Возрождение (роман)

«Возрождение» (англ. Revival) — роман Стивена Кинга , впервые опубликованный 11 ноября 2014.

Цитаты

	Мертвец покой и сон не обретёт, Ведь смерть конец однажды тоже ждёт.
	— Говард Филлипс Лавкрафт

Наша жизнь, по крайне мере в одном, похожа на кино. Главные роли в нём играют родственники и друзья. Роли второго плана исполняют соседи, коллеги по работе, учителя и просто знакомые. Есть и те, кто занят в эпизодах: молодая кассирша с приятной улыбкой из соседнего супермаркета, приятливый бармен в местной забегаловке, ребята, с которыми тренируешься в тренажёрном зале три раза в неделю. И тысячи статистов - тех, кто входит в нашу жизнь, ноне задерживается в ней и, мелькнув лишь раз, бесследно утекает, словно вода сквозь решето. Но иногда в нашей жизни появляется человек, который не вписывается ни в одну из этих категорий. он возникает нежданно-негаданно, причём нередко в самый сложный момент. В кино такого героя называют "пятым персонажем", или агентом перемен. Но кто пишет сценарий нашей жизни? Провидение или случай? Мне хочется верить, что случай. Мне хочется этого всей душой. Я не могу смириться с мыслью, что присутствие в моей жизни Чарльза Джейкобса - моего "пятого персонажа", причины всех перемен и несчастий - каким-то образом связано с судьбой. Это означало бы, что всем произошедшим страшным событиям - этим ужасам - было суждено случиться. А если так, то никакого света не существует, и наша вера в него лишь наивный самообман. И тогда все мы живём в темноте, точно забившие в нору животные или муравьи, укрывшиеся в глубине муравейника. Причём живём не одни.

Бог перестал быть важным для людей. Но придёт день, когда они об это пожалеют.

Если наша вера сильна, мы попадём на небо, где всё поймём. Как если бы жизнь была шуткой, соль которой нам предстоит узнать лишь в раю.

Религия является богословским аналогом страхового мошенничества с целью наживы. Это всё равно что на протяжении всей своей жизни уплчивать страховые взносы также исправно, как читаешь "Отче наш" - прошу прощения за каламбур, - а когда настанет время получать страховую премию, узнать, что фирмы, котоаря взяла ваши деньги, на самом деле не существует.

Мы приходим из тайны и в тайну уходим. Может, там действительно что-то есть, но я держу пари, что это не тот Бог, каким Его понимает любая церковь.

Вера обладает большой силой. Достаточно посмотреть на группs и солистов, что выстаиваются к нам в очередь записать диск, который вряд ли кто купит.

Иисус умер за меня, я живу для него. — Наклейка на машине.

Я думаю, что большинство людей, которым довелось пережить в своей жизни великие трагедии, оказываются на перепутье. Возможно, не сразу, а когда боль немного притупится, может, через несколько месяцев, а то и лет. Они либо полнеют от переживаний, либо, наоборот, иссыхают.

Зал взорвался аплодисментами и приветственными криками. Я всё время пытался понять, как такое возможно, и не находил ответа. Здесь собрались люди, которые постоянно пользуются компьютером, чтобы поддерживать связь с друзьями или узнавать новости. Они воспринимают метеорологические спутники и пересадку лёгких как нечто само собой разумеющееся и проживут на тридцать-сорок лет дольше своих предков. И вот они здесь, купились на историю, по сравнению с которой Санта Клаус и Зубная Фея выглядят заурядной реальностью.

Не знаю, ненавидит ли он всех этих людей, но презирает точно.

Пастор Дэнни помолился за присутствующих. Помолился о лежачих больных, мечтавших оказаться здесь, но лишённых такой возможности. Помолился за мужчин и женщин доброй воли. Помолился за Соединённые Штаты Америки и и просил Господа наделить руководителей страны Своей мудростью.

Я вспомнил о трёх возрастах настоящего американца: юность, зрелые годы и "ты выглядишь потрясно".

Я исцелил множество бедных душ. Кое-кто - с психосоматическими проблемами - на самом деле исцелил себя сам, что ты, не сомневаюсь, знаешь. Но другие исцелились благодаря тайному электричеству. Хотя про Бога тоже не нужно забывать.

Он расхаживал взад-вперёд, будто заключённый в камере. Или сумасшедший, каких хватает в любом большом городе. Из тех, что любят поговорить о ЦРУ, международном еврейском заговоре и тайнах розенкрейцеров.

Как говорил Одинокий рейнджер своему верному индейскому другу Тонто, наша работа здесь закончена.

Электронное сообщение очень легко удалить, а с письмом, над которым человек трудился с пером и чернилами, так поступать сложнее.

Жизнь - колесо, и всегда возвращается к началу.

Он говорил с убеждённостью истинно верующего. Или сумасшедшего. Хотя кто знает, может, это одно и то же.

Целуй меня вечно, чтобы мне никогда не пришлось узнать, что с нами сделали годы и во что тебя превратили.

Четверть пятого утра. Самое плохое время: слишком поздно, чтобы вернуться в постель, и слишком рано, чтобы вставать.

Я подумал, что из четырёх человек в комнате трое были идиотами, а один - сумасшедшим.

Дженни Ноултон опустилась на колени, воздела руки вверхи и приняласт читать "Отче наш" с такой скоростью, будто пластинку-сорокапятку запустили на семидесяти восьми оборотах в минуту.

Джейкобс бросил на меня взгляд, смысл которого не вызывал сомнений: Видишь, Джейми? Всё сделал я, а благодарят Господа.

За годы наркомании я научился врать без запинки, а такие навыки, к сожалению, не теряются.

Да поможет ему Бог. При условии, конечно, что Он существует.

Осенью мне исполнится столько лет, сколько тромбонов в оркестре на парадном шествии.

Мне следовало завести детей, чтобы было кому передать дело, но разве это гарантия? Такое редко случается. Когда ты говоришь, что надеешься передать им семейный бизнес, они отвечают: "Извини, пап, но мы с тем парнем, который курит травку и с которым ты запрещал дружить в школе, едем в Калифорнию, чтобы сделать доску для сёрфинга с беспроводным доступом в Интернет".

Спас одну жизнь - герой, спас тысячи - медсестра. — Наклейка на заднем стекла автомобиля.

Меня пугают люди, которые играют с силами выше своего понимания.

Мы говорили о некой двери. Это дверь к смерти. Рано или поздно от каждого из нас не останется ничего, кроме разума и духа, и в таком усечённом виде мы пройдём через эту дверь, оставив свои тела, как пустые перчатки.

Иногда смерть естественна и является милостью, прекращающей наши мучения. Но слишком часто она приходит как убийца, бессмысленно жестокий и лишённый какого бы то ни было сострадания.

Я намерен узнать правду о том, что находится по ту сторону двери, ведущей в Царство смерти. Я узнаю это из уст человека, который там побывал.

Я буду молиться, чтобы ничего не вышло. Потому что это не эксперимент. Это дьявольский промысел.

Вот так мы зачастую и навлекаем на себя собственную погибель, не внемля голосу, призывающему нас остановиться. Остановиться, пока не слишком поздно.

Каждое исцеление имеет свою цену.

В основе каждой религии лежит священная тайна, которая поддерживает веру и преданность, вплоть до мученичества. Хотел ли он знать, что лежит за порогом смерти? Да. Но ещё больше ему хотелось - и в этом у меня нет никаких сомнений - уничтожить эту тайну. Вытащитье её на свет божий и всем показать: "Вот она! Вот ради чего совершались все ваши Крестовые походы и убийства во имя Господа! Оно того стоило?"

Весь живой мир являлся иллюзией. То, что я принимал за реальность, на самом дле оказалась миражом, всего лишь маскировочной сеткой толщиной со старый нейлоновый чулок.

Настоящая реальность пряталась за этой ширмой. Этот ужас был загробной жизнью, ожидавшей не грешников, а абсолютнов сех без исключения.

Утверждают, что таблетки притупляют мышление и эмоции, и я могу подтвердить, что это правда. И слава Богу!

Самые блестящие рассказчики мира содержатся в сумасшедших домах.

О моей реальной жизни рассказывать просто нечего, потому что событий в ней - как мебели в скудно обставленном номере дешёвой гостиницы.

О книге

Дмитрий Быков

Я предложил бы в русском переводе назвать этот роман не «Возрождение», как уже делают первые обозреватели из числа наиболее преданных фанов, но «Воскресение», что сразу впишет книгу в правильный контекст. «Воскресение» — последний роман Толстого, его завещание новому веку; ни в каком кошмарном сне я не стал бы сравнивать Кинга с Толстым, но жанр закатного романа доступен любому автору вне зависимости от масштабов его дарования. Признаем уж, что в своем жанре Кинг — такой же абсолютный лидер, как Толстой в своем. «Воскресение» получилось у Кинга таким сильным прежде всего потому, что он перестал молодиться и бодриться: это роман человека, которому под 70 (как и Толстому во время работы над последним его эпосом). Это сдержанная, лаконичная (а как его распирало прежде!), плотно написанная книга, в которой, однако, нет и намека на старческое примирение с жизнью. Признать неизбежное — не значит его полюбить или оправдать. И в самом тоне повествования, которое ведет престарелый и не слишком удачливый гитарист Джейми Мортор, чувствуется бесконечная усталость, а то и обреченность. Мортон никогда не жалуется. Девушка бросила — так надо. Из группы вылетел — сам виноват. Виной тому, возможно, искренняя, с детства воспитанная религиозность, которой он сам не сознает — и даже отрекается временами от Бога. Но вера — это ведь не только ритуалы и даже не только мировоззрение. Это еще и достоинство.

Однако главный жанр триллера — готика: мрачная история о сверхъестественном. В основе всякого готического триллера лежит убеждение в том, что мир погряз во зле, что никакого прощения и примирения не будет, что человек — игрушка зловещих сил, а любая попытка заглянуть за край бытия приводит лишь к безумию, потому что там нас ожидает нечто много худшее, чем тут.

Оптимистам вроде Набокова кажется, что к нам сюда проникают оттуда райские краски и звуки, что мы сбросим постылое тело и прозреем всей душой, и станет нам видно далеко во все концы света, и пойдем мы к существам, подобным нам. Ничего подобного, отвечают По, Лавкрафт, Лейбер, Дерлет, Блох (всех, кроме По, Кинг упоминает в списке авторов, которые «построили его мир», — этот список, вместо посвящения, открывает книгу). Оттуда к нам доносятся звуки ада. Мир окружен злом, за пределами жизни нет ничего человеческого, там мы столкнемся с нелюдской, беспощадной логикой — и отсветы адского пламени слишком часто подсвечивают наше бытие, чтобы надеяться на какие-то воздаяния. «И сном окружена вся наша маленькая жизнь», — говорит главный злодей в самой готической пьесе Шекспира; и оттого любые попытки заигрывать с этим злом — будь то ведьмы или таинственное небесное электричество, как у Кинга, — кончаются худо.

Сон героя, в котором живые и мертвые члены его семьи за праздничным столом вместе поют ему вместо «Happy Birthday to you» — «Something happened to you!», и при этом я даже не могу вам сказать, что выползает из торта, — войдет в антологию мировых кошмаров наряду с тургеневскими снами из «Клары Милич» и сном о болотце и бревне из трифоновской «Другой жизни».

Способность написать триллер — серьезный критерий таланта: чтобы рассмешить или умилить читателя, особого мастерства не требуется. Другое дело — напугать: это задача исключительной трудности, тут нужно пройти по лезвию, не соскользнув ни в дешевое физиологическое отвращение, ни в гротеск. Только настоящие мастера умели пугать так, как Кинг в «Воскресении»: Генри Джеймс в «Повороте винта» или Капоте в «Самодельных гробиках». Пугают не столько ужасные детали, сколько ощущение вековой и роковой неспреведливости, изначальной ошибки, первородной греховности, на которой все держится у настоящих мастеров.

Кинг ведь, сколь бы далеко он ни уходил от реальности, всегда четко улавливает тренды. Сегодня он произносит приговор фаустианству, прогрессу, жажде познания — поскольку именно любопытство и персонифицировано в бывшем священнике Чарльзе Дэниеле Джекобсе, главном демоне нового романа. Джекобса жаль, и он, пожалуй, даже симпатичен автору, — а все-таки в таком мире, как наш, знанием ничего не добиться; и более того — избыток этого знания ведет к гордыне и самоуничтожению. Позвольте, но что же тогда делать со смертью? С несправедливостью? С человеческим несовершенством?.. — А ничего не делать, жить, исходя из этого. Странно у прогрессиста Кинга видеть такую капитуляцию, но если вдуматься — ничего странного: опыт ХХ века говорит, что человечество уперлось в свой потолок. Дальше надо откатываться назад, иначе можно заглянуть за край и обезуметь навеки. Я, положим, так не думаю, и Стругацкие не думали — а Кинг думает, потому что слишком человечен, и я могу его понять.