У этого термина существуют и другие значения, см. Сетка (значения).
Се́тка, иногда аво́ська — дешёвая компактная сумка из ячеистой ткани, предназначенная для ношения продуктов, мелких вещей и сплетённая в виде мелкой сети из шнурков, верёвок или нитей.
Сетка вошла в широкий советский быт во времена дефицита, когда люди нередко носили с собой на всякий случай авоську — в кармане или портфеле. Кроме того, в советских магазинах не было полиэтиленовых пакетов для покупок, и сетку или сумку на случай приобретения продуктов или товаров нужно было приносить с собой.
...работа у меня идиллическая (правда, скорее для женского монастыря) — вяжу сетки-авоськи. То есть, не вяжу, а пытаюсь вязать. Ну решительно ни фига не выходит.[2]
...когда я прохожу через двор, возвращаясь из молочной, никого из старух, «гуляющих» сидя на табуретках с подложенным» подушечками, не интересует моя сетка с единственной бутылкой кефира.[3]
Почему русские женщины носят туфли на толстом каблуке?
Потому, что у них в одной руке сетка, в другой — Светка, впереди пятилетний план, а позади пьяный Иван.
...он пошёл с утра на кухню, взял десяток яиц, две электрические лампочки и утюг, всё это положил в сетку, с которой его мать ходила за картошкой, отнёс в ванну, положил на пол и лёг на эту подушку.
...когда мы с женой шли на избирательный участок для голосования, нам встретилась пожилая соседка с большой сеткой, наполненной солью, спичками и бутылками с подсолнечным маслом. Она с трудом несла эту ношу.[9]
Сегодня президент вроде стремится вернуть уважение к спорту, но разве это возможно, когда всё платное? Смог бы я заниматься в трех секциях на двадцатирублевую стипендию? Натаскаешься штангу, придешь в общежитие, из окошка вытащишь сетку, там бутылка с кефиром и с городской булкой — это после штанги-то![10]
— Андрей Сотников, «Коммунист», 2003
Сетка в мемуарах, записных книжках и дневниковой прозе
Живу я в маленькой комнатке, один, как отшельник. И жизнь монашеская: встаю и ложусь рано, разносолами не избалован, и работа у меня идиллическая (правда, скорее для женского монастыря) — вяжу сетки-авоськи. То есть, не вяжу, а пытаюсь вязать. Ну решительно ни фига не выходит. И не выйдет, по всей видимости.[2]
Вот идет человек, тощий, высокий, в больших, порядком стоптанных ботинках, и несет в сетке картошку, такую же, какую приносил домой хозяин. Тощий несет картошку, а пахнет табаком. Шагает быстренько, спешит, будто кого-то догоняет. Но это только показалось — догоняют кого-то все.[12]
...И это всё — моя поездка, ночная музыка на пустынной поляне, — всё тоже уже воспоминание, и когда я прохожу через двор, возвращаясь из молочной, никого из старух, «гуляющих» сидя на табуретках с подложенным» подушечками, не интересует моя сетка с единственной бутылкой кефира. А я прохожу сквозь двор, как через смутный сон, который забываешь, проснувшись поутру. И возвращаюсь поскорей к себе.[3]
Интересно наблюдать смену поколений. За два часа до начала спектакля в длинную узкую комнату под зрительными рядами приходят женщины. Неторопливо отложив сумочки, сетки с продуктами, они переодеваются в форменную одежду ― красные кофточки и юбки. Это билетёры и контролёры. Прежде чем пустить публику, они должны открыть все двери, проветрить зал, протереть влажной тряпкой каждое кресло...[4]
Утром отправился на овощебазу, там продают дешевле, прямо с грузовиков. В 10.30 толпа бросилась в железные, как на Колыме, ворота и начала метаться среди десятков ларьков, похожих на большие скворечники. Метаться бессмысленно, цены всюду одинаковые. Я схватил две сетки картошки по 10 кг и потащился домой. Белые дороги, белые кружевные деревья, тихий рождественский снег падает осторожно, словно кто-то бросает людям пушистые белые цветы. Люди бредут по ним, с хрустом перетирая их подошвами. Я тоже бреду, мешки тащить тяжело. В предынфаркте колотится сердце и блуждающий взгляд дурака. Режиссёр высшей категории, сотни передач за 25 лет. И тем не менее — как спившаяся маргинальная личность, волоку 20 кг картошки, рискуя подохнуть от инфаркта. А снег все идет и идет.[13]
— Евгений Злобин, Дневник, 6 января 1993
Вспоминаю характерную историю, происшедшую в день президентских выборов: когда мы с женой шли на избирательный участок для голосования, нам встретилась пожилая соседка с большой сеткой, наполненной солью, спичками и бутылками с подсолнечным маслом. Она с трудом несла эту ношу. Я предложил ей помочь донести продукты до дому и спросил, зачем ей понадобилось столько соли и спичек. Её ответ поразил меня: «Ведь коммунисты опять берут власть — значит, завтра все исчезнет из магазинов!»[9]
Въ купэ вагона, кромѣ супруговъ Ивановыхъ и Конурина, никого не было.
— Ну-ка, Николай Иванычъ, вмѣсто чайку разопьемъ-ка бутылку красненькаго на сонъ грядущій, а то что ей зря-то лежать... сказалъ Конуринъ, доставая изъ сѣтки бутылку и стаканъ.[14]
Стояла очередь перед лотком с газированной водой. Бежала собачка на ремешке, за ней бежала, держась за ремешок, девочка с авоськой, в авоське капустный кочан как мяч в сетке. Всё это плыло в пекле дня — щиты, стихи, колбаса, собачка, мешки, пробирки с красным сиропом, военные и штатские.[1]
Если взять что-нибудь совершенно непригодное для набивания подушек и вложить это во что-то совершенно непригодное для создания наволочки, получится ли положительная подушка? Надо попробовать. Разумеется, Коля знал, что ничего не получится, но ему очень понравилось размышлять философски. Поэтому он пошел с утра на кухню, взял десяток яиц, две электрические лампочки и утюг, всё это положил в сетку, с которой его мать ходила за картошкой, отнёс в ванну, положил на пол и лёг на эту подушку.
Он сел, поставил на колени грузный портфель, но моментально, откуда ни возьмись, около него возникла востролицая, отнюдь не слишком молодая, но вполне безвкусно размалеванная гражданка в отличном кожаном пальто и с сеткой, полной картошки. Без всякой радости Мокшин попытался встать, чтобы уступить ей место, но в давке сделать это сразу было не так-то просто, а женщина между тем, оберегая свое замечательное пальто, что было сил прижала сетку к коленям Мокшина, непосредственно к его новым серым брюкам.
— Отодвиньте, пожалуйста, куда-нибудь вашу картошку, вы мне пачкаете одежду, — негромко попросил Мокшин, приподнимаясь, но дамочка не пошевелилась, а еще изобразила на своем воробьином лице возмущение.
— Куда это, интересно знать, я уберу?[15]
...Алексей Демидович Ахлюстин, добрейшей души человек, неизвестно, когда, как и почему попавший на работу в милицию.
— Извиняйся как следует: чётко, отрывисто, внятно!
«Испортить эту экзотическую харю, что ли? — подумал Сошнин. — В сетке бутылка с молоком, банка с компотом... Око за око, зуб за зуб, подлость на подлость, да? Да! Да! Однако далеко мы так зайдём...[16]
Из другой двери выходит Андрей Филиппов, грязный, постаревший, хоть и моложе Архимеда лет на двадцать, сгорбившись, в обтруханных штанах, с сеткой пустых бутылок ― видно, шел сдавать, да заплутал.[17]
Дошли до обычного места — дворика с качелями и песочницей. Сели: Валерка, как всегда, на качели, а Иван — на дощатый борт песочницы. Из песка торчали несколько полузанесённых бутылок, узкий язык газеты, подрагивавший на ветру, и несколько сухих веточек. Эта песочница очень высоко ценилась у бутылочных старушек — она давала великолепные урожаи, почти такие же, как избушки на детской площадке в парке имени Мундинделя, и старухи часто дрались за контроль над ней, сшибаясь прямо на Спинномозговой, астматически хрипя и душа друг друга пустыми сетками, из какого-то странного такта они всегда сражались молча, и единственным звуковым оформлением их побоищ — часто групповых — было торопливое дыхание и редкий звон медалей.
Коля тем временем наклонился ко мне для интимного разговора, из которого следовало заключение, что ни один уважающий себя человек на рыбалку без бутылки не ездит. Я сунул ему в руку деньги, и он отправился вверх по пыльной дороге, на ходу вынимая из кармана неизменную принадлежность холостяка — мелко вязанную сетку.[8]
Тут и Коля явился, неся через плечо сетку, полную весело гремящих бутылок. Он был взбудоражен удачей своей и вознамерился немедленно открывать бутылёк с каким-то редкостным вином российского производства, украшенным яркой наклейкой, на которой различалась прежде всего овощь — свёкла и морковь; красочное обрамление этикетки состояло из ягод калины, рябины и смородины.[8]
— Мадам, разрешите представиться! Не угодно ли прогуляться со мной до магазина? За водочкой-с!
— Я не пью! — придумала я на ходу. — Купите мне бутылку минеральной воды, если нетрудно.
— Сей момент! — отрапортовал он и помчался исполнять мою первую просьбу. Через десять минут появился с сеткой, в которой гремели бутылки с водкой.
— К сожаленью, воды нет, только водочка. Не хотите ли выпить за солнце, за море, за жизнь? А?[18]
По тротуару текла плотная людская масса. Её движение напоминало плохо организованную эвакуацию. Старики попадались редко, в основном это были молодые семьи, похожие на крохотные дилетантские таборы: взрослые несли чемоданы и узлы, дети, надрываясь, волокли сетки с консервами или перевязанные крест-накрест подушки.[19]
Она ведь никогда не разрешала себя провожать до дома, я впервые увидел эту хибару. У крыльца две сетки с грязными пустыми бутылками и баба эта… нечесаная, под глазами сизые, бугристые какие-то картофелины, голос хриплый. Не слова — матерщина бессвязная.[20]
В сарайке у двора всегда висели старые дедовы пиджаки — мы быстро приоделись, а я еще и кепку нацепил. Волосы мои белые, аляные падали на лоб, а мне хотелось чуб, как у Есенина, для чего я иногда то носил на глупой юной башке жёсткую сетку с винной бутылки, то поливал голову водой и зачесывал прядь со лба назад. Пока волосы были сырыми, чуб смотрелся почти как у рязанского поэта.[21]
Пришли ах как обкаканные дети
ради которых ходят в магазины
и тащат переполненные сетки
и влезли нашей радости на спины.[5]
— Евгений Сабуров, ««Пришли взыскавшие карьеры офицеры...», до 1984
Дать это жизнью сейчас и вечной
жизнью, в которой, как яйца в сетке,
мы все одинаковы и страшны наседке,
повторяющей средствами нашей эры
шестикрылую помесь веры и стратосферы.[6]
— Иосиф Бродский, «Помесь прошлого с будущим, данная в камне, крупным…» (из цикла «Кентавры»), 1988
подпрыгнули апельсины в сетке
подпрыгнули булки на прилавке
подпрыгнул пистолет в руке убийцы...[22]
— Генрих Сапгир, «Кузнечик» (из книги «Развитие метода»), 1991
Завершен в вещей темени твой самоедский круиз.
Вкрадчива сонная низка колец твоей физии,… но ты не Улисс.
Спец, не треснись ниц, как с сеткой яиц аккуратный слепец.[7]
↑Алексей Злобин. Яблоко от яблони. Дилогия : по дневникам Е. П. Злобина. — Санкт-Петербург : Изд-во Ивана Лимбаха, 2016 г.
↑Н. А. Лейкинъ. Гдѣ апельсины зрѣютъ. Юмористическое описаніе путешествія супруговъ Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановыхъ по Ривьерѣ и Италіи. Изданіе второе. — С.-Петербургъ. Типографія О. Н. Худекова. Владимірскій пр., No 12. 1893 г.
↑Нина Катерли, Окно. — Л.: Советский писатель, 1981 г.
↑В. П. Астафьев. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 9. — Красноярск, Офсет, 1997 г. г.
