и отчасти состоит из развалин; на него уже надвинулись пески с запада и северо-запада, образующие холмы до 3―5 м высоты на дворах и улицах; некоторые дома уже скрылись в песке до крыши или до половины стен, и городку в близком будущем грозила гибель.[6]

  Владимир Обручев, «Путешествие в Центральную Азию и Китай», 1940
  •  

С половины пути в долинах, в зарослях кустов и чия, начали попадаться фазаны и зайцы, и по вечерам, пока ставили палатку и варили чай, я обходил окрестности стоянки с ружьем. Но затем местность изменила свой характер: выходы коренных пород мало-помалу исчезли под песком, и мы вступили в широкий пояс сыпучих песков, занимающий южную половину Ордоса. На первых порах эти пески еще не представляли пустыни в виде барханов; это были пески бугристые ― в виде плоских бугров, на склонах которых росли кусты и пучки травы, а в котловинах между буграми часто встречались целые заросли кустов и чия, дававшие приют фазанам и многочисленным зайцам. Кое-где видны были юрты. Вода в колодцах была на каждом ночлеге. Вблизи колодцев растительность была более скудная и часто попадались голые песчаные барханы ― как доказательство деятельности человека, скот которого выедает и вытаптывает растительность и, таким образом, освобождает песок для работы ветра. Монголы также вырубают возле юрт кусты на топливо и для изгородей, в которых скот собирается на ночь. Этот песчаный пояс мы пересекали 4 дня, но только на последнем переходе он сделался более оголенным и представлял уже преимущественно барханы.[6]

  Владимир Обручев, «Путешествие в Центральную Азию и Китай», 1940
  •  

Мы выехали, несмотря на то что над песками уже дрожала дымка знойного марева. Навстречу нам шли без конца все новые и новые волны застывшего душного моря песка. Желтый цвет песка иногда сменялся красноватым или серым; разноцветные переливы солнечной игры временами бежали по склонам песчаных бугров. Иногда на гребнях барханов колыхались какие-то сухие и жесткие травы ― жалкая вспышка жизни, которая не могла победить общего впечатления умершей земли… Мельчайший песок проникал всюду, ложась матовой пудрой на черную клеенку сиденья, на широкий верхний край переднего щитка, на записную книжку, стекло компаса. Песок хрустел на зубах, царапал воспаленное лицо, делал кожу рук шершавой, покрывал все вещи в кузове. На остановках я выходил из машины, взбирался на самые высокие барханы, пытаясь увидеть в бинокль границу жутких песков. Ничего не было видно за палевой дымкой. Пустыня казалась бесконечной. Глядя на машину, стоящую накренясь на один бок, с распахнутыми, как крылья, дверцами, я старался победить тревогу, временами овладевавшую мною.[7]

  Иван Ефремов, «Олгой-Хорхой», 1943
  •  

Я подошел к обрыву и долго смотрел вниз, на пустыню. Скалы с изрытой выветриванием поверхностью поднимались над слегка серебрящейся редкой полынью. Однообразная даль уходила в красноватую дымку заката, позади дико и угрюмо торчали пильчатые острые вершины. Беспредельная печаль смерти, ничего не ждущее безмолвие веяли над этим полуразрушенным островом гор, рассыпающихся в песок, вливаясь в безымянные барханы наступающей пустыни. Глядя на эту картину, я представил себе лицо Центральной Азии в виде огромной полосы древней, уставшей жить земли ― жарких безводных пустынь, пересекающих поверхность материка. Здесь кончилась битва первобытных космических сил и жизни, и только недвижная материя горных пород еще вела свою молчаливую борьбу с разрушением… Непередаваемая грусть окружающего наполнила и мою душу.[7]

  Иван Ефремов, «Олгой-Хорхой», 1943
  •  

Должно быть, я незаметно заснул на несколько минут, потому что очнулся от молчания мотора. Машина стояла на бархане, опустив передок в оседавший рыхлый скат, по которому еще катились вниз потревоженные песчинки. Я поднял крючок, толкнул дверцу кабины, вышел на подножку и оглянулся кругом. Впереди и по сторонам высились гигантские барханы невиданных размеров. Неверная игра солнца и воздушных потоков заставила меня принять их за отдаленные горы. Я и теперь не понимал, как я мог ошибиться. Всего за несколько минут до этого я готов был клясться, что совершенно ясно видел группу холмов.[7]

  Иван Ефремов, «Олгой-Хорхой», 1943
  •  

После трехчасового тряского путешествия по барханной дороге «газик» выбежал на солончак. Реджеп предложил Сапару Мередовичу отправиться на этот раз в отдаленную местность ― за колодцы Теза-Кую, Кзыл-Кятта и еще дальше к северу, где простирался обширный такыр, называемый жителями Алым-Такыр. Четыре года назад там работало много экспедиций, огромный такыр избороздили автомобильными колеями, истыкали скважинами, а пустынное зверье распугали. Потом экспедиции уехали, сделав свое дело. И пустыня вновь воцарилась на прежних местах.[8]

  Юрий Трифонов, «Последняя охота», 1959
  •  

Вот тогда-то и была проведена знаменитая глобальная облава. Я трясся на краулере и почти ничего не видел в тучах песка, поднятых гусеницами. Справа и слева неслись желтые песчаные танки, набитые добровольцами, и один танк, выскочив на бархан, вдруг перевернулся, и люди стремглав посыпались с него, и тут мы выскочили из пыли, и Эрмлер вцепился в мое плечо и заорал, указывая вперед. И я увидел пиявок, сотни пиявок, которые крутились на солончаке в низине между барханами. Я стал стрелять, и другие тоже начали стрелять, а Эрмлер всевозился со своим самодельным ракетометателем и никак не мог привести его в действие.

  Аркадий и Борис Стругацкие. «Полдень. XXII век». 1967
  •  

Теперь, когда прошло столько лет и видны все дороги и тропки как на ладони, ветвившиеся с того затуманенного далью, забытого перекрестья, проступает какой-то странный и полувнятный рисунок, о котором в тогдашнюю пору было не догадаться. Вот так в песках пустыни открывают давно сгибшие и схороненные под барханами города: по контурам, видимым лишь с большой высоты, с самолёта. Многое завеяно песком, запорошено намертво. Но то, что казалось тогда очевидностью и простотой, теперь открывается вдруг новому взору, виден скелет поступков, его костяной рисунок ― это рисунок страха.[8]

  Юрий Трифонов, «Дом на набережной», 1976

Барханы в стихах[править]

  •  

До белых барханов твоих
От струй отдаленного моря
Небывшей отчизны моей
Летают чугунные звуки.[9]

  Константин Вагинов, «До белых барханов твоих...», 1923
  •  

В песках Сальватэрры влачатся года и года, ―
Барханы песчаные за чередой череда, ―
И лишь умирая, во всепоглощающей мгле,
Услышит он голос, которого ждал на земле.[10]

  Даниил Андреев, «Мир тебе, странник Аллаха...» (из цикла «Голоса веков», 1934)
  •  

Он мчит с оранжевым султаном,
в пару, в росе, неукротим,
и разноцветные барханы
летят, как всадники, за ним.[11]

  Ольга Берггольц, «Наш дом», 1939
  •  

На то, как работа на стройках кипит,
Страна с материнской заботой глядит.
И видит: вцепился в пески саксаул,
И вихрь смертоносный навеки уснул,
Кочевью барханов положен предел,
Чтоб мирно великий канал голубел.[12]

  Анна Ахматова, «Пять строек великих, как пять маяков...», 1951
  •  

И вот день за днем покатились барханы,
Как волны немые застывшего моря.
Осталось на свете жары колыханье
На желтом и синем стеклянном просторе.[13]

  Владимир Луговско́й, «Баллада о пустыне», 1952
  •  

Кругом песок. Холмы песка. Поля.
Холмы песка. Нельзя их счесть, измерить.
Верней ― моря. Внизу, на дне, земля.
Но в это трудно верить, трудно верить.
Холмы песка. Барханы ― имя им.
Пустынный свод небес кружит над ними.
Шагает Авраам. Вослед за ним
ступает Исаак в простор пустыни.
Садится солнце, в спину бьет отца.
Кружит песок. Прибавил ветер скорость.
Холмы, холмы. И нету им конца. <...>
И лес растет. Вершины вверх ползут…
И путники плывут, как лодки в море.
Барханы их внизу во тьму несут.
Разжечь костёр им здесь придется вскоре.[14]

  Иосиф Бродский, «Исаак и Авраам», 1963
  •  

На оазисы дышат колючею злобой барханы,
По песчинке стекает единый великий песок.
На хромых лошадях спотыкаются чингисханы,
И опорой у моря замер Владивосток.[15]

  Андрей Сергеев, «Зимние строфы», 1976

Источники[править]

  1. «Военные приключения» (сборник). Повести и рассказы. ― М.: «Воениздат», 1965 г.
  2. Козлов П.К., «Дневники монголо-тибетской экспедиции. 1923-1926», (Научное наследство. Т. 30). — СПб: СПИФ «Наука» РАН, 2003 г.
  3. А.А.Татищев. «Земли и люди: В гуще переселенческого движения» (1906-1921) — М.: Русский путь, 2001 г.
  4. С.Д.Кржижановский. Сказки для вундеркиндов: повести, рассказы. — М.: Советский писатель, 1991 г.
  5. Платонов А.П. Потомки Солнца. Рассказы и повести. Москва, Правда, 1987 г.
  6. 1 2 Обручев В.А. От Кяхты до Кульджи. Путешествие в Центральную Азию и Китай. — М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1940 г.
  7. 1 2 3 И.А.Ефремов. «Нимб дракона». ― М.: Молодая Гвардия, 1992 г.
  8. 1 2 Трифонов Ю.В. «Дом на набережной». — М.: Эксмо, 2008 г.
  9. К.К. Вагинов. Стихотворения и поэмы. Подгот. текстов, сост., вступ. ст., примеч. А. Герасимовой. — Томск: Водолей, 1998 г.
  10. Д.Л.Андреев. Собрание сочинений. — М.: «Русский путь», 2006 г.
  11. О. Ф. Берггольц. Избранные произведения. Библиотека поэта. Л.: Советский писатель, 1983 г.
  12. А.А. Ахматова. Собрание сочинений в 6 томах. — М.: Эллис Лак, 1998 г.
  13. В.А.Луговской. «Мне кажется, я прожил десять жизней…» — М.: Время, 2001 г.
  14. Иосиф Бродский. Стихотворения и поэмы: в 2 томах. Новая библиотека поэта (большая серия). — СПб.: «Вита Нова», 2011 г.
  15. А. Я. Сергеев Omnibus: Роман, рассказы, воспоминания, стихи. — М.: Новое литературное обозрение, 2013 г.

См. также[править]