Свет горизонта

«Свет горизонта» — философский рассказ Виктора Пелевина 2004 года. Продолжение романа «Жизнь насекомых».

Цитаты

… стал виден жук-навозник. <…> навозный шар он толкал перед собой <…>. — Погляди на него, — сказал один мотылёк другому. — Что ты видишь? Второй мотылёк внимательно вгляделся в коричневый шар. — Его дочь учит испанский язык, — сказал он, — и это довольно дорого обходится их семье. Он хочет ехать отдыхать в Хургаду и только что пережил серьёзный домашний скандал по этому поводу… А сейчас он думает о шляпе из пальмового листа, которая висит в комнате у его дочери. Причём по какой-то причине он настолько погружен в мысли об этой шляпе, что я вижу её во всех подробностях, как на снимке с хорошим разрешением. Вот и <…> все его особенности. <…> — Но я говорю не про его шар. Я говорю про него самого. Погляди на его голову. — Ага, — сказал второй мотылёк. — Вижу. Маленькое зеркальце, как у отоларинголога. Я никогда раньше не замечал, что у скарабеев такие на голове. Как оно называется? — Оно не называется никак. <…> Имена всему дают скарабеи. Но никто из скарабеев даже не догадывается об этом зеркальце на собственной голове. — У него совсем нет имени? — Совсем. И не только у него. Имени нет ни у одного предмета. <…> И ни у одного животного. Имена есть только у скарабеев.

— В это трудно поверить, но нет никого, кто на это глядел бы. Все ярлыки и бирки просто отражаются в том самом зеркале, у которого нет названия. Скарабей ничего не в состоянии увидеть, потому что он сам — просто ярлык, которым обозначается отражение навозного шара. И вся жизнь, которая была дана для того, чтобы понять, что же он такое на самом деле, уходит у него на транспортировку этого шара из ниоткуда в никуда. Причём даже не самого шара, а его отражения. Ужас… — Почему из ниоткуда в никуда? — То, откуда он его катит, и то, куда он его катит, — просто ярлыки, прилипшие к навозу. Когда зеркало убирают, они исчезают, потому что им больше не в чем отражаться. Тогда выясняется, что их на самом деле никогда не было. Но, к сожалению, узнать это уже некому. — А разве само зеркало не может это узнать? — Оно и так всё знает. — Что, всё-всё? — Или ничего-ничего. В зависимости от того, какой ярлык перед ним лежит — «всё» или «ничего». Ты становишься скарабеем, когда решаешь, что ты — это навозный шар, отражение которого ты видишь. Точно так же ты становишься светлячком каждый раз, когда хоть на секунду понимаешь, что ты не отражение, а само зеркало.

— В начале прошлого века в городе Витебске жил один каббалист, который полностью проник в суть вещей. Он понял глубочайшую тайну мироздания. И изложил своё тайное учение о главном в короткой мистической притче, которую замаскировал под еврейский анекдот, потому что в бурном двадцатом веке это был единственный путь передать высшее знание потомкам. Анекдот звучал так: «Рабинович, где вы берёте деньги?» — «В тумбочке». — «А кто их кладёт в тумбочку?» — «Моя жена». — «А кто их даёт вашей жене?» — «Я». — «Так где вы берёте деньги?» — «В тумбочке». Эта великая притча дошла до нас в сохранности. Но, к сожалению, погибли все, кто мог бы раскрыть её тайный смысл. — Кроме тебя. — Каббалисты называют это «тумбочкой Рабиновича», буддисты — сансарой, а мы, ночные мотыльки, — навозным шаром скарабея, — сказал Дима. — У всех есть для этого какое-нибудь название. Но суть не в названиях, потому что все они просто ярлыки. Суть в том, где возникает отражение всех этих ярлыков. Мы называем это зеркалом. «Зеркало» <…> это тоже ярлык. Но несколько особенный. Его не на что повесить. <…> То, на что он указывает, нельзя ни увидеть, ни потрогать. О существовании зеркала можно догадаться только по тому, что в нём всё время появляются отражения. Его природа в том, что, кроме отражений, там ничего нет — ни стекла, ни полированного металла. Вообще ничего такого, что можно было бы обнаружить, сколько ни ищи. Вот это и есть наше настоящее «я». — А можно как-нибудь сформулировать, что оно представляет собой на самом деле? — «Оно», «самое дело», «представлять собой» — это ярлыки, простые и сложные. Когда они прилипают друг к другу и среди них оказывается ярлык «я», возникает тот мир, в котором ты на что-то надеешься и чего-то боишься. Мир, в котором ты видишь вокруг себя только ярлыки. — И ещё скарабеев вокруг, — пробормотал Митя.

Ясно было одно — у этой новой вселенной существовал центр, вокруг которого они летели. Это была чёрная скала округлой формы. Слишком правильной, чтобы быть просто скалой. Сначала Митя решил, что это купол древнего здания — скала немного походила на индийские храмы. Но это был не купол. Вмятинки и выступы в нижней части скалы сложились в осмысленное сочетание, и Митя увидел человеческую голову в похожей на кеглю короне или тиаре. Лицо под короной было хмуро-спокойным и сосредоточенным, с плотно сжатыми губами и закрытыми глазами. В нём были печаль и решимость. Казалось, что над ночной пустыней высится верхушка неимоверно древней статуи, большая часть которой ушла в землю века назад. — Похоже на надгробие, — сказал Митя неожиданно для себя. — Это и есть надгробие. Здесь могила Бога. <…> — Это лицо Бога? — Нет. У Бога нет лица. — А почему тогда у него такое надгробие? — Наверно, потому, — сказал Дима, — что ему так захотелось. — Значит, Ницше был прав? Бог умер? — Это Ницше умер. А с Богом всё в порядке. — Почему тогда у него есть могила? — Сказать, что у Бога нет могилы, означало бы утверждать, что он лишён чего-то и в чём-то ограничен. Поэтому могила у него есть, но…

— Физики — это просто юристы, которые сначала пишут законы природы, а потом начинают искать в них лазейки.

— Так мы действительно в чёрной дыре? Или мы сами — это чёрные дыры? Дима пожал плечами. — По-моему, вполне естественно, что одну чёрную дыру населяют другие. — Так где она — внутри или снаружи? — Снаружи отражается то, что внутри. А внутри отражается то, что снаружи. Оба эти слова — просто бирки в одном и том же зеркале… А где бирки, там чёрная дыра. Можно сказать, что чёрная дыра — это шар, который толкают перед собой скарабеи. Самое страшное в жизни скарабея в том, что он никогда не видит себя самого. Поэтому он думает, что он и есть этот шар, и действительно становится им. Он думает, что этот шар снаружи, но это просто отражение. Поэтому и говорят, что ум скарабея — это могила Бога. Во всей остальной Вселенной ты не найдёшь другого места, где Бог умер. — Ты же только что сказал, что эта чёрная голова и есть могила Бога. — Это просто модель ума. Маленькое подобие катастрофы насекомого человечества, переданное тебе в дар. — А зачем мне этот дар? — Видишь ли, чёрная дыра — это единственное богатство насекомого человечества. Больше ему нечего было тебе передать. Ты становишься его частью в тот момент, когда чёрная дыра появляется в твоём уме. После этого ты не видишь вокруг ничего, кроме бесконечной библиотеки слипшихся друг с другом ярлыков. Всё, что остаётся в твоей вселенной, — это отражения бирок. — А что происходит с чёрной дырой, когда убирают зеркало? — Наступает последняя стадия в её развитии. Она остаётся без наблюдателя. — И что при этом случается? — Я же говорю, она остаётся без наблюдателя, поэтому никто не знает. — Но можно хотя бы теоретически предположить? — Это значит, что останется теоретический наблюдатель. А последняя стадия — тогда, когда наблюдателя нет вообще. Поэтому нельзя сказать, что с чёрной дырой что-то происходит. Или ничего не происходит. Ничего нельзя сказать. Но с практической точки зрения это означает, что о ней можно больше не беспокоиться.

Ссылки

• Рассказ на официальном сайте творчества писателя