Медаль Нобелевской премии, присужденная Александру Флемингу, 1945 г.
Но́белевская пре́мия — (швед.Nobelpriset, англ.Nobel Prize) — одна из наиболее престижных международных премий, ежегодно присуждаемая за выдающиеся научные исследования, революционные изобретения или крупный вклад в культуру, или развитие общества.
В завещании Нобеля предусматривалось выделение средств на награды представителям только пяти направлений:
Содействие установлению мира во всём мире (присуждается с 1901 года в Норвегии).
Кроме того, вне связи с завещанием Нобеля, с 1969 года по инициативе Банка Швеции присуждается также премия по экономическим наукам памяти Альфреда Нобеля, неофициально именуемая Нобелевской премией по экономике. Она присуждается на тех же условиях, что и другие Нобелевские премии. В дальнейшем правление Фонда Нобеля решило более не увеличивать количество номинаций.
От лауреата требуется выступление с так называемой «Нобелевской мемориальной лекцией», которая публикуется затем Нобелевским фондом в особом томе.
Всё моё движимое и недвижимое имущество должно быть обращено моими душеприказчиками в ликвидные ценности, а собранный таким образом капитал помещён в надёжный банк. Доходы от вложений должны принадлежать фонду, который будет ежегодно распределять их в виде премий тем, кто в течение предыдущего года принёс наибольшую пользу человечеству… Указанные проценты необходимо разделить на пять равных частей, которые предназначаются: одна часть — тому, кто сделает наиболее важное открытие или изобретение в области физики; другая — тому, кто сделает наиболее важное открытие или усовершенствование в области химии; третья — тому, кто сделает наиболее важное открытие в области физиологии или медицины; четвёртая — тому, кто создаст наиболее выдающееся литературное произведение идеалистического направления; пятая — тому, кто внёс наиболее существенный вклад в сплочение наций, уничтожение рабства или снижение численности существующих армий и содействие проведению мирных конгрессов… Моё особое желание заключается в том, чтобы при присуждении премий не принималась во внимание национальность кандидатов…
Мечников был глубоко тронут <...>. Он благодарил сердечно и искренне, но с иронией заметил, что Нобелевская премия оказалась волшебным жезлом, который открыл публике значение его исследований. Для него это был уже пройденный этап.[5]
— Лев Зильбер, «И. И. Мечников и учение об иммунитете», 1948
Лучшее средство против депрессии — горячая ванна и Нобелевская премия.[источник?]
В большинстве случаев Нобелевская премия присуждается через многие годы (а очень часто ― через десятилетия) после открытия, и за это время многие ученые, заслужившие, по общему мнению, эту награду, успевают умереть.[11]
— Рафаил Нудельман, «Самые престижные — или самые крупные?», 2013
...хотя список нобелевских лауреатов в области науки ― это, бесспорно, список достойнейших, который читается как история науки XX века в лицах, ― но сколько же в нем «лакун»! Сколько странным образом «пропущенных» фундаментальных открытий![11]
— Рафаил Нудельман, «Самые престижные — или самые крупные?», 2013
― Правда ли, что вы первый русский писатель, которому присуждена Нобелевская премия за все время ее существования?
― Правда.
― Правда ли, что ее когда-то предлагали Льву Толстому и что он от нее отказался?
― Неправда. Премия никогда никому не предлагается, все дело присуждения ее проходит всегда в глубочайшей тайне.
― Имели ли вы связи и знакомства в Шведской академии?
― Никогда и никаких.
― За какое именно ваше произведение присуждена вам премия?
― Думаю, что за совокупность всех моих произведений.[4]
Нобелевская премия была как бы официальным признанием фагоцитарной теории, признанием громадных заслуг Мечникова в изучении иммунитета. Сообразно уставу этой премии, Мечников прочел в Стокгольме печатаемый ниже доклад. Из Швеции он поехал в Россию. Это путешествие превратилось в сплошной триумф. <...> Не только научные круги, но и широкая публика принимали участие в его чествовании. Оно стало праздником русской науки. Мечников был глубоко тронут этим приёмом в родной стране. Он благодарил сердечно и искренне, но с иронией заметил, что Нобелевская премия оказалась волшебным жезлом, который открыл публике значение его исследований. Для него это был уже пройденный этап. Ему было 63 года. Он подходил к финишу своей столь рано ― в 15 лет ― начавшейся научной жизни.[5]
— Лев Зильбер, «И. И. Мечников и учение об иммунитете», 1948
В один из октябрьских дней 1970 года агроному Норману Борлаугу, убиравшему хлеб на опытном поле в Мексике, сообщили, что ему присуждена Нобелевская премия мира. В грамоте о награде стояло: «Его работа даст изобилие плодов земных народам многих стран, на многие годы». Учёный не прервал работы и трудился до вечера. «Беспрецедентное решение Нобелевского комитета, отметившего премией мира работу агронома, доказывает, что сегодня на колосе хлеба сосредоточено внимание не только специалистов, но и всей мировой общественности», ― комментировал этот факт академик П. П. Лукьяненко.[12]
Благодаря Габеру <и его боевому хлору>, Германия приобрела на фронте бесспорное преимущество, но в конце концов проиграла эту войну, которая, казалось, была последней крупной войной в истории.
Отныне немцев презирали во всем мире как нацию негодяев. Отношение к Габеру оказалось более противоречивым. В 1919 году, когда еще не успела осесть (газовая) пыль мировой войны, Габер получил Нобелевскую премию по химии за 1918 год, которая оставалась без обладателя, так как Нобелевский комитет приостановил работу на время войны. Премия была вручена за изобретение процесса получения аммиака из азота, пусть даже удобрения Габера не смогли спасти тысячи немцев, умерших от голода в годы войны. Через год Габера обвинили в военных преступлениях за разработку химического оружия. Из-за его исследований остались искалечены сотни тысяч людей, а еще миллионы пребывали в ужасе.[13]
Нобелевские премии, как известно, были впервые вручены в 1901 году, а учреждены ещё раньше, и с тех пор ни разу не меняли свой устав, предписанный их основателем (если не считать создания премии по экономическим наукам). Более того, любые попытки модернизировать этот устав в соответствии с требованиями времени решительно пресекались руководством нобелевского комитета. Понятно, что в результате устав премий отстал от времени. Он не отражает и не может отразить такие сущностные особенности современной науки, как ее огромная разветвленность и коллективный характер исследований. Но и без этого в работе нобелевского комитета хватает серьёзных недостатков. Главный из них ― это, несомненно, неповоротливость. В большинстве случаев Нобелевская премия присуждается через многие годы (а очень часто ― через десятилетия) после открытия, и за это время многие ученые, заслужившие, по общему мнению, эту награду, успевают умереть.[11]
— Рафаил Нудельман, «Самые престижные — или самые крупные?», 2013
Нобелевский комитет, кроме того, неповоротлив как-то «выборочно». Эйнштейн, например, не удостоился премии ни за частную, ни за общую теорию относительности, и сдается, что в комитете до сих пор считают эти теории недоказанными. А между тем открытие графена стало «нобелевским» чуть не мгновенно, хотя буквально по стопам этой премии начали уже появляться статьи, предостерегающие от преувеличенных надежд на якобы ожидающие нас «за углом» фантастические графеновые перспективы.[11]
— Рафаил Нудельман, «Самые престижные — или самые крупные?», 2013
...хотя список нобелевских лауреатов в области науки ― это, бесспорно, список достойнейших, который читается как история науки XX века в лицах, ― но сколько же в нем «лакун»! Сколько странным образом «пропущенных» фундаментальных открытий! Сколько «четвёртых», «пятых» и так далее участников открытия, оставшихся за бортом жесткого нобелевского правила «не больше, чем на троих»! И сколько, наконец, оскорбительно обойденных первооткрывателей, вместо которых премии получили их соавторы или научные руководители! Чего стоят хотя бы истории Лизы Мейтнер (распад урана), Розалин Франклин (структура ДНК) или Цзянь-Синь By (нарушение симметрии в микромире)! Все это, несомненно, составляет одну из важных причин того нового явления, которым, как я уже сказал, отмечены последние годы ― учреждения все новых и новых премий, параллельных нобелевской.[11]
— Рафаил Нудельман, «Самые престижные — или самые крупные?», 2013
...в этом соревновании новых премий с нобелевскими просматривается еще одна их особенность: они зачастую финансово превосходят «Нобелевку». И это слегка наводит на мысль, что даже самые бескорыстные их учредители, не исключено, надеются прорваться к званию если не наиболее престижной, то наиболее денежной. Такое вот рекламно-научное меценатство новой эпохи. <...> любопытная картина ― вплоть до последнего времени ведущую роль в учреждении «частных» премий играли японские и китайские миллиардеры. Самым серьезным из этих начинаний была премия Киото, созданная в 1984 году крупнейшим японским производителем керамики Казуо Инамори. По своему уровню и особенностям она сегодня действительно приближается к нобелевской, хотя в то же время во многом выгодно отличается от нее. Эта премия присуждается одному человеку. Она дается за вклад в фундаментальные науки, а также в технологию и в культуру[11]
— Рафаил Нудельман, «Самые престижные — или самые крупные?», 2013
Дорогие и уважаемые собратья,
Я был очень доволен, что Нобелевская премия не была мне присуждена. Во-первых, это избавило меня от большого затруднения — распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло; а во-вторых, это мне доставило честь и большое удовольствие получить выражение сочувствия со стороны стольких лиц, хотя и незнакомых мне лично, но все же глубоко мною уважаемых.[1]
— Лев Толстой, письмо группе шведских писателей и учёных, 22 января (4 февраля) 1902 г.
Что запомнилось в Стокгольме? Городская ратуша. Очевидно, в Хельсинки парламент ― подражание стокгольмскому. Зал церемоний для вручения Нобелевских премий ― это декорация из «Аиды».[6]
Когда я получил Нобелевскую премию, единственная большая денежная выплата, которую мне пришлось увидеть, надо было что-то с ней делать. Простейшим способом скинуть эту «горячую картофелину» было инвестировать её, купить акции. Я знал, что приближается вторая мировая война и боялся, что если я буду иметь акции, которые будут расти в случае войны, то буду хотеть войны. Потому я попросил своего агента купить акции, которые в случае войны упадут. Он так и сделал. Я потерял свои деньги и сохранил душу.
...что такое Нобелевская премия для писателя из страны коммунизма? Через пень колоду, не в те ворота, или неподъёмное или под дёготный зашлёп. Оттого что в нашей стране не кто иной, как именно сама власть, от кровожадно-юных дней своих, загнала всю художественную литературу в политический жёлоб ― долблёный, неструганный, как на Беломорканале ладили из сырых стволов.[7]
Для меня 70-й год был последний год, когда Нобелевская премия ещё нужна мне была, ещё могла мне помочь. Дальше уже ― я начал бы битву без неё. А премия ― свалилась, как снегом весёлым на голову! Пришла, как в том анекдоте с Хемингуэем: от романа отвлекла, как раз две недельки мне и не хватило для окончания «Августа»!.. Еле-еле потом дотягивал. Пришла! ― и в том удача, что пришла, по сути, рано: я получил её, почти не показав миру своего написанного, лишь «Ивана Денисовича», «Корпус» да облегчённый «Круг», всё остальное ― удержав в запасе.[7]
Я не против легенд, и мое воспоминание не требует ссылок на себя, но легендам противопоказан дачный стол под клеенкой и солнечные пятна, и по легенде результатом уникальных поворотов судьбы должны быть не страдание и минуты крайнего риска как таковые, а Нобелевская премия.[16]
— Анатолий Найман, «Славный конец бесславных поколений», 1994
В ДК строителей вместе с другими рабочими пришли многие матери-одиночки с детьми, которых им негде было оставить. Когда я закончил читать главу «Нюшка» о таких же матерях-одиночках, как они сами, то словно по какому-то магическому сигналу женщины одновременно встали с мест и показали мне детей ― как своё женское материнское спасибо. Какая Нобелевская премия может сравниться с этим….[17]
Почему я не улавливаю этого камертона гениальности в окружающем меня воздухе? Я думал об этом с горечью, когда писал о Давиде: что-то время от времени дребезжало. Во мне ли дело? в моей постоянной склонности к оговорке? в неспособности правильно видеть на близком расстоянии? Даже Нобелевская премия не всегда убеждает. Или наше время утеряло какое-то качество? (Но бывают ли времена без гениев?)[18]
— Марк Харитонов, Стенография конца века. Из дневниковых записей, 2001
Интересный факт сообщила сегодня Жанна Ковш. По ее словам Нобелевская премия математикам не присваивается. Это сделано для того, чтобы математика не стала естественной монополией. В противном случае используемые для описания формулы станут собственностью математиков. Тогда физикам, химикам и техникам, использующим эти формулы для описания процессов, нельзя будет их использовать без разрешения математиков.[19]
— Владимир Максимов, Дневник научного сотрудника Киевского политехнического института, 10 августа 2001
Купил книгу «Нобелевская премия по литературе» (лауреаты 1901-2001). Нобелевские лекции всех лауреатов за сто лет существования премии. Льву Толстому в 1902 году Нобелевку не дали ― ибо, «некоторые взгляды русского писателя оказались для членов Нобелевского комитета неприемлемыми». И нобелеантом стал 85-летний немецкий историк Теодор Моммзен, автор «Истории Рима». Читал я этот нудный труд. По одной версии «неприемлемые взгляды» Толстого до сих пор держатся в тайне. По другой ― никаких особенно взглядов не было, просто Толстой отказался от премии, учрежденной изобретателем динамита и с простотой русского аристократа послал оргкомитет подальше: «Граф Толстой в ваших премиях не нуждается».[20]
— Если б так просто… К сожалению, всё гораздо сложнее. У некоторых людей приходилось удалять поврежденные височные доли мозга, и они не теряли памяти. Значит, эти доли вовсе не являются хранилищем воспоминаний.
— Как же так, не понимаю.
— Видимо, механика памяти гораздо сложнее. Височные доли как бы играют роль «двери» к воспоминаниям, вот почему при их удалении память всё-таки сохраняется.
— Но где же тогда она хранится?
— Если бы я мог ответить, то стал бы наверняка лауреатом Нобелевской премии, — засмеялся Морис, — Этого пока никто не знает. Может, в нервных клетках, запрятанных во всей толще головного мозга.[21].
Женщины от нас предохраняются. Они распоряжаются чужой судьбой по собственному усмотрению. Прерванное зачатие ― сколько лауреатов Нобелевской премии погибло из-за этого? Никто не может сказать.[9]
— Иржи Грошек, «Лёгкий завтрак в тени некрополя», 1998
― Что вы понимаете! ― с чувством возразил Муфель. ― За этот эксперимент буквально полагается Нобелевская премия, а вы городите сущую чепуху! Только никто мне, конечно, Нобелевскую премию не даст, потому что настоящая наука в загоне, а торжествуют бездари, обыватели и прочая сволота!
― Прочая сволота ― это, видимо, про меня? ― сказал Расческин и побледнел.[22]
Я пропал, как зверь в загоне. Где-то люди, воля, свет, А за мною шум погони, Мне наружу ходу нет. <...>
Что же сделал я за пакость,
Я, убийца и злодей?
Я весь мир заставил плакать
Над красой земли моей.[23].
Император Марк Аврелий
В тонкой плесени чернил
Паче Нобелевских премий
Мысли умные ценил.[24]
— Алексей Цветков, «Как бы славно перестать...» (из сборника «Сборник пьес для жизни соло»), 1978
Чтоб Нобелевской премии добиться,
Не надо становиться Львом Толстым,
Который был в политике тупица
И дух её не почитал святым. Была ему та премия желанна, Но у него не тот был инструмент, Не те фанаты, связи, чувство плана, Диктующего, как ловить момент.
С тех пор вполне решили справедливо,
Что Нобелевка ― главная халва,
Её дают по воле коллектива,
Который выбрал не Толстого Льва...[10]
↑Джордж Бернард Шоу. Афоризмы (серия: мастера афоризма, пер. К.Душенко). — М.: Эксмо 2000 г.
↑ 12Бунин И. А. Гегель, фрак, метель. — М.: Вагриус, 2008.
↑ 12И. И. Мечников. Научное наследство. Том 1. — М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1948 г.
↑ 12Б. А. Бабочкин. Воспоминания. Дневники. Письма. (подгот. текста, коммент., указ. имен — Н. Б. Бабочкина, Л. А. Парфенов), Госкино Рос. Федерации, НИИ киноискусства. — М.: Материк, 1996 г.
↑Китай и русская эмиграция в дневниках И. И. и А. Н. Серебренниковых. В 5 т. Том I. «Пока же мы счастливы тем, что ничто не угрожает нам». — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2006 г.
↑Черняев А. С. 1991 год: Дневник. — М.: ТЕРРА, Республика, 1997. г.
↑А. Г. Найман, Славный конец бесславных поколений. ― М.: Вагриус, 1999 г.
.jpg)