Не реже, чем существительное бус, в литературе можно также встретить и однокоренной глагол бусить, часто относящийся к зачинающему ситничку или мелочному дождю.
Точно то же происходит и осенью в обратный пролет гусей; но тут они бывают несколько посмирнее, особенно в серые мокрые дни, когда бусит небольшой ситничек.[1]
Пока я возился над дайкой в погоде произошла резкая перемена — небо сплошь затянуло покровом туч и мелкий дождик принялся монотонно кропить окрестность мелким водяным бусом.[2]
В сумраке рассвета, сквозь мглу снежного буса, поднятого метелью, не видно было ни полотна железной дороги, ни лесистого взгорья за ним, ни деревни Ленино…[4]
А ведь моросило. Не дождём еще, а мелким вязким бусом, налипающим на одежду. Все кругом было затянуто угрюмой тяжелой завесью. Время обеденное, а дня уже нет.[6]
Для литературного языка ни слово бус, ни производные его не характерны. Очевидно, это заимствование: повсеместно в коми языке бус означает ‘пыль’, а буси́тны ‘идти мелкому, как пыль, дождю, моросить’...[7]:100-101
— Маргарита Михеева, «Названия некоторых явлений природы в Печорских говорах» (Названия дождей), 1970
Очень употребительно на Печоре в значении ‘редкий мелкий дождь’ слово бус и производные от этого корня: Буси́т ма́ленький бус, дож-от, ноць фсю был; Опе́ть бу́сик нашо́л, буси́т-то, буси́т бусорма́, ма́ленька-ма́ленька, беле́т фсё; Так побуси́ло то́лько мале́нько, где ма́ленький до́жжык; Ви́жу,што забуси́ло, бус нашо́л.[7]:100
— Маргарита Михеева, «Названия некоторых явлений природы в Печорских говорах» (Названия дождей), 1970
Слово бус и производные от него (буси́т, бусене́ц) были отмечены в Великом Устюге ещё в XVIII веке (Симони, 444). В областных словарях есть ряд образований от этого корня с пометами, указывающими на широкое употребление их в говорах Севера и Сибири (см.: Опыт, 18; Даль, I, 145; Подвысоцкий, 12; Грандилевский, 105; Цомакион, 123; Сред. Обь, 55), значения этих слов те же, что и в печорских говорах. Для литературного языка ни слово бус, ни производные его не характерны. Очевидно, это заимствование: повсеместно в коми языке бус означает ‘пыль’, а буси́тны ‘идти мелкому, как пыль, дождю, моросить’ (Коми-зыр. словарь); А. Л. Погодин называет слова бус и бусить зырянскими.[7]:100-101
— Маргарита Михеева, «Названия некоторых явлений природы в Печорских говорах» (Названия дождей), 1970
Бус, бусенец — мелкий холодный дождичек при ненастье; туман, падающий мельчайшими капельками; мелкий мокрый снежок, снежная морось. Бусит — «моросит» (Сибирь, северные и центральные области РСФСР). На Дальнем Востоке также туман, вызывающий обледенение поверхности каких-то предметов. Считают возможным видеть заимствование из тюркских языков: бус — «туман», «пар», «пасмурная погода» (Радлов, 1894); из фин. яз.: коми бус — «пыль», «порошок»; удмур. бус — «туман», «пар», что, возможно, из чуваш. пус — «туман» (Фасмер, 1964). В. И. Лыткин и Е. И. Гуляев <1970> пишут: «считают коми слово заимствованием из русского».[8]:89
— Эдуард Мурзаев, Словарь народных географических терминов, 1984
Бус в публицистике, мемуарах и дневниковых записях
Точно то же происходит и осенью в обратный пролет гусей; но тут они бывают несколько посмирнее, особенно в серые мокрые дни, когда бусит небольшой ситничек. Тогда случается и так, что молодые гуси остаются на пашне и после выстрела, стоит только охотнику спрятаться за экипажем, или тотчас, не останавливаясь до время, ехать, но отнюдь не ходить за убитым гусем, к которому иногда спускаются поднявшиеся товарищи. Ну, вот как тут не скажешь, что еще молодо-зелено.[1]
Уж кое-как в некоторых местах развели огонь и вскипятили чай. На солдатах не было нитки сухой: раздеться же и переменить белье было нельзя, ― того и жди, ― нападут афганцы. Под кибитками грязь, несмотря на то, что их окопали канавами, вода большими лужами подступала под солдатиков. Сверху падала сырость. Поворотится солдатик, а под ним вода так и жулькает. Некоторые от усталости все-таки заснули, а некоторые так и не сомкнули глаз всю ночь. К утру дождь сделался меньше, но бусить не переставал.[9]
— Андрей Боландин, «Поход на афганцев и бой на Кушке», 1890-е
Отпустив Семёна я принялся дробить и колотить выход дайки, в котором местами тускло поблескивали крупные включения похожего на молибденит минерала. Пока я возился над дайкой в погоде произошла резкая перемена — небо сплошь затянуло покровом туч и мелкий дождик принялся монотонно кропить окрестность мелким водяным бусом. Пришлось расставить палатку и в ожидании прояснения приняться за изготовление чая.[2]
Осень подходила в багрянце листвы, в холодке утренних хрустальных заморозков. Потом хлынули скучные, мелкие осенние бусенцы, заливая окрестности. По болотам пошли пузыри, гонимые ветрами и разлетающиеся брызгами. А под Псковом вспух и наливался гноем злобы генеральский пузырь Юденича.[3]
Выбежав к сторожке в углу парка, где находилось боевое охранение, Юргин прежде всего увидел, что в поле действительно все еще метет и кружит метель. В сумраке рассвета, сквозь мглу снежного буса, поднятого метелью, не видно было ни полотна железной дороги, ни лесистого взгорья за ним, ни деревни Ленино… Всюду вправо и влево от сторожки, по неглубокой, полузасыпанной снегом канаве, являвшейся западной границей парка, виднелись солдаты.[4]
Бурнашов вдруг засомневался, стоит ли отваживаться в неведомый тяжкий путь, но Веня заспешил, засобирался, кладь, постели и два мотора снесли в лодку. Забусил ситничек, небо померкло, поволоклось грязными лохмами над головами, и душа Бурнашова засумерничала. Ах ты, боже, клял он неведомо кого, озирая берег. Часом бы раньше. Какая погода была! Что-то суеверное родилось в душе, и Бурнашов решил, что виною всему внезапная спутница, к несчастью она, роковая девица.[5]
Но жили вот, не томились тягостной работой наломился до посиненья, в бане десять потов спустил и опять как новый гривенник. И все три дня бусил дождь, пакостный ситничек: наплывет откуда-то из-за гор легкий туманец, словно костёр развели, потом засинеет по-над головою, бурак налетит с ветром, выполощет землю торопливо, нахлестом, а после долго не может успокоиться морось, такая касть, пылит и пылит. Приплавишься к берегу, чтоб под ёлкой схорониться, в пояс чертоломная таежная трава, и сразу насквозь мокр, будто выкупался, и уже не рад, что полез в жирную поросль. Все кругом каплет, нигде схорону-затулья, и одному бы Бурнашову пропасть тут, прямая погибель.[5]
Готовя братьев к казни или борясь со вшивостью, их еще раз остригли, уж не под ноль, а по-за ноль, обозначив на голове шишки, раздвоенные макушки, пологие завалы на темечках, белые скобочки шрамов, давних, детских, приобретенных в играх и драках. Вперед всего замечались эти непокрытые головы, на которые бусило снежной пылью, и пыль не то чтобы таяла, она куда-то тут же исчезала, кожей впитывалась, что ли. Совсем замерзли, совсем околели братья Снегиревы, уже простуженные в тюрьме или в дороге.[11]
— Виктор Астафьев, «Прокляты и убиты» (Книга первая. Чертова яма), 1995
Но уже у дверей, уходя, чтобы купить обивку для гроба и что-нибудь для завершающего дело стола, она опять ощутила нескончаемость и неподатливость своего вызова, который должен быть уложен в строгие рамки времени. А ведь моросило. Не дождём еще, а мелким вязким бусом, налипающим на одежду. Все кругом было затянуто угрюмой тяжелой завесью. Время обеденное, а дня уже нет.[6]
Стемнело до чуть сквозящей темноты и остановилось. Небо по-прежнему было глухо затянуто, по-прежнему моросило, уж не бусом, а мелким тихимдождиком, но различимый отсвет чего-то огромного, излучающегося сквозь любую преграду стоял над землей подобно свечению единой всечеловеческой жизни. Непогода пригасила электрическое зарево города, придавила многие и многие тысячи огней, взмелькивающих как-то сиротливо и обреченно, а этот неизвестный и глубокий подтай ночи загасить была не в состоянии.[6]
...но лету конец. Конец, конец ― напоминают низко проплывающие, пока ещё разрозненные облака; конец, конец ― извещают птицы, ворохами взмывающие с кормных озер, и кто-то, увидев лебедей и гусей, крикнул об этом; конец, конец ― нашептывает застрявший в углах и заостровках большого озера туман, так и не успевший пасть до полудни, лишь легкой кисеей или зябким бусом приникший к берегам...[12].
Черная кровь
Из-под ножа.
Бусом ― любовь,
Бусом ― божба. Знать не дошла еще Кровь Голубина. Озером ― Жаль, Полем ― Обида. <...>
Так по шатрам,
Через всю Русь: ―
Чтоб тебя сам
Бус-удавлюсь![13]
↑ 123М. С. Михеева в сборнике: Севернорусские говоры. Том 1 (под ред. Н. А. Мещерского). — Ленинград: издательство Ленинградского университета, 1970 г. — 146 с.
↑Э. М. Мурзаев. Словарь народных географических терминов. — Москва: Мысль, 1984 г. — 653 с.
↑Горный М. Походъ на афганцев и бой на Кушкѣ (1885 г.) Воспоминанiе бывшаго рядового Андрея Боландлина. — М.: Е. И. Коновалова, 1901 г. — 108 с.
↑В. Ф. Барашков. А как у вас говорят? Книга для учащихся. — М.: Просвещение, 1986 г.
↑Виктор Астафьев. Прокляты и убиты. Книга первая. Чертова яма. — М.: ЭКСМО, 2007 г.
