... стал виден жук-навозник. <…> навозный шар он толкал перед собой <…>.
— Погляди на него, — сказал один мотылёк другому. — Что ты видишь?
Второй мотылёк внимательно вгляделся в коричневый шар.
— Его дочь учит испанский язык, — сказал он, — и это довольно дорого обходится их семье. Он хочет ехать отдыхать в Хургаду и только что пережил серьезный домашний скандал по этому поводу… А сейчас он думает о шляпе из пальмового листа, которая висит в комнате у его дочери. Причем по какой-то причине он настолько погружен в мысли об этой шляпе, что я вижу её во всех подробностях, как на снимке с хорошим разрешением. Вот и все Я имею в виду, все его особенности.
— Неплохо, — сказал первый мотылек. — Но я говорю не про его шар Я говорю про него самого Погляди на его голову.
— Ага, — сказал второй мотылек. — Вижу Маленькое зеркальце, как у отоларинголога Я никогда раньше не замечал, что у скарабеев такие на голове Как оно называется?
— Оно не называется никак.
— То есть?
— Имена всему дают скарабеи. Но никто из скарабеев даже не догадывается об этом зеркальце на собственной голове.
— У него совсем нет имени?
— Совсем И не только у него Имени нет ни у одного предмета. И ни у одного насекомого И ни у одного животного. Имена есть только у скарабеев
— В это трудно поверить, но нет никого, кто на это глядел бы. Все ярлыки и бирки просто отражаются в том самом зеркале, у которого нет названия Скарабей ничего не в состоянии увидеть, потому что он сам — просто ярлык, которым обозначается отражение навозного шара. И вся жизнь, которая была дана для того, чтобы понять, что же он такое на самом деле, уходит у него на транспортировку этого шара из ниоткуда в никуда. Причем даже не самого шара, а его отражения Ужас…
— Почему из ниоткуда в никуда?
— То, откуда он его катит, и то, куда он его катит, — просто ярлыки, прилипшие к навозу Когда зеркало убирают, они исчезают, потому что им больше не в чем отражаться. Тогда выясняется, что их на самом деле никогда не было Но, к сожалению, узнать это уже некому.
— А разве само зеркало не может это узнать?
— Оно и так всё знает.
— Что, все-все?
— Или ничего-ничего В зависимости от того, какой ярлык перед ним лежит — «все» или «ничего» Ты становишься скарабеем, когда решаешь, что ты — это навозный шар, отражение которого ты видишь. Точно так же ты становишься светлячком каждый раз, когда хоть на секунду понимаешь, что ты не отражение, а само зеркало.
Дима засмеялся.
— Я вспомнил одну историю, — сказал он. — В начале прошлого века в городе Витебске жил один каббалист, который полностью проник в суть вещей. Он понял глубочайшую тайну мироздания И изложил свое тайное учение о главном в короткой мистической притче, которую замаскировал под еврейский анекдот, потому что в бурном двадцатом веке это был единственный путь передать высшее знание потомкам. Анекдот звучал так: «Рабинович, где вы берете деньги?» — «В тумбочке». — «А кто их кладет в тумбочку?» — «Моя жена». — «А кто их дает вашей жене?» — «Я». — «Так где вы берете деньги?» — «В тумбочке». Эта великая притча дошла до нас в сохранности Но, к сожалению, погибли все, кто мог бы раскрыть её тайный смысл.
— Кроме тебя.
— Каббалисты называют это «тумбочкой Рабиновича», буддисты — сансарой, а мы, ночные мотыльки, — навозным шаром скарабея, — сказал Дима. — У всех есть для этого какое-нибудь название Но суть не в названиях, потому что все они просто ярлыки. Суть в том, где возникает отражение всех этих ярлыков. Мы называем это зеркалом «Зеркало», как я сказал, это тоже ярлык Но несколько особенный Его не на что повесить.
— Что это значит?
— То, на что он указывает, нельзя ни увидеть, ни потрогать. О существовании зеркала можно догадаться только по тому, что в нем все время появляются отражения. Его природа в том, что, кроме отражений, там ничего нет — ни стекла, ни полированного металла. Вообще ничего такого, что можно было бы обнаружить, сколько ни ищи. Вот это и есть наше настоящее «я»
— А можно как-нибудь сформулировать, что оно представляет собой на самом деле?
— «Оно», «самое дело», «представлять собой» — это ярлыки, простые и сложные. Когда они прилипают друг к другу и среди них оказывается ярлык «я», возникает тот мир, в котором ты на что-то надеешься и чего-то боишься. Мир, в котором ты видишь вокруг себя только ярлыки.
— И ещё скарабеев вокруг, — пробормотал Митя.
Ясно было одно — у этой новой вселенной существовал центр, вокруг которого они летели Это была чёрная скала округлой формы. Слишком правильной, чтобы быть просто скалой. Сначала Митя решил, что это купол древнего здания — скала немного походила на индийские храмы Но это был не купол.
Вмятинки и выступы в нижней части скалы сложились в осмысленное сочетание, и Митя увидел человеческую голову в похожей на кеглю короне или тиаре Лицо под короной было хмуро-спокойным и сосредоточенным, с плотно сжатыми губами и закрытыми глазами. В нем были печаль и решимость Казалось, что над ночной пустыней высится верхушка неимоверно древней статуи, большая часть которой ушла в землю века назад.
— Похоже на надгробие, — сказал Митя неожиданно для себя.
— Это и есть надгробие. Здесь могила Бога. <…>
Митя посмотрел на каменную голову.
— Это лицо Бога?
— Нет У Бога нет лица.
— А почему тогда у него такое надгробие?
— Наверно, потому, — сказал Дима, — что ему так захотелось.
— Значит, Ницше был прав? Бог умер?
— Это Ницше умер. А с Богом всё в порядке.
— Почему тогда у него есть могила?
— Сказать, что у Бога нет могилы, означало бы утверждать, что он лишен чего-то и в чем-то ограничен. Поэтому могила у него есть, но…
— Физики — это просто юристы, которые сначала пишут законы природы, а потом начинают искать в них лазейки.
... поганка ядерного взрыва...
— Так мы действительно в чёрной дыре? Или мы сами — это чёрные дыры?
Дима пожал плечами.
— По-моему, вполне естественно, что одну чёрную дыру населяют другие.
— Так где она — внутри или снаружи?
— Снаружи отражается то, что внутри А внутри отражается то, что снаружи. Оба эти слова — просто бирки в одном и том же зеркале… А где бирки, там чёрная дыра Можно сказать, что чёрная дыра — это шар, который толкают перед собой скарабеи Самое страшное в жизни скарабея в том, что он никогда не видит себя самого. Поэтому он думает, что он и есть этот шар, и действительно становится им Он думает, что этот шар снаружи, но это просто отражение. Поэтому и говорят, что ум скарабея — это могила Бога. Во всей остальной Вселенной ты не найдешь другого места, где Бог умер.
— Ты же только что сказал, что эта чёрная голова и есть могила Бога.
— Это просто модель ума Маленькое подобие катастрофы насекомого человечества, переданное тебе в дар.
— А зачем мне этот дар?
— Видишь ли, чёрная дыра — это единственное богатство насекомого человечества Больше ему нечего было тебе передать. Ты становишься его частью в тот момент, когда чёрная дыра появляется в твоем уме. После этого ты не видишь вокруг ничего, кроме бесконечной библиотеки слипшихся друг с другом ярлыков Все, что остается в твоей вселенной, — это отражения бирок.
— А что происходит с чёрной дырой, когда убирают зеркало?
— Наступает последняя стадия в её развитии. Она остается без наблюдателя.
— И что при этом случается?
— Я же говорю, она остается без наблюдателя, поэтому никто не знает.
— Но можно хотя бы теоретически предположить?
— Это значит, что останется теоретический наблюдатель А последняя стадия — тогда, когда наблюдателя нет вообще Поэтому нельзя сказать, что с чёрной дырой что-то происходит. Или ничего не происходит. Ничего нельзя сказать Но с практической точки зрения это означает, что о ней можно больше не беспокоиться.