Страсть — сильное, стойкое, доминирующее над другими, чувство человека, характеризующееся энтузиазмом или сильным влечением к объекту страсти. Объектами страсти могут быть как люди, так и предметы и даже идеи.
При таком расстройстве жизненных сил питание неизбежно должно ослабевать, количество вредных жидкостей увеличивается, порождая грубые, нечистые жизненные силы и меланхолическую кровь. Другие органы не в состоянии при этом выполнять свои обязанности, поскольку жизненные силы у них отняты сильной страстью, а посему слабеет их способность ощущать и двигаться, вследствие чего мы смотрим на предмет и не видим его, слышим и не замечаем, хотя в противном случае, будь мы свободны, он чрезвычайно впечатлил бы нас. Я могу потому заключить вместе с Арнальдом: <...> велика сила фантазии, и причина меланхолии должна быть в значительно больше мере приписана ей одной, нежели недомоганиям тела.[1]
Все формы организации общества, как хорошие, так и дурные, имеют одну и ту же первоначальную основу, которую следует иметь в виду при каком бы то ни было изменении этой организации. Эта основа — человеческие страсти. Под страстью не следует понимать просто порочное влечение к чему — нибудь, а вообще всякое страстное желание, жажду, помыслы, стремления, надежды и потребности человека.
Не случайно академик Семенов, выступая как-то перед молодежью, отметил: «У настоящего ученого занятие наукой является непреодолимой потребностью, более того, подлинной страстью, которая всегда ведь романтична».[3]
Это был невесёлый, молчаливый ребёнок. Его всячески развлекали, задаривали игрушками, стараясь доставить ему удовольствие, но всё это нагоняло на него только ещё большую тоску. Наконец решили не препятствовать более его склонности к учению. И действительно, получив возможность удовлетворить свою страсть, он несколько оживился. Но его тихая, вялая меланхолия сменилась каким-то странным возбуждением, перемежавшимся припадками тоски. Догадаться о причинах этой тоски и предотвратить её было немыслимо. Так, например, при виде нищих он заливался слезами, отдавал им все свои детские сбережения, упрекая себя и огорчаясь, что не может дать больше. Если на его глазах били ребёнка или грубо обращались с крестьянином, он приходил в такое негодование, что это кончалось или обмороком, или конвульсиями, длившимися несколько часов. Всё это говорило о его добром сердце и высоких душевных качествах.
Его страстью было оказывать помощь всем на свете. Случалось, что он проводил целое утро, втолковывая опытным наседкам, как высиживать цыплят. Вместо того чтобы пойти после обеда в лес за черникой, он оставался дома и раскусывал орехи для своей белки. Ему не было и семи лет, когда он начал спорить с матерью о том, как обращаться с детьми, и делал выговоры отцу за то, что тот неправильно воспитывает его.
Обед был сытный и вкусный. Видно было, что бездетные полковник и полковница прилепились к невинной страстишке — хорошо поесть. Подавали душистый суп из молодых кореньев и зелени, жареного леща с кашей, прекрасно откормленную домашнюю утку и спаржу.
Гремучий водопад, летя вечной стрелой вихрем вниз, заглушил его слова. Но он с новой страстью воскликнул: «Я люблю тебя, солодка!» ― и задрожал. Заунывные, извилистые, певуче однообразные звуки несущихся волн прервали его речь и её ответ, птица с пронзительным криком пронеслась над ними. Но он с <новой> силой воскликнул: ― Я люблю тебя! Старуха, стоявшая у входа в хату, поднесла руки к глазам и произнесла: «Иль сокол наш горлинку гонит». Но засмеялась сестра и сказала: «Нет, он голубь, а она ― соколица».[4]
Страсть нежных, кротких душ, судьбою угнетённых.
Несчастных счастие и сладость огорчённых!
О Меланхолия! ты им милее всех
Искусственных забав и ветреных утех.[5]
Когда в тебе горит огонь в крови
И хочешь ты, чтоб страсть твоя погасла,
Чтоб лютый жар остыл в твоей крови, —
Прими, мой друг, касторового масла.[6]:151
Когда колени страсть вдруг разомкнёт у вас,
И привлекаете к устам рукою гибкой,
Как изменяется взгляд ваших светлых глаз,
Всегда опущенных с невинною улыбкой!
— Анри де Ренье, «Эльвира, что опускает взгляд», 1910
