Перейти к содержанию

Солончак

Материал из Викицитатника
Мёртвый солончак (Калифорния)

Солонча́к, солончаки́ — тип почвы с большим содержанием легкорастворимых солей, препятствующих развитию большинства растений, за исключением редких галофитов (таких как солерос, солянка, сведа, петросимония, аджерек, кермек и др.), которые также не образуют сплошного растительного покрова. Чаще всего солончаки образуются в сухих или засушливых областях с жаркими сезонами, также характерны они для почвенного покрова степей, полупустынь и пустынь.

Чаще всего солончаки можно встретить в Центральной Африке, Азии, Австралии, Северной Америке, а также в России (Прикаспийская низменность), Украине (Херсонская область), Казахстане и Средней Азии.

Солончак в коротких цитатах

[править]
  •  

Упаду ль на солончак
Умирать от зною?..[1]

  Алексей Толстой, «Колокольчики мои...», 1849
  •  

...ещё того хуже было на солончаках над самым над Каспием: солнце рдеет, печет, и солончак блестит, и море блестит… Одурение от этого блеску даже хуже чем от ковыля делается...[2]

  Николай Лесков, «Очарованный странник», 1873
  •  

Относительно солонцов мне хотелось сделать только один вопрос всем работающим над ними и на который я попытаюсь и сам ответить исследованием собранных мною солонцов. <...> Не есть ли то, что мы называем солонцами, не только почвы с привнесенными растворами солей, но такие почвы, которые химически изменяются под влиянием привнесённых солей.[3]

  Владимир Вернадский, Письмо В. В. Докучаеву, 1891
  •  

Конечным продуктом, конечной стадией развития каждого солонца, содерж<ащего> соли, будет солонец, не содержащий солей.[3]

  Владимир Вернадский, Письмо В. В. Докучаеву, 1891
  •  

Здесь царство снов. На сотни верст безлюдны
Солончаков нагие берега...[4]

  Иван Бунин, «Ковсерь», 1903
  •  

Ближе к Каспийскому морю, в астраханских степях, почва лишена и такого тонкого покрова и голые солончаки часто выступают наружу. Песчаные солончаки и соляные озёра, которыми усеяна эта низменность, показывают, что она ещё недавно была дном моря.[5]

  Василий Ключевский, Русская история, 1904
  •  

Здесь я увидел нечто невиданное. Пустыня-солончак. Лежит громадное, явно мертвое, гладкое озеро-море.[6]

  Виктор Шкловский, «Сентиментальное путешествие», 1923
  •  

Забыть ли, как на снеге сбитом
В последний раз рубил казак,
Как под размашистым копытом
Звенел промёрзлый солончак...[7]

  Николай Туроверов, «Перекоп», 1928
  •  

...медленно выкруглившийся из-за всхолмия белёсый солончак; посредине его, точно терракотовая фигурка, поставленная на блюде, неподвижный контур верблюда...[8]

  Сигизмунд Кржижановский, «Салыр-Гюль», 1933
  •  

Огрубело сердце, зачерствело, будто солончак в засуху, и как солончак не впитывает воду, так и сердце Григория не впитывало жалости.[9]

  Михаил Шолохов, «Тихий Дон» (Книга вторая), 1928-1940
  •  

Я вспоминаю берег Трои,
Пустынные солончаки...[10]

  Наталья Крандиевская-Толстая, «Я вспоминаю берег Трои...», 1946

Солончак в публицистике и научно-популярной прозе

[править]
  •  

Местами в песчаниках встречаются громадные сростки шаровидной формы, которые при выветривании и размывании остаются целыми рядами лежать на поверхности равнины (Мансу, подошва Аккупа). В большинстве же случаев выходы песчаников скрыты или летучими песками, продуктом развеивания песчаников, или такырной, иногда превращающейся в солончаковую, глиной, или наконец горизонтальным пластом конгломерата неизвестного возраста. Особенного развития пески достигают у колодцев Туар, более слабого в урочище Джанак; такыры и солончаки расстилаются между колодцем Туар и копанями Кумерли. У последних же наблюдается вышеназванный конгломерат. Он состоит здесь из небольших кусочков кремня, скреплённых туфовидным известняковым цементом.[11]

  Николай Андрусов, «О геологических исследованиях в Закаспийской области», 1889
  •  

Спешу написать Вам о солонцах, хотя ничего еще относительно них не сделал. Боюсь, что письмо мое не придет к 15-му ― простите тогда за невольное запаздывание. Относительно солонцов мне хотелось сделать только один вопрос всем работающим над ними и на который я попытаюсь и сам ответить исследованием собранных мною солонцов. Солонцы, понимая под этим именем те, которые заключают минеральные соли, могут происходить двояко: 1) или это соли из подлежащих пород и отложились в этих породах с ними одновременно (морские осадки) или 2) соли эти попали и в породы и в солонцы, как результат вторичных, метаморфических химических процессов, происходящих в осадочных породах. В данном случае эти соли могут происходить всюду (при благоприятных условиях климата и влажности) разложением целого ряда минералов. Пирит, например, выветриваясь дает серную кислоту, и таково происхождение гипса, напр[имер], под Градижском, где конкреции гипса связаны с остатками пирита или находятся вместе с бурым железняком. Тоже серная кислота должна действовать и на окружающую глинистую массу и силикаты, ― так может происходить MgSO4, находящаяся, повидимому, в большом количестве в кременчугских солонцах. Это один из многих других химических процессов, теоретически могущих дать начало солонцам.[3]

  Владимир Вернадский, Письмо В. В. Докучаеву, 1891
  •  

В водном растворе солонцов Кременчуг<ского> у<езда> присутствуют или алюм<иниевые>, или кремневые соли, судя по предварительным опытам. Хотя, пока, я решаюсь утверждать это со всеми оговорками: мало ли чего не видишь во время предварительных проб! В таком случае образование солонцов свяжется с образованием кварцовых земель. Другое следствие такого взгляда на солонцы будет то, что солонцы путем образования нерастворимых магнезиальных, натровых и других солей кремнезёма могут терять соли и между тем оставаться солонцом, т. к. солонец не есть только почва, смоченная, как губка, соляными растворами, но почва, измененная соляными растворами. Не невероятно, что переход из солонцов, не содержащих соли, в солонцы, содержащие соли, будет следствием химического процесса: оба рода солонцов будут причинно связаны друг с другом. Конечным продуктом, конечной стадией развития каждого солонца, содерж<ащего> соли, будет солонец, не содержащий солей.[3]

  Владимир Вернадский, Письмо В. В. Докучаеву, 1891
  •  

Пространство между 55 и 51 северной широты, крайней южной линией Сырта, раньше освободившееся от моря, почти совпадает с полосой наиболее глубокого и сильного чернозёма. Этот чернозём, как думают, образовался от продолжительного перегнивания обильной растительности, вызванной здесь благоприятными климатическими условиями: в составе тучного чернозёма находят свыше 10% перегноя. Напротив, пространство к югу от этого пояса, образующее степную полосу и позднее вышедшее из-под моря, успело покрыться лишь тонким растительным слоем, лежащим на песчаном солончаковом грунте, какой остался от ушедшего моря, и с гораздо слабейшим содержанием перегноя. Ближе к Каспийскому морю, в астраханских степях, почва лишена и такого тонкого покрова и голые солончаки часто выступают наружу. Песчаные солончаки и соляные озёра, которыми усеяна эта низменность, показывают, что она ещё недавно была дном моря.[5]

  Василий Ключевский, Русская история, 1904
  •  

Пустыня оттеснена за горизонт. И только? У станции Челкар ей разрешено вклиниться в культурную зону на какой-нибудь получас пути. Это, так сказать, показательная пустыня, небольшой отрез голого, избарханенного песка ― и глазам надо торопиться: было бы досадно выйти из промелька пустыни с пустыми зрачками. Итак, что же я видел за мой челкарский получас: песчаное море, показанное с выключением времени ― валы остановились в полной неподвижности; медленно выкруглившийся из-за всхолмия белесый солончак; посредине его, точно терракотовая фигурка, поставленная на блюде, неподвижный контур верблюда; заходящие в обход вторгшейся пустыне реденькие цепи кустарников, напоминающие цепи стрелков, атакующих противника. И это немного больше, чем метафора. Всей этой прогибающейся к земле чахлой поросли дано боевое задание: остановить барханы. Цепь за цепью, кусты взбегают на гребень, берутся за корни, как за руки, напруживают стебли, ― и пустыня отступает вспять.[8]

  Сигизмунд Кржижановский, «Салыр-Гюль», 1933
  •  

К счастью, мы узнали у китайцев, что немного дальше по дороге на запад имеется колодец с хорошей водой. Мы дошли до него через полчаса; он находился еще в полосе того же оазиса в одном из сухих русел. Вода была заметно солоноватая, но чистая, и мы раскинули палатки в тени тополей, чтобы отдохнуть от тяжелого перехода. Корма для животных было достаточно. Огромный солончак с тамарисковыми буграми, который мы пересекли на этом переходе, занимает дно обширной впадины между подножием Бейшаня и цепью низких гор, параллельной Наньшаню. Несомненно, что он остался на месте довольно большого озера, в которое впадали две речки, текшие из Наньшаня. Но этот приток прекратился (в связи с ухудшением климата), и озеро начало усыхать, превращаясь в солончак, на котором росли тамариски и тополя, питаясь подземной водой. Ветер наметал песок, создавая бугры вокруг кустов на солончаке и барханы на берегах сокращавшегося озера.[12]

  Владимир Обручев, «Путешествие в Центральную Азию и Китай», 1940

Солончак в мемуарах, беллетристике и художественной прозе

[править]
  •  

― Или еще того хуже было на солончаках над самым над Каспием: солнце рдеет, печет, и солончак блестит, и море блестит… Одурение от этого блеску даже хуже чем от ковыля делается, и не знаешь тогда, где себя, в какой части света числить, то есть жив ты или умер и в безнадежном аду за грехи мучишься. Там, где степь ковылистее, она все-таки радостней; там хоть по увалам кое-где изредка шалфей сизеет или мелкий полынь и чабрец пестрит белизну, а тут все одно блыщание… <...> Оно, разумеется, и при всем этом скучно, но все еще перенесть можно, но на солончаке не приведи Господи никому долго побывать. Конь там одно время бывает доволен: он соль лижет и с нее много пьет и жиреет, но человеку там ― погибель. Живности даже никакой нет, только и есть, как на смех, одна малая птичка, красноустик, вроде нашей ласточки, самая непримечательная, а только у губок этакая оторочка красная. Зачем она к этим морским берегам летит ― не знаю, но как сесть ей постоянно здесь не на что, то она упадет на солончак, полежит на своей хлупи и, глядишь, опять схватилась и опять полетела, а ты и сего лишен, ибо крыльев нет, и ты снова здесь, и нет тебе ни смерти, ни живота, ни покаяния, а умрешь, так как барана тебя в соль положат, и лежи до конца света солониною.[2]

  Николай Лесков, «Очарованный странник», 1873
  •  

За столами писцы; на стол приходится пара их; перед каждым: перо и чернила и почтенная стопка бумаг; писец по бумаге поскрипывает, переворачивает листы, листом шелестит и пером верещит (думаю, что зловещее растение «вереск» происходит от верещания); так ветер осенний, невзгодный, который заводят ветра ― по лесам, по оврагам; так и шелест песка ― в пустырях, в солончаковых пространствах ― оренбургских, самарских, саратовских...[13]

  Андрей Белый, «Петербург», 1914
  •  

Пересел и очень скоро приехал в Шерифхане. Здесь я увидел нечто невиданное. Пустыня-солончак. Лежит громадное, явно мертвое, гладкое озеро-море. В воду тянутся длинные молы на сваях. Несколько больших черных барж грузятся чем-то. Но самое странное: на берегу нет жилых зданий, не видно людей. Одна пустыня. И пустынные склады. Лежат товары. Лежат мотки колючей проволоки. Видно несколько амбаров. Десяток вагонов стоит на рельсах. Но порт ― мертв. Это главный порт Урмийского озера, место с громадным, говорят, будущим. Противоположного берега не видно.[6]

  Виктор Шкловский, «Сентиментальное путешествие», 1923
  •  

Монголы кричали: «Только не сворачивайте с тропинки!» Действительно, по бокам среди острых краев плит чернели ямы и сама тропинка была усеяна дырками, попав в которые животное легко могло сломать ногу. Кони шли особенно осторожно. Из верблюдов провалился на самой тропинке лишь один и с большими трудами был вытащен. Солончаковая пыль овеивала все место каким-то странным туманом, глубоко проникая в лёгкие. Ночью как бы вспыхивали какие-то красные огоньки. И ламы отказывались идти вперед, обращая наше внимание на какие-то случайные силуэты, которые оказывались не чем иным, как соляными столбами. Наутро соляные плиты постепенно перешли в белое порошковое отложение и сменились песками. Скоро показались кусты и высокая трава, которую жадно хватали наши изголодавшиеся животные. Вдали перед нами синели горы. Это было Нейджи, географическая граница Тибета, хотя пограничные посты встретились много позже.[14]

  Николай Рерих, «Сердце Азии», 1929
  •  

Исследовав тибетские нагорья, я пошел на Лоб-Нор, чтобы уже оттуда возвратиться в Россию. Тарым, одолеваемый пустыней, изнемогая, из самых последних вод образует обширное тростниковое болото, нынешний Кара-Кошук-Куль, Лоб-Нор Пржевальского, ― и Лоб-Нор ханских времен, ― что бы ни говорил Ритгофен. Оно окаймлено солончаками, но вода солена только у самых берегов, ― да и не рос бы камыш вокруг соленого озера. Как-то, весной, я в пять дней объехал его. Там, в трехсаженных тростниках, мне удалось открыть замечательную полуводяную бабочку с первобытной системой жилок. Кочковатый солончак был усеян раковинами моллюсков.[15]

  Владимир Набоков, «Дар», 1937
  •  

Кара-Кончар подъехал к Джелаль эд-Дину и, склонившись к нему, внимательно вслушивался в его слова. Хан объяснил план будущей битвы. Ястребиное лицо Кара-Кончара не выражало никакого волнения, только в карих, круглых, как у совы, глазах вспыхивали веселые искры.
― Видишь этот солончак? ― говорил Джелаль эд-Дин. ― В нем для нас и гибель и удача. Татар не так много. Нас в три раза больше. <...> Но тот же меркит назвал татар «взбесившимися тиграми». В битве татары, конечно, опрокинут кара-китаев и бросятся на нас. Тут их надо встретить со всей яростью, ударить им в бок и загнуть в топкий солончак. Там они завязнут, и мы их изрубим. После этого мы бросимся спасать моего отца.[16]

  Василий Ян, «Чингиз-хан», 1939
  •  

Крепко берёг Григорий казачью честь, ловил случай выказать беззаветную храбрость, рисковал, сумасбродничал, ходил переодетым в тыл к австрийцам, снимал без крови заставы, джигитовал казак и чувствовал, что ушла безвозвратно та боль по человеку, которая давила его в первые дни войны. Огрубело сердце, зачерствело, будто солончак в засуху, и как солончак не впитывает воду, так и сердце Григория не впитывало жалости. С холодным презрением играл он чужой и своей жизнью; оттого прослыл храбрым ― четыре Георгиевских креста и четыре медали выслужил.[9]

  Михаил Шолохов, «Тихий Дон» (Книга вторая), 1928-1940
  •  

После трехчасового тряского путешествия по барханной дороге «газик» выбежал на солончак. Реджеп предложил Сапару Мередовичу отправиться на этот раз в отдаленную местность ― за колодцы Теза-Кую, Кзыл-Кятта и еще дальше к северу, где простирался обширный такыр, называемый жителями Алым-Такыр. Четыре года назад там работало много экспедиций, огромный такыр избороздили автомобильными колеями, истыкали скважинами, а пустынное зверье распугали. Потом экспедиции уехали, сделав свое дело. И пустыня вновь воцарилась на прежних местах.[17]

  Юрий Трифонов, «Последняя охота», 1959
  •  

Когда они огибали последний солончак, что-то пронзительно свистнуло, один из шаров в десяти шагах от Новаго взвился высоко в небо и, оставляя за собой белесую струю влажного воздуха, перелетел через врачей и упал в центре солончака.
— Ох! – вскрикнул Новаго. Мандель засмеялся.
— Ну что за мерзость! — плачущим голосом сказал Новаго. — Каждый раз, когда я иду через солончаки, какой-нибудь мерзавец… Он подбежал к ближайшему шару и неловко ударил его ногой. Шар вцепился колючками в полу его дохи. – Мерзость! — прошипел Новаго, на ходу с трудом отдирая шар сначала от дохи, а затем от перчаток. Шар свалился на песок. Ему было решительно все равно. Так он и будет лежать — совершенно неподвижно, засасывая и сжимая в себе разреженный марсианский воздух, а потом вдруг разом выпустит его с оглушительным свистом и ракетой перелетит метров на десять-пятнадцать. Мандель вдруг остановился, поглядел на солнце и поднес к глазам часы.

  Аркадий и Борис Стругацкие. «Полдень. XXII век». 1967
  •  

Справа и слева неслись желтые песчаные танки, набитые добровольцами, и один танк, выскочив на бархан, вдруг перевернулся, и люди стремглав посыпались с него, и тут мы выскочили из пыли, и Эрмлер вцепился в мое плечо и заорал, указывая вперед. И я увидел пиявок, сотни пиявок, которые крутились на солончаке в низине между барханами. Я стал стрелять, и другие тоже начали стрелять, а Эрмлер всевозился со своим самодельным ракетометателем и никак не мог привести его в действие. Все кричали и ругали его, и даже грозили побить, но никто не мог оторваться от карабинов. Кольцо облавы смыкалось, и мы уже видели вспышки выстрелов с краулеров, идущих навстречу, и тут Эрмлер просунул между мной и водителем ржавую трубу своей пушки, раздался ужасный рев и грохот, и я повалился, оглушенный и ослепленный, на дно краулера. Солончак заволокло густым черным дымом, все машины остановились, а люди прекратили стрельбу и только орали, размахивая карабинами. Эрмлер в пять минут растратил весь свой боезапас, краулеры съехали на солончак, и мы принялись добивать все живое, что здесь осталось после ракет Эрмлера. Пиявки метались между машинами, их давили гусеницами, а я все стрелял, стрелял, стрелял…

  Аркадий и Борис Стругацкие. «Полдень. XXII век». 1967

Солончаки в стихах

[править]
Солончак (Арзев, Алжир)
  •  

Упаду ль на солончак
Умирать от зною?
Или злой киргиз-кайсак,
С бритой головою
Молча свой натянет лук,
Лежа под травою,
И меня догонит вдруг
Медною стрелою?[1]

  Алексей Толстой, «Колокольчики мои...», 1849
  •  

Здесь царство снов. На сотни верст безлюдны
Солончаков нагие берега.
Но воды в них ― небесно-изумрудны
И шёлк песков белее, чем снега.[4]

  Иван Бунин, «Ковсерь», 1903
  •  

Акации, голубизна и зной,
И море неподвижно, как литое.
Мы задыхаемся в застылом зное
Под вылинявшим голубым стеклом,
Над этой жидкой голубою солью
Где пресной взять? Безводен солончак,
Нет угля, не дымится опреснитель,
Клоаки пересохли и полны,
И облака акацийного духа
Пропитаны ужиным смрадом их.

  Георгий Шенгели, «Акации, голубизна и зной...», 1923
  •  

Забыть ли, как на снеге сбитом
В последний раз рубил казак,
Как под размашистым копытом
Звенел промёрзлый солончак,
И как минутная победа
Швырнула нас через окоп,
И храп коней, и крик соседа,
И кровью залитый сугроб?[7]

  Николай Туроверов, «Перекоп», 1928
  •  

И тут есть Сибирь. На ее косогоре
Я встал и смотрел. Я забыл свое горе.
О, боже! Драконоподобные зори
Стоят над востоком, как будто в дозоре!
Всё ярче, всё жарче. Путь к югу. И вскоре
Сверкнул солончак ― пересохшее море.[18]

  Леонид Мартынов, «Пленный швед», 1936
  •  

Горит солончаками поле,
И в сердце, выжженном от боли,
Как на измученной земле
Налёт сухой и жгучей соли.[19].

  Валентин Катаев, «Солончаки» (из цикла «Стихи в поезде»), 1942
  •  

Я вспоминаю берег Трои,
Пустынные солончаки,
Где прах Гомеровых героев
Размыли волны и пески.[10]

  Наталья Крандиевская-Толстая, «Я вспоминаю берег Трои...», 1946

Источники

[править]
  1. 1 2 Толстой А.К. Полное собрание стихотворений и поэм. Новая библиотека поэта. Большая серия. Санкт-Петербург, «Академический проект», 2006 г.
  2. 1 2 Лесков Н.С. Собрание сочинений в 12 томах, Том 4. Москва, «Правда», 1989 г.
  3. 1 2 3 4 Вернадский В.И. Научное наследство. Т. 2. — М.: Изд-во АН СССР, 1951 г.
  4. 1 2 И. Бунин. Стихотворения. Библиотека поэта. — Л.: Советский писатель, 1956 г.
  5. 1 2 В.О.Ключевский. Русская история. Полный курс лекций. Лекции 1-9. — М.: Мысль, 1995 г.
  6. 1 2 Виктор Шкловский, «Ещё ничего не кончилось». — Москва: изд. Вагриус, 2003 г.
  7. 1 2 Николай Туроверов. Возвращается ветер на круги свои... — М.: Художественная литература, 2010 г.
  8. 1 2 С.Д.Кржижановский. Сказки для вундеркиндов: повести, рассказы. — М.: Советский писатель, 1991 г.
  9. 1 2 М.А.Шолохов, «Тихий Дон». — М.: Молодая гвардия, 1980 г.
  10. 1 2 Н. Крандиевская-Толстая. Вечерний свет. — Советский писатель. Ленинградское отделение, 1972 г.
  11. Н. И. Андрусов «Труды Арало-Каспийской экспедиции. Выпуск VI». Приложение к Трудам Санкт-Петербургского общества естествоиспытателей. — СПб.: Типография Н. А. Лебедева, 1889 г.
  12. Обручев В.А. От Кяхты до Кульджи. Путешествие в Центральную Азию и Китай. — М.-Л.: Издательство Академии наук СССР, 1940 г.
  13. Андрей Белый. Петербург: Роман. Санкт-Петербург, «Кристалл», 1999 г.
  14. Н. К. Рерих. Сердце Азии. ― Нью-Йорк: Алатас, 1929 г.
  15. Набоков В.В. Собрание сочинений в 6 томах. Том шестой. — Анн Арбор: Ардис Пресс, 1988 г.
  16. В. Г. Ян «Чингиз-Хан». — Минск: Мастацкая лiтаратура, 1982 г. Том первый
  17. Трифонов Ю.В. «Дом на набережной». — М.: Эксмо, 2008 г.
  18. Л. Мартынов. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Л.: Советский писатель, 1986 г.
  19. Катаев В.П. Избранные стихотворения. — Москва, «Астрель», 2009 г.

См. также

[править]