У этого термина существуют и другие значения, см. Дождь (значения).
У этого термина существуют и другие значения, см. Снег (значения).
Дождь со сне́гом или снег с дождём, иначе: сне́жный дождь, ле́пень, мо́кредь, ря́нда или ха́лепа — погодное явление весеннего или осеннего периода; смешанные осадки, выпадающие (чаще всего при положительной температуре воздуха) в виде смеси капель и снежинок. Если дождь со снегом выпадает при отрицательной температуре воздуха, частицы осадков намерзают на предметы и образуется гололёд.
В отличие от дождя с градом, который выпадает в тёплые сезоны (летом), снежные дожди знаменуют собой пограничные явления в природе, так или иначе, связанные с переходом через точку замерзания воды. Также отличается дождь со снегом и от мокрого снега, который представляет собой подтаявший снег, попавший во время выпадения в зону положительных температур.
А знаете ли вы, что такое чичерь? Это <...> крупный дождь с мелким снегом, и крупный снег с дождём пополам, и опять крупа — стучит и прыгает, <...> наутро переменился ветер, перемежающаяся чичерь обратилась в скучную, однообразную слякоть...[3]
А вот апрель будет коварным. Только солнышко пригреет, тротуары подсушит и девочки перышки почистят и выбегут в туфельках ― опять с севера надолго придёт циклон, дождь со снегом. Повторяю, пока это еще не прогноз, пока это мое личное мнение, которое я высказываю исходя из характера месяца. Что ж, посмотрим, ребята, каким он будет, апрель 1970 года, в Северной, Центральной и Западной европейской части Союза.[18]
Узоры на окнах в виде растений показательны: «побеги» на них поднимаются вверх ― к прибыли; вниз ― к убыткам. Дождь со снегом, высь в слезах. Рассвет под стать вечерним сумеркам. Бабы выходят на возвышенность и голосят вместе с плачущей природой.[15]
Ноябрьскиесумерки беспросветны. Мелкий снег с дождём. Мокрое крошево под ногами; старые ботинки медленно сыреют, сердце сладко замирает от ужаса, как будто бы он только что прыгнул с крутой высоты, и еще не знает: уйдет от погони или расшибется в лепешку. Оставим Солженицына возле забора марфо-мариинской шарашки; он будет гадать о своей судьбе, мы же с тобой пока погадаем об исторических судьбах пишущей машинки.[16]
В сентябре по вечерам в московских окнах появляется уют. Еще не тот уют, который бывает в ноябре, когда бесконечный дождь бесконечно превращается в снег и обратно, и не тот предновогодний уют-уют, когда сквозь метель и узорчатый тюль нам тепло подмигивают разноцветные лампочки ёлочных гирлянд, но обычный кухонный уют запотевшего от закипающего чайника оконного стекла, на котором можно рисовать пальцем палки, огуречики и кривые рожицы.[17]
Плавание становилось однообразно и, признаюсь, скучновато: все серое небо да желтое море, дождь со снегом или снег с дождем ― хоть кому надоест. У меня уж заболели зубы и висок. Ревматизм напомнил о себе живее, нежели когда-нибудь. Я слег и несколько дней пролежал, закутанный в теплые одеяла, с подвязанною щекой. Только у берегов Дании повеяло на нас теплом, и мы ожили.[2]
Река несла свирепо. Ветер и дождь со снегом секли лицо, холод проникал до костей, но вскоре стал вырезываться из-за тумана и потоков воды памятник Иоанна Грозного. Казалось, опасность прошла, как вдруг татарин жалобным голосом закричал: «Тече, тече!» ― и действительно, вода с силой вливалась в заткнутую дыру.[4]
В другой раз он являлся в мрачном, подавленном состоянии духа, тяжело опускался в кресло и начинал таким образом: “Нет, господа, воля ваша, в Петербурге жить невозможно! Взгляните в окно: снег вокруг, как саван; с неба валит не то дождь, не то какой-то чичер… Все это на меня действует вот до какой степени; жена скоро должна родить (эту новость сообщал он несколько раз в году)… дети больны… Доктор не выходит из дома…“[5]
24-го июня. Как печально кругом. Идет маленький дождь со снегом. На палубе и в помещениях мокро, сыро, неуютно. Уже целый месяц почти не топили носовой кубрик и, может, не придется более затопить когда-либо. Топливо находится в самом плачевном состоянии, угля уже давно нет, а доски все вышли, только осталась палуба, или придется в скором времени начать ломать перегородки и полы на судне.[6]
В конце июня здесь была еще примятая прошлогодняя трава и только начинали распускаться ранние цветы: курослеп болотный ― растение, любящее воду и лесную тень, с почковидными листьями и крупными желтыми цветами; часто встречалась обыкновенная синюха с перистыми листьями и темно-фиолетовыми цветами, имеющими ярко-оранжевые тычинки. Температура заметно снизилась, и по временам шел дождь со снегом. Все это производило впечатление марта месяца. 30 июня мы подошли к водоразделу...[7]
Мы остались на сцене и продолжали действие. Осталась и публика в зале, также не знавшая, в какую сторону бежать, и поэтому решившая сидеть на месте.
― Почему же пушки? ― спрашивали мы вестовых.
― А это, видите ли, крейсер «Аврора» обстреливает Зимний дворец, в котором заседает Временное правительство. Но путь мой домой не был особенно приятным. Шёл дождь со снегом, как бывает в Петербурге глубокой осенью. Слякоть. Выйдя с Марией Валентиновной, я не нашел извозчика.[8]
Чудесные коренные русские слова в основе русских фамилий. Оказывается: загоска (зегзица), а не татарин Загоска в основе известной фамилии; или чичера ― непогодь, дождь со снегом ― Чичерин. Фамилия Пушкин молодая ― со времени понятия об огнестрельном оружии на Руси ― XIV― XV вв. ― чудесный глагол умздить.[9]
22/III. Погода ― сволочь: снег пополам с дождем, сыро, грязно, слякотно. Конец месяца, конец квартала ― и, конечно, «гонют план». Поэтому и работы больше, чем обычно. Сегодня я впервые познакомился с камнем, и камень, соответственно, знакомился со мною.[10]
Итак, мы ужинали. Ночь была адская, дождь со снегом и ветром. То начальник штаба, то личный адъютант генерала вставали от стола и уходили. Они уходили слушать грохот артиллерии. <...>
Ведь она, подумал он, и сама бедна. По окончании вечера он попросил разрешения отвезти ее домой ввиду очень скверной погоды. Шёл дождь со снегом. Она согласилась. В экипаже с закрытым верхом темновато, но когда уличные фонари заглядывают внутрь, красивые глаза сияют.[11]
...между тем сумерки заполонили комнату, хозяин зажег настольную лампу, пододвинув ее к середине журнального столика. Мне показалось, что огонь настольной лампы, обратив свет к круглой столовине журнального столика, сделал видимыми немалые стекла окон, подсвеченные с улицы электричеством, ― казалось, там моросил дождь, а может, дождь со снегом ― в феврале в Пекине может быть и такое. Тем уютнее и, может быть, заповеднее было за столиком, у которого мы заняли свои места.[12]
— Савва Дангулов, «Дорога, которую строил Лу Синь. Дневник одного путешествия», 1981
Вдруг по телевидению — наша кинохроника. Голос диктора многозначительный, без юмора, и такие знакомые кадры, такие странные, когда их смотришь отсюда… Женщины в ватниках. Платочки. Унылый мотив аккордеона. Невеселые улыбки. Дети в детском саду в невероятно убогих платьицах что-то тоскливо пляшут с веточками в руках. Все это и дома невесело смотрится, но — привычно. А тут видишь наглядно такой контраст всему, что тебя окружает! Жутковато. Огромные грязные дороги, грузовики, грузовики, лица шофёров, снег с дождём.[13]
В один из этих дождливых промозглых дней умерла моя бабушка, намучившись и изболевшись. В день ее похорон дождь неожиданно сменился снегом. За те несколько минут, которые понадобились, чтобы дойти от машины до крематория, все лицо мое искололо острым мелким снегом, и потом, под каменными сводами зала, в центре которого на странном возвышении лежала какая-то помолодевшая, неузнаваемая моя бабушка, исколотое лицо начало гореть, как будто его потерли колючей заледеневшей варежкой.[19]
Мне было прислано приглашение на торжественную церемонию вручения награды, но принять в ней участие я не смогла: из-за очень трудного перелета из Латинской Америки в Париж, из-за резкой смены времен года — от лета к зиме, от жары к дождю со снегом, — от перепадов давления у меня начались мучительные головные боли, я даже не могла стонать, лежа в кровати.[20]
Мы поспешили к ним домой и прочитали прощальную молитву. Было еще очень раннее утро, лишь несколько людей были с Еленой Боннэр. В день похорон, 18 декабря, погода была отвратительной, снег с дождём, гололёд, но это не помешало людям прийти, чтобы проститься. По официальным оценкам проводить Андрея Сахарова в последний путь пришли около сотни тысяч человек…[21]
У меня за вас, родная моя, все сердце изныло. Ведь вот, душечка моя, я вот знаю, что у вас теплого салопа нет. Уж эти мне петербургские весны, ветры да дождички со снежочком, ― уж это смерть моя, Варенька! Такое благорастворение воздухов, что убереги меня, господи! Не взыщите, душечка, на писании; слогу нет, Варенька, слогу нет никакого.[1]
Ветер выл в опустелых улицах, вздымая выше колец черную воду Фонтанки и задорно потрогивая тощие фонари набережной, которые в свою очередь вторили его завываниям тоненьким, пронзительным скрипом, что составляло бесконечный, пискливый, дребезжащий концерт, весьма знакомый каждому петербургскому жителю. Шел дождь и снег разом. Прорываемые ветром струи дождевой воды прыскали чуть-чуть не горизонтально, словно из пожарной трубы, и кололи и секли лицо несчастного господина Голядкина, как тысячи булавок и шпилек. Среди ночного безмолвия, прерываемого лишь отдаленным гулом карет, воем ветра и скрипом фонарей, уныло слышались хлёст и журчание воды, стекавшей со всех крыш, крылечек, желобов и карнизов на гранитный помост тротуара. Ни души не было ни вблизи, ни вдали, да казалось, что и быть не могло в такую пору и в такую погоду.[22]
Печальное и неприятное зрелище представляет Петербург в десять часов вечера, и притом осенью, глубокою, темною осенью. Разумеется, если смотреть на мир с точки зрения кареты, запряженной рьяною четверкою лошадей, с быстротою молнии мчащих ее по гладкой, как паркет, мостовой Невского проспекта, то и дождливый осенний вечер может иметь не только сносную, но даже привлекательную физиономию. В самом деле, и туман, который, как удушливое бремя, давит город своею свинцовою тяжестью, и меленькая острая жидкость ― не то дождь, не то снег, <...> все это, вместе взятое, дает городу какую-то поэтически улетучивающуюся физиономию…[23]
А знаете ли вы, что такое чичерь? Это всё, что хотите, то есть и сухая, едкая крупа, и крупный дождь с мелким снегом, и крупный снег с дождём пополам, и опять крупа — стучит и прыгает, и опять очередная... Так и думалось, что настанет зима, подмерзнет, подтрусит снежку, и начнутся пороши. Однако ж не подмерзло, не запорошило; наутро переменился ветер, перемежающаяся чичерь обратилась в скучную, однообразную слякоть... настала тишина, обуяла лень, дремота, всё утихло, все насупилось; молча, без мысли и желания, глядишь, как мелкий дождик сечёт по кожаному фартуку, слушаешь, как чавкают лошадиные копыта, а там уставятся глаза на обод колеса и тупо глядят, как клубится и плывет по нём мутная вода...[3]
При сем позвольте вам, господа, напомнить, что с тех пор, как это дело началось, время прошло немало, и на дворе стояло Спасово Рождество. Но вы не числите тамошнее Рождество наравне со здешним: там время бывает с капризцем, и один раз справляет этот праздник по-зимнему, а в другой раз невесть по какому: дождит, мокнет; один день слегка морозцем постянет, а на другой опять растворит; реку то ледком засалит, то вспучит и несет крыги, как будто в весеннюю половодь… Одним словом, самое непостоянное время, и как по тамошнему месту зовется уже не погода, а просто халепа, так оно ей и пристало халепой быть. В тот год, к коему рассказ мой клонит, непостоянство это было самое досадительное.[24]
В конце ноября вместе с дождем повалил снег. Поля оделись серою пеленой. На грязных дорогах появились точно заплаты из белого сукна. Никодим, ездивший на станцию за газетами, воротился мокрый до последней нитки. Зато в газетах оказались интересные новости: в Москве ждали постановки новой оперы и приезда знаменитого трагика на гастроли. <...>
― Не съездить ли нам в Москву, Marie? Это, должно быть, очень интересно! ― сказал он, заглядывая ей в глаза. Она помолчала, посмотрела в окно, где мутная завеса дождя и снега застилала окрестности, подумала о том, что сегодня вечером, несмотря на отвратительную погоду, скучные соседи непременно явятся «повинтить», а за обедом пойдут непременные разговоры о кухарке Аксинье или о вчерашнем «шлеме», который открыл Сергей Петрович, и проговорила:
― Хорошо, я согласна.[25]
Погода была тоскливая. Шел дождь с мокрым снегом по временам. Пронизывало холодом и сыростью. Море, свинцовое и неприветное, слегка переливалось маленькой зыбью, с едва пенившимися, ленивыми «зайчиками». Горизонт большого рейда был затянут мглой… Брандвахта едва виднелась. Небо было обложено тяжело нависшим серым куполом туч. Кронштадт был окутан мутной пеленой, сквозь которую выделялись тусклыми силуэтами церкви и высокие трубы казенных мастерских.[26]
Было раннее ненастное сентябрьское утро. Шел то снег, то дождь с порывами холодного ветра. Все арестанты партии, четыреста человек мужчин и около пятидесяти женщин, уже были на дворе этапа и частью толпились около конвойного-старшо́го, раздававшего старостам кормовые деньги на двое суток, частью закупали съестное у впущенных на двор этапа торговок. Слышался гул голосов арестантов, считавших деньги, покупавших провизию, и визгливый говор торговок.[27]
Порою раздаётся сдавленный крик возмущения, но он звучит тускло и неуверенно, как будто человек ещё не решил: пора возмущаться или уже ― поздно? Усталые лица полицейских озабочены, озлоблены. Капли дождя тускло блестят на шапках и усах. И на людей, ― побеждённых без боя, ― вместе с дождём лениво падают крупные, липкие хлопья снега ― опускается угрюмая печаль.
― Загоняй во двор! ― крикнул кто-то осипшим голосом.[29]
4 мая. После теплых, как будто летних, дней, вдруг опять зима. Холод, ветер, мокрый снег с дождем. По Неве идет ладожский лед. Говорят, впрочем, что здесь выпадает снег и в июне. Наш «дворец» доведен до такого запущения, что крыша оказалась дырявою, и сегодня ночью, во время сильного дождя, в спальне ее высочества текло с потолка, хорошо еще, что мимо постели. На полу образовалась лужа. [30]
Февральский сильный ветер дул с моря, хлеща дождем и снегом вдоль улицы, лепил глаза, барабанил по верхам экипажей, забивал хлопьями огромные усы городовому, брызгал из кадок и надувал полосатую парусину на подъезде спортивного клуба барона Зелькена…
Придерживая полы раздувающейся шубы, прикрываясь воротником, в подъезд быстро вошел небольшого роста человек; сдерживая нетерпеливые движения, сдернул перчатки, сбросил великану швейцару шубу и, положив ладонь на пробор, вгляделся у зеркала в суженные свои зрачки; лицо его было нервное, худое, с небольшими усами и русой бородкой. Оглянув себя, поморщился…[31]
Тьма, а потом появляется скупо освещенная свечечками, прилепленными у икон, внутренность монастырской церкви Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в коей продают свечи, широкую скамейку возле нее, окно, забранное решеткою, шоколадный лик святого, полинявшие крылья серафимов, золотые венцы. За окном ― безотрадный октябрьский вечер с дождем и снегом. На скамейке, укрытая с головой попоной, лежит Барабанчикова. Химик Махров, в бараньем тулупе, примостился у окна и все силится в нем что-то разглядеть.
Разведка донесла, что стадо ночует километрах в пяти от них среди скирд, развороченных чабанами и солдатами на корм скоту. Шел крупный холодный дождь со снегом, снег таял, под ногами образовалась грязная мокрая кашица. Ребята, приволочившие на ногах со степи пуды грязи, жались в кучи, согреваясь теплом друг от друга, шутили: ― Ничего себе, попали на курорт! Рассвет забрезжил такой темный, мутный, сонный и так долго не приходил в себя, будто раздумывал: «Стоит ли вставать в такую отвратительную погоду, уж не вернуться ли обратно да и залечь себе спать?..»[32]
Вайсу он сказал, чтобы тот приготовился к поездке, с ними поедет и Курт: он, Дитрих, не выносит одиночества… Шел дождь со снегом. Едва успев коснуться земли, снег таял. И все было грязным. И небо в грязных низких тучах, и земля в грязных лужах, и раскисшее от грязи шоссе, и цвета земли вода в речках, и стекла машины, заляпанные грязью. Дитрих сел рядом с шофером, и Вайс вольготно расположился на заднем сиденье. Свет едва проникал в машину сквозь забрызганные грязью стекла. Сумрачно, клонит в сон.[34]
С погодой нам не повезло. Все время осадки: дождь со снегом и сажей паровозной. Одежки у нас плохие. Шерстяных вещей не было. Друг о друга грелись, и одеяла спасали. <...> В Кушке все обмундирование хлопчатобумажное, портянки, жархалаты ― на зиму не рассчитывалось. Теоретически там вообще зимы не должно быть. На практике все иначе получилось. Осень мокрая, холодная, дождь со снегом все время.[35]
… но вдруг наискось, во всю длину Елисейских полей от каштановой рощи до Триумфальной арки подул страшно сильный северный ветер, по-зимнему острый, насквозь пронизывающий. Небо потемнело, покрытое сумрачным плащом Воланда, и даже, кажется, пронеслось несколько твёрдых снежинок. Нас всюду преследовала зима, от которой мы бежали. Ледяной дождь пополам со снегом бил в лицо, грудь, спину, грозя воспалением лёгких, так как мы были одеты очень легко, по-весеннему. Ветер нёс воспоминания о событиях моей жизни, казавшихся навсегда утраченными.[36]
Алевтина уже сильно не в духе: был бы математик, он бы отвёз их на машине домой ― надо было, конечно, поехать втроём, ― в тридцать лет хорошо спать дома, какая, к чёрту, романтика… К тому же мокрый снег. Снег идёт вполовину с дождём и бьёт по подоконнику дряблым кашеобразным стуком.
― Чего бы я не хотела в старости, ― мрачно сообщает Алевтина, ― так это помереть в такой вот гостинице. И ещё ворчит: ― Ну и дыра.[37]
Об этой пасхальной неделе у меня сохранились самые смутные воспоминания, хотя осталось общее представление, что именно в этот короткий период в моей душе произошел какой-то странный поворот, а телесно я превратился из юноши, почти мальчика в молодого мужчину, и этому возмужанию содействовало все вместе: и яркая южная весна, и пасхальная неделя, которую я провел совсем не так, как предполагал, а главное, то ощущение причастия, которое я принял еще на страстной неделе в действующей армии перед походным алтарем, поставленным возле орудия смерти, на батарее, с непокрытой, коротко остриженной головой, мокрой от дождя пополам с мартовским снегом.[38]
С кладбища возвращались пешком. День был солнечный, даже жаркий, случаются в середине весны такие дни, когда кажется ― все, холода кончились и пришло лето, хотя всем хорошо известно: и в мае, и даже в начале июня бывают и заморозки, и дожди со снегом. Но сейчас, действительно, было жарко. Галкин устал, запыхался и сказал, что сядет на шоссе в автобус, до дому пешком ему не дойти.[39]
Уже стемнело, но фонари еще не горели. Ветер носил перемесь дождя и снега. Был тот час, когда ты, если ты ленинградец, понимаешь, что это такое: и стояла тьма над бездною. Как раз в такую погодливость неведомая сила загнала Германна в одну из главных улиц Петербурга.[14]
У неё оказалась машина с открытым верхом, «мерседес», что ли. Пока ехали к городу, усиливалась непогода, или правильнее сказать «она усугублялась», во всяком случае сначала пошел снег, потом дождь со снегом, потом наоборот, а потом и просто снег повалил, вернее, полетел на их башки свирепыми зарядами. Нора чертыхалась: механизм, поднимающий крышу, заело. Остановились на обочине, пытались вручную, ничего не получалось, выход один ― целоваться взахлеб! Иные из проезжающих успевали ткнуть в них пальцем, обхохотать. Поехали дальше и прибыли к дому со снежными пирожками на макушках.[40]
И решив, что отдаст ей стихи в день отъезда, запечатал конверт и, засунув в карман, побежал с ним на хату. Дождь со снегом не шёл, а роился, налетая мошкой на фары и фонари. Мысль о том, что всего через десять минут он увидит ее, почему-то водила кругами, и в груди было душно и ватно. Выбрав самый далекий до Владова дома маршрут, он застыл на углу ― где трамвайные дуги искрили о крепеж проводов ― в ожидании скудного фейерверка, а дождавшись, решил посмотреть, все ли дуги в сырую погоду искрят… и увидел на задней площадке ее, и рванулся за угол, к остановке, но, когда добежал, Нина шла уже к Владову дому.[41]
Холодный ветер нанёс ворохи серых, в середине чернью клубящихся туч и с раннего утра по переменке хлестал по земле то дождём, то липким снегом. Всё живое умело попряталось куда могло и сидело в тёплых лесных крепях под сухими пихтами да елями, под скирдами, в норах, в гнёздах... Он и ещё что-то вышлёпывал мокрыми губами, стараясь сквозь пелену дождя со снегом увидеть небо и того, кто там, на нём, на небе, обретается и призван всем помогать. Помогать, помогать, и только, других у него дел и обязанностей нету.[42]
Чтобы утром на половицах ― теплые солнечные квадраты. Но за окном снег с дождём. Снег вовсе не белый. Он серый и сыплется с серого неба. Но я уже знаю, что однажды небо станет белым и земля станет белой. Это днем. А ночами небо будет синим и снежная земля тоже синей.[43]
Антон подъехал к условленному месту, припарковался, оперся затылком о подголовник и опустил стекло. Не то дождь со снегом, не то снег с дождем. 1 декабря, первый день зимы, а на деле – не пойми что. Скоро каникулы у детей, надо что-то думать, куда-то их отправлять покататься на лыжах, что ли, или просто воздухом подышать…[44]
Отчаянье штриховало жизнь, серым по листу, штрих к штриху — или это Теплый рисовал дождь? Мама, ну, какой же это дождь, это снег пошел. Из тучи выросла вниз стена, снежная, но не плотная, можно пройти насквозь. Пролететь. Это чайка, смотри. Она летит к берегу есть черепашат, помнишь, мы видели? Тетя не помнила, но боялась признаться. Где? Разве они видели чаек? В музее, подсказывает Теплый. Ах, да, в музее... Там была чайка?[45]
Был страшен миг последней немотой Перед грозой. Клубилось, трепетало
И застывало снова за чертой,
Где молнии уже вильнуло жало.
Где старый дом, стоявший в тупике.
Впервые озаренный ― словно сдвинут.
Где все карнизы голуби покинут.
Где вырос флаг на явленном древке.
И полоснуло грохоту навстречу
По воздуху над тучами в разбег,
По пригородам падал первый снег
С фруктовых гор, не охлаждая сечу.
Но вот смотри, за первой прядью прядь Дождя легчайшего и теплого, льняного
Уже из форточки перебирать.
Хотя и страшно, но совсем немного.[47]
— Алла Головина, «Был страшен миг последней немотой...», 1937
Шел снег вперемежку с дождем,
светало, и в ситничке редком
я видел себя малолетком
в том ситцевом городе, в том
чужом полуночном саду,
где были знакомы все щели,
где яблоки райские зрели ―
ах, как они вязли во рту!
— Олег Чухонцев, «Всю ночь громыхал водосток...», 1969
Кинфия, душа твоя ― растенье и не может в росте уменьшаться, но растет и зреет и трепещет. Есть у цвета смысл сокровенный, есть у цвета тайное значенье. Дождь ― есть снег, глубоко постаревший, оба же они ― одна вода, так душа собою остается у младенца и у старика. Все же знать нам нужно ― снег ли, дождь. Снег не может вдруг пойти в июне, Дождь не льется мутно в январе. Краснобай ты жалкий и нелепый.
И от всех от этих разговоров
почернела вся моя душа.[50]
— Елена Шварц, «Грек, ты помнишь ли — во сколько обошёлся?..» (из цикла «Кинфия», из книги «Оркестр»), 1978
Лязгает поздняя осень, знобит все живое,
Падает влага со снегом с небес городских, Холод настиг пребывающих в вечном покое,
В грязных и нищих квартирах все больше больных.[53]
.jpg)
