Ию́ль (лат.Julius«месяц Юлия (Цезаря)», дословно: «кудрявый») — седьмой месяц года, расположенный между июнем и августом. Один из семи месяцев длиной в 31 день. Это, в среднем, самый теплый месяц года на большей части Северного полушария Земли (где июль является вторым месяцем лета), и самый холодный месяц года на большей части Южного полушария (где июль — второй месяц зимы).
А летнее, июльское утро! Кто, кроме охотника, испытал, как отрадно бродить на заре по кустам? Зелёной чертой ложится след ваших ног по росистой, побелевшей траве. Вы раздвинете мокрый куст — вас так и обдаст накопившимся тёплым запахом ночи; воздух весь напоен свежей горечью полыни, мёдом гречихи и «кашки»; вдали стеной стоит дубовый лес и блестит и алеет на солнце; ещё свежо, но уже чувствуется близость жары.
Климат июля. Характеристика этого месяца ― сильные жары, доходившие до +37° в тени. Ночью, в особенности в облачную погоду, так же жарко и душно. Дождливых дней восемь (в том числе три грозы), но дождь обыкновенно небольшой и чаще падает ночью, нежели днём. Обыкновенно дождь шёл после западного ветра, который повторялся периодически и достигал иногда значительной силы.[1]
В это жаркое июльское утро Павел Дмитриевич Звягин, доканчивая свой туалет, сопел и обливался по́том больше обыкновенного. Гроза собиралась три дня. К полудню всякий раз небо покрывалось лилово-серыми тучами, но ветер, подняв целые вихри пыли и яростно потрепав верхушки деревьев, летел дальше, унося грозу. Чувствовалась тоскливая напряжённость, удручавшая нервы. И даже флегматичному Павлу Дмитриевичу было не по себе, когда он вспоминал, какая томительная духота ждёт его в правлении, где все эти дни служащие бродили как умирающие осенние мухи. Захватив шляпу и крылатку, он подошёл к жене, которая проснулась, и поцеловал её тёмную голову.
— Какая дурацкая манера будить, когда я всю ночь не спала! — раздражённо крикнула Лизавета Николаевна, поворачиваясь к мужу спиной.
— Извини, Лиля; я не знал, — пробормотал муж и на цыпочках пошёл вниз, бережно притворяя за собой все двери. На террасе дачи он сказал двум девочкам, которые кинулись ему на шею. — Не будите маму; она не спала всю ночь…
— Гроза будет, я тоже не спала, — нервным голосом сказала бледная хорошенькая гувернантка, наливая Звягину кофе.[2]
Зеленая трава пробивалась между камнями мостовой, словно пушок на щеках юности. Теперь говорят: июльские дни. А тогда никто не думал, июль это или не июль, просто стояло нежаркое лето, и ветер с моря (а может быть, и не с моря) гнал бесцеремонно облака над Широкой улицей. Теперь эта улица называется улицей Ленина. И вот эти три дня отшумели, и снова стало тихо, и по улицам ходили няньки с детьми и собачками, а дворник объяснял кому-то, как пройти к Шимановским во дворе направо, пятый этаж. И я напрягаю память, как борцы и боксеры мускулы перед зеркалом фотоаппарата, я хочу припомнить всех, кто проходил по Широкой, в те минуты, когда солдаты, подчинившись Керенскому, искали Ленина, чтобы его арестовать. Мы с Николаем Бальмонтом стояли у какого-то подъезда, напоминавшего ложу театра. Мы были уверены, что Ленина они не найдут здесь, на Широкой и, потому нам было очень смешно смотреть на задранный нос молодого солдата и его розовый неуклюжий подбородок.[3]
Июль накапливал грозы. По ночам испуганно метавшиеся зарницы с громовым треском раздирали пополам небо. Днями ползли тяжелые свинцовые тучи, далеко в горах гремел гром. Грозы ждали каждый день. Но горячий, как из печки, ветер упорно тянул с собою тучи; скрываясь за горами, они ползли на горизонт, земля и зелень задыхались и темнели от зноя. От духоты и жары люди не находили себе места. Даже ночью трудно было ходить, — так сомнительна была ее прохлада.[4]
— Константин Большаков, «Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова», 1928
В летошнем году заготовили одну солёную морковку ― так и прошла баланда на чистой моркошке с сентября до июня. А нонче ― капуста чёрная. Самое сытное время лагернику ― июнь: всякий овощ кончается и заменяют крупой. Самое худое время ― июль: крапиву в котёл секут. Из рыбки мелкой попадались всё больше кости, мясо с костей сварилось, развалилось, только на голове и на хвосте держалось.[5]
Конец июля прячется в дожди, как собеседник в собственные мысли. Что, впрочем, вас не трогает в стране, где меньше впереди, чем позади. Бренчит гитара. Улицы раскисли. Прохожий тонет в желтой пелене.
Включая пруд, все сильно заросло.
Кишат ужи и ящерицы. В кронах
клубятся птицы с яйцами и без.
Что губит все династии ― число
наследников при недостатке в тронах.
И наступают выборы и лес.[9]
— Иосиф Бродский, «Гуернавака» (из цикла «Мексиканский дивертисмент»), 1975
↑Н.М. Пржевальский. «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор». — М.: ОГИЗ, Государственное издательство географической литературы, 1947 г.
↑Анастасия Вербицкая. Сны жизни. — М.: Товарищество А. А. Левенсон, 1904. — С. 149-190.
↑Рюрик Ивнев. «У подножия Мтацминды». — М.: «Советский писатель», 1981 г.
↑Константин Большаков, Бегство пленных, или История страданий и гибели поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Лермонтова. Роман. Стихотворения. — М.: Художественная литература, 1991 г.
.jpg)
Январь · 
Март · 
Июнь ·
