Ро́дина — место, где родился человек, а также страна, в которой он родился и к судьбе которой ощущает свою духовную и материальную сопричастность (последнее — синоним слова Отечество).
– О моя тёплая, цветущая родина, – пела канарейка, – я буду петь о твоих тёмно-зелёных деревьях, чьи ветви целуют прозрачные воды тихих заливов, о светлой радости моих братьев и сестёр, о вечнозелёных хранителях влаги в пустыне – кактусах.
Все эти места давно были знакомы Юргену по рассказам, услаждавшим для него долгие зимние вечера, и вот, теперь он сам увидел и двор, окружённый двойными рвами, деревьями и кустами, и вал, поросший папоротником. Но лучше всего были здесь высокие липы, достававшие вершинами до крыши и наполнявшие воздух сладким ароматом. В северо-западном углу сада рос большой куст, осыпанный цветами, что снегом. Это была бузина, первая цветущая бузина, которую видел Юрген. И она, да цветущие липы запечатлелись в его памяти на всю жизнь; ребёнок «запасся на старость» воспоминаниями о красоте и аромате родины.
И ему страшно стало, что он мог уехать надолго, навсегда, и умереть там, в чужих краях, и угасающим слухом ловить чужую и чуждую речь. И понял он, что не может он жить без родины и не может быть счастлив, пока несчастна она, и в этом чувстве была могучая радость и могучая, стихийная, тысячеголосая скорбь. Она разбила оковы, в которых томилась его душа; она слила её с душой неведомого многоликого страдающего брата ― и словно тысяча огненных сердец колыхнулась в его больной, измученной груди. И в горячих слезах он сказал: ― Возьми меня, родина!
Я знаю, конечно, что, сочиняя музыку, я работаю для родины! По крайней мере мне так говорят в течение двух месяцев, чтобы убедить меня; сначала, чтобы удержать меня от явки в армию, потом, чтобы меня утешить в моей неудаче.[1]:69
— …а у нас сейчас, ― подхватывал Джелладалеев и, вдруг мешая слова двух языков, принимался за длинное и путаное повествование ― о долинах благословенных азиатских рек, где розовыми кострами цветут тамариски, об астрагале и джузгуве, суровых и могучих травах пустыни, и тогда бесплодные, подобно маятнику, качающиеся в веках пески, мнилось, согреты были не солнцем, а его собственной физиологической нежностью к родине, покинутой навсегда.[2]
Природа есть мистическая субстанция, «природина» – мой неологизм, природа и родина, мать – земля своему народу. Народ выступает в отношении «природины» и как сын и муж. Так же, как в древнегреческой мифологии, вы знаете, земля Гея рожает себе Урана – неба, который ей становится и сын, и муж, супруг. Народ в каждой стране – и сын, и муж матери Природы.[3]
Отец – кормилец и защитник жены и семьи. Мистическое тело родины, образ национальной культуры, таинственное дыхание и красота матери-земли – все это было бы открыто вражьим ветрам и налетам, если бы жизнь родины не протекала в формах государства. Лишь его справедливыми, но и строгими законами, его умным миролюбием, но и вооруженной решимостью защищена родина от превратностей и неожиданностей судьбы. Отечество – это меч и щит родины. Не в историческом, но в иерархическом порядке родина первичнее отечества. Если бы у нас не было что защищать, нам не были бы нужны ни меч, ни щит...Правильно потому говорит Вольтер: «Отечество возможно только под добрым королем, под дурным же оно невозможно». Ту же мысль высказывает и La Bruyere: «В деспотиях невозможно отечество». С осознания этой невозможности всегда и начинались революции. Перед революционерами сразу же вставал вопрос: правильнее ли защищать родину на территории поработившей ее деспотии, или извне – на территории чужбины. Те, которым второе решение представлялось более целесообразным, – эмигрировали....
Я возвращуся к вам, поля моих отцов,
Дубравы мирные, священный сердцу кров! <...>
Усталый труженик, спешу к родной стране
Заснуть желанным сном под кровлею родимой.
О дом отеческий! о край всегда любимой!
Родные небеса! незвучный голос мой,
В стихах задумчивых вас пел в стране чужой,
Вы мне повеете спокойствием и счастьем.
Статья в Википедии
Медиафайлы на Викискладе
Новости в Викиновостях
