Шелкови́ца, ту́товое де́рево или туто́вник (лат.Morus) — род растений семейства тутовые. Листопадные деревья, распространённые в умеренно тёплом и субтропических поясах Евразии, Африки и Северной Америки. Ветроопыляемое растение. В молодости быстрорастущее дерево, но постепенно замедляет свой рост и редко вырастает выше 10-15 м. Живёт шелковица до 200 лет, реже до 300-500.
Два своих названия шелковичное дерево получило от своего двоякого применения. Деревья разных видов тутовника имеют съедобные плоды (красные, белые и чёрные тутовые ягоды), из которых делают начинку для пирогов, изготавливают вина, водку-тутовку и безалкогольные напитки. С другой стороны, листья шелковицы, особенно шелковицы белой, являются основным источником питания личинок тутового шелкопряда, куколка которого издавна использовалась для производства натурального шёлка. Высоко ценится и древесина тутового дерева, — плотная, упругая, тяжёлая. Применяется как строительный и поделочный материал в столярном и бондарном производствах.
Шёлк, как он объяснил мне, приготовлялся из внутренностей какого-то земляного червя. Этого червя заботливо откармливали шелковицей — плодом, похожим на арбуз...
А когда мы, пресыщенные, уже не могли ее жрать, перезревшие раздавленные разлагающиеся ягоды толстым слоем лежали под деревом. На них кишели зеленые мухи.[1]
― А ну, тряхни! ― сказал кто-то из сидящих впереди. Всадник покрепче ухватился за ветку и несколько раз тряхнул ее. Чёрный дождь шелковиц посыпался вниз.[2]
Находящиеся в оставленных турками садах шелковичные деревья красотой своей и величиной заставляют думать, что климат и почва здешняя для них весьма благоприятны, но по сие время один только г. Фирх развел оных в прошлом году несколько тысяч для выделывания шёлка.[5]
Путешественники были встречены жителями радушно и пробыли в оазисе неделю. Была половина мая; фрукты только еще наливались. Поспела белая и черная шелковица, которую в изобилии приносили мальчишки для продажи. Эти ягоды сперва не нравились европейцам, но мало-по-малу они к ним привыкли и ели их с удовольствием.[6]
— Мария Лялина, «Путешествия H. М. Пржевальского в восточной и центральной Азии», 1891
Обеспечив каждому из жителей анархического города необходимое, можно будет затем предоставить деятельности частных лиц заботу о том, чтобы дать слабым и больным то, что временно будет считаться предметом роскоши, доставить менее крепким то, что не может быть предметом ежедневного употребления всех. Тут человечеству откроется невероятно широкое поприще для изобретения. Возьмите, например, шёлк. В продолжение тысячелетий шелк (а следовательно, и бархат) считался предметом высокой роскоши. Страны, где растет шелковица, ограничены известною полосою; уход за шелковичным червем труден и т. д. Теперь делают шелк из древесной массы на фабриках; необозримые канадские леса дают шелк, и шелка, которые теперь делаются в Америке из древесной массы, до того хороши, что не уступают лучшим лионским шелкам ни в цветах, ни в упругости ткани. Их носят уже самые отчаянные модницы.[7]
Из других растений, дающих волокна, кроме конопли, играет роль тростник, из которого плетутся необходимые для японцев цыновки или маты, и деревья («бумажная шелковица» Brussonetia papyrifera, также Edgeworthia papyrifera и др.), волокна которых дают материал для изготовления бумаги, служащей для письма, книг, вместо оконных стекол, для картона, фонарей, зонтиков, носовых платков, плащей, мелких поделок и т. д.[8]
Великий шёлковый путь, соединявший Китай со Средиземноморьем, проходил через много стран, в том числе и через Фергану. По этому караванному пути возили из Китая шёлк, а также семена того дерева, которое мы с детства привыкли считать своим и трясти его, как трясут своих: тутовое дерево, именуемое в просторечье шелковицей. А в обратном направлении по этому пути возили люцерну и виноград, которых Китай еще не знал, а Фергана уже знала. Китайские путешественники писали о жителях Ферганской долины, что они «любят вино так же, как лошади любят люцерну».[3]
Я люблю и теперь взбираться мыслию по этим отвесным утесам восточной Швейцарии, на которых рука трудолюбивого Сирийца иссекла бесчисленные уступы, сделав из них лестницу, ведущую на небо, и куда из пропастей принесла она землю, питающую ряды стройных шелковичных дерев и виноградных лоз, обвешанных огромными гроздами, или скромный ячмень.[9]
Шёлк, как он объяснил мне, приготовлялся из внутренностей какого-то земляного червя. Этого червя заботливо откармливали шелковицей — плодом, похожим на арбуз, и потом, откормив, давили на мельнице. Получавшаяся таким образом масса в своём первоначальном виде называлась папирусом и подвергалась ряду обработок, пока, наконец, не превратилась в «шёлк». Странно сказать, что он когда-то очень ценился как материал для дамских нарядов! Из него же обыкновенно делались и воздушные шары. Впоследствии был найден, по-видимому, лучший материал в пухе, окружающем семенные коробочки растения, обыкновенно называемого ботаниками эфорбией, а в то время молочаем.
Бабушка сказала:
― Возьми. Я взял и сказал, что знаю: это малина. А девочка сказала:
― Не знаешь ― то шелковица. И засмеялась. Я хотел бросить ягоды: чего она смеётся и нарочно говорит «шелковица»? А бабушка сказала:
― Ну да, шелковица. Скажи спасибо. И сама сказала девочке «спасибо», потому что я не хотел. Я бабушке ягоды отдал. Бабушка стала вверх показывать:
― Вон, гляди, ягоды ― это всё шелковица. Малина на кусте растёт, а не на дереве. А я не хотел глядеть, потому что все девочки и все мальчики тоже стали глядеть и пальцами на дерево показывать:
― Ось, ось! А я не глядел на дерево, а глядел, как другая лошадка пьёт. <...>
А это шёлковая нитка. Надежда Ивановна сказала, что вон у Кати в косе лента. Она из этих ниточек и сделана. Надежда Ивановна сказала, чтоб Катя показала, и Катя достала из ленты ниточки, тоненькие-тоненькие. И мы все смотрели. И Надежда Ивановна говорила, что это черви ниточки выпускают. А что этого червяка называют шелковичным червяком, и потому это дерево шелковица, что на нём шелковичный червяк живёт. Надежда Ивановна сказала, что она завтра покажет такой клубочек, который червяк делает. У ней есть такие клубочки. Их коконами называют. Она принесёт нам коконов.[10]
После этого он неожиданно притянул одну из веток, нависающих над его головой, и стал бросать в рот, посасывая и причмокивая, мокрые продолговатые ягоды шелковицы.
― А ну, тряхни! ― сказал кто-то из сидящих впереди. Всадник покрепче ухватился за ветку и несколько раз тряхнул ее. Чёрный дождь шелковиц посыпался вниз. Впереди образовалась небольшая суматоха, и писарь, заметив ее, направил на всадника осуждающий взгляд. Дядя Сандро с усмешкой отметил, что писарь старается придать своим глазам такой же блеск, как у оратора.[2]
Шелковица возле дома дяди Тараса была такая огромная и плодоносная, что до отвала накармливала всех детей нашего двора. А когда мы, пресыщенные, уже не могли ее жрать, перезревшие раздавленные разлагающиеся ягоды толстым слоем лежали под деревом. На них кишели зеленые мухи. Ягоды шелковицы были очень сладкие, но приторные.[1]
Великий шёлковый путь, соединявший Китай со Средиземноморьем, проходил через много стран, в том числе и через Фергану. По этому караванному пути возили из Китая шёлк, а также семена того дерева, которое мы с детства привыкли считать своим и трясти его, как трясут своих: тутовое дерево, именуемое в просторечье шелковицей. А в обратном направлении по этому пути возили люцерну и виноград, которых Китай еще не знал, а Фергана уже знала. Китайские путешественники писали о жителях Ферганской долины, что они «любят вино так же, как лошади любят люцерну».[11]
Потом я вижу отца, как он подходит к дикой шелковице, которая растет в нашем дворе. Пригибает ее еще тонкий молодой ствол и быстрыми, как мне кажется, небрежными движениями в нескольких местах расщепляет его финским ножом и плотно вставляет в эти расщепы несколько кудрявых веточек садовой шелковицы. Мне кажется, что из этого ничего не получится, но чудо состоялось, и в тот же год шелковица стала плодоносить.[12]
Дверь трещала и кто-то кричал: «Где завхоз?! Достаньте лом у завхоза!» Чунка на мгновенье растерялся, не зная, чем защищаться, и посмотрел по сторонам. И вдруг он мельком увидел за окном ветку шелковицы, трепещущую на ветерке. Он вспомнил утреннюю шелковицу, вспомнил мокрое, улыбающееся ему исподлобья лицо Анастасии, и внезапно его озарило: он отомстил и уже имеет право на жизнь! Чунка вскочил и распахнул окно. Шелковица росла в трех метрах от окна. Милицейский двор был пуст. Рывком на подоконник, прицелился телом к ближайшей ветке, мелькнуло с веселым отчаяньем: вторая шелковица, поймают ― на третьей повесят! ― и прыгнул.[4]
Там, в Молдавии, пока шли бои, жители были отселены на двадцать пять километров от Днестра: брошенные дома, виноград поспевал на виноградниках, поля кукурузы, шелковица отрясалась с деревьев при каждом разрыве снаряда. Случалось, старик или подросток проберутся наломать кукурузных початков со своего поля, и то ― ночью, тайком, с великой опаской.[13]
Самолёт гудел и улетал прочь от этой земли, на которой смирно копались гектарщики ― крестьяне, которые брали от колхоза в аренду засаженное поле, обрабатывали его в личное свое время и имели право на долю урожая. Это было выгодно хозяйству, потому что урожай волей-неволей оказывался высоким, хватало и крестьянам, и колхозу, и оставалось только руками развести перед безусловностью прибыли. Под горячим солнцем этой земли спела и осыпалась шелковица, зеленые листья которой срезали на корм червям, черви опутывались шелковой нитью ― и это тоже приносило прибыль тем добровольцам, которые не щадили труда держать у себя дома их, ненасытных.[14]
Любите ли вы переулки 16-й станции Большого Фонтана середины семидесятых прошлого века так, как люблю их я? Так бы и полетела туда, да простит меня великий драматург за аллюзию, где томится в ожидании вечернего грозового ливня просоленная крупным южным зноем мелкая степная сладкая пыль в крохотной тени созревших шелковиц. Туда, где девочка Поля пяти лет от роду восседает в трусах и белой майке в фиолетовых пятнах на толстом суку и маленькими грязными жадными пальчиками в заусеницах срывает приторную ягоду и с наслаждением запихивает себе в рот.[15]
А дикая черешня, которой уже нет и в помине! В заброшенных, оставшихся от первых поселенцев садах её было достаточно. Вооружившись банками на верёвочках, мальчишки, как обезьяны, облепляли высокие деревья и несли по домам литры и килограммы чёрной мелкой, но такой сладкой ягоды. Варенье из этого лакомства водилось в каждой семье. А нежная белая, чёрная и розовая шелковица, которую можно было есть только на дереве. Созревая, падая и разбиваясь в кашу, она привлекала тысячи пчёл своей сахаристостью. Сколько укусов и слёз претерпели подростки, бегая босиком по дворам, усыпанным ею, и невольно наступая на роящихся сборщиков нектара.[16]
Я там, у подножья аула,
Тебе шелковицы нарву,
А лошадь и бурого мула
Мы пустим в густую траву.[17]
— Алексей Толстой, «Как здесь хорошо и приятно...», лето 1856
Как стая певчих птиц, в деревьях шелковичных
Щебечут девушки… Сегодня — первый сбор,
Работа ладится в руках к труду привычных.
О, песни девичьи, и небо, и простор!
Ужасен луч зари на улицах столичных.
И от плантации деревьев шелковичных,
Где в зелени листов щебечет звонкий хор
И раннею зарёй задорно вторит эхо
Весёлым окрикам и переливам смеха,
От нежных песенок красавицы Мирейль —
Я вновь переношусь на грязную панель,
К несчастным женщинам в их шёлковой ливрее…[18]
И в полусне и в полумгле Я жду, что поезд остановится На том дворе, на той земле, Где у окна росла шелковица.
Себя, быть может, обелю,
Когда я объясню старением,
Что это дерево люблю
Лишь с детским, южным ударением. Иные я узнал дворы, Сады, и площади, и пагоды, Но до сих пор во рту остры И пыльно-терпки эти ягоды. <...>
Мы связаны на всем пути,
Как связаны слова пословицы,
И никуда мне не уйти
От запылившейся шелковицы.[19]
↑П. П. Свиньин. Описание Бессарабии. — Stratum plus. № 6, 2001-2002 г.
↑«Путешествия H. М. Пржевальского в восточной и центральной Азии». Обработаны по подлинным его сочинениям М. А. Лялиной. — СПб. 1891 г.
↑Пётр Кропоткин. «Век ожидания». Сборник статей. — М.-Л., 1925 г.
↑Д.Н.Анучин, «Географические работ»ы. — М.: Государственное издательство географической литературы, 1959 г.
↑Сенковский О.И. в кн. «Сирия, Ливан и Палестина в описаниях российских путешественников, консульских и военных обзорах первой половины XIX века». — Москва, «Наука», 1991 г.
↑Житков Борис «Что я видел». — Киев, Вэсэлка, 1988 г.
↑Ф. Кривин. Хвост павлина. — Ужгород : Карпаты, 1988 г.
↑Фазиль Искандер. «Школьный вальс, или Энергия стыда» (Старый дом под кипарисом). — М.: журнал «Знамя», № 7, 1987 г.
↑Г.Я.Бакланов, «Жизнь, подаренная дважды». — М.: Вагриус, 1999 г.
.JPG)
.svg){kind=logo}
