У этого термина существуют и другие значения, см. Ёрник (значения).
Ёрник или (чаще) е́рник — диалектное слово, распространённое в разных регионах, нередко весьма отдалённых друг от друга, и имеющее несколько групп значений. Чаще всего ерником называют заросли низкорослых кустарниковых растений или, если речь идёт о северной или болотной флоре, — деревьев, измельчавших до состояния корявой кустарниковой поросли. К примеру, обычные берёзы в болоте превращаются в чахлый берёзовый ерник; а на мерзлоте, в тундре берёзовый стланик (сланец) из карликовых деревьев (Betula fruticosa, Betula nana) тоже зовётся ерником. Также ерник бывает таловым (карликовая ива) или еловым. В Печорском крае ерой называют кустарниковую вербу, у которой листья только внизу, а верхние ветки обмёрзли и торчат как метла. Ерником могут становиться многие деревья и кустарники.
Обыкновенным ерником называют ещё кустарничковое растение, ничем не напоминающее карликовые берёзы. Это — родственник черники или брусники, красивая северная ягода водяника (или вороника) из семейства Вересковых. Прежде этот вид выделил в отдельное семейство ерниковых (Empetraceae Lindl.)
По всему берегу Ледовитого моря лес не растёт. Он оканчивается постепенно; близ пределов своих покрыт мхом, низок и искривлен. На некоторое пространство от конца лесов растёт ещё низкий тальник и ерник (betula nana), которые с приближением к морю становятся приметно реже и ниже и, наконец, вовсе теряются.[1]
Лиственица, столь пышно и могущественно произрастающая за горой, превращается здесь в низменный, изогнутый кустарник; местами стелются тальник и берёзовый ерник не более фута вышиной. Обгорелые пни и кусты, следы пожара, делают картину еще печальнее.[1]
Здесь оканчивается высокоствольный лес; на противоположной стороне растёт только ивовый кустарник, превращающийся, наконец, в низменный, стелющийся ерник.[1]
...только сѣверныя покатости горы едва, едва покрыты мелкимъ кустарникомъ, или по сибирски ― ерникомъ, который, тѣсно связываясь съ приближеніемъ горъ къ сѣверу, то есть къ лѣсистой полосѣ, незамѣтно переходитъ сначала въ мелкій, а потомъ и въ настоящій лѣсъ.[2]
В старые годы, когда шаг за шагом Русь отбивала у старых насельников землю, нещадно губила леса как вражеские твердыни. Привычка осталась; и теперь на Горах, где живут коренные русские люди, не помесь с чужеродцами, а чистой славянской породы, лесов больше нет, остались кой-где рощицы, кустарник да ёрники…[3]
Строевого леса здесь нет совсем, а все холмы или голы, или покрыты небольшим однообразным кустарником, который на сибирском диалекте зовется ерником.[4]
Здесь лошади ещё труднее: ее ноги путаются в зарослях ерника (Betula nana) и проваливаются в болото между острыми камнями, и она часто падает на колени.[5]
Подниматься довольно трудно; особенно мешает ерник, ветки которого пружинят под ногой и сталкивают назад; немного легче итти травой, но и здесь ноги постоянно запутываются в густом сплетении.[5]
Полярный березник (Betula nana, чира или ерник) появляется также несколько ниже границы леса на смену более высокой Betula humilis, которая никогда не поднимается до границы леса, но наибольшего распространения он достигает на первой ступени альпийского луга.[5]
Всё, что в недрах ерника хранится, недосягаемо для вашего глаза: вы ничего не увидите. Порою только на вершине кустарника покажется та или другая птичка, гнездящаяся в гущине кустов.[6]
— Пётр Козлов, «Географический дневник Тибетской экспедиции 1923-1926 годов», 1925
Стоят ели, вопрошают: как это она там? Даже нам невозможно, слишком сыро, вечная мерзлота близко, а густой ерник света до земли не пускает. Сосна стоит ровная, бравая...[7]
— Гавриил Давыдов, «Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним», 1809
По всему берегу Ледовитого моря лес не растет. Он оканчивается постепенно; близ пределов своих покрыт мхом, низок и искривлен. На некоторое пространство от конца лесов растет еще низкий тальник и ерник (betula nana), которые с приближением к морю становятся приметно реже и ниже и, наконец, вовсе теряются. Из дерева одна лиственица растет в крайних к северу лесах. Все пространство от лесов до берега Ледовитого моря состоит из тундры, т. е. покрыто мхом, крайне болотисто и усеяно озерами. В редких местах произрастает трава.[1]
В первый день проехали мы только 11 верст, по низменности между горами Пантелеевой и Суровой, и остановились ночевать на северном скате Суровой, подле небольшого озера. Страна, нас окружавшая, ничем не защищенная от влияния холодных северных ветров, представляла вид самый унылый и пустынный. Лиственица, столь пышно и могущественно произрастающая за горой, превращается здесь в низменный, изогнутый кустарник; местами стелются тальник и берёзовый ерник не более фута вышиной. Обгорелые пни и кусты, следы пожара, делают картину еще печальнее.[1]
В 10 верстах от ночлега достигли мы реки, которую наши проводники называли Федотихой. Она течёт по опушкелеса и впадает с правой стороны в Филатову, под 69°3' широты. Здесь оканчивается высокоствольный лес; на противоположной стороне растёт только ивовый кустарник, превращающийся, наконец, в низменный, стелющийся ерник.[1]
Августа 8-го продолжали мы путь по низменному берегу. Направо от нас пролегал крутой яр, от 3 до 7 сажен вышины. В нем нельзя было надеяться найти мамонтовых костей, ибо он казался новейшего образования и состоял из волокон разных кореньев и ерника.[1]
В одном из обвалов видели мы разрез небольшого обсохшего озера. Оно было от 4 до 6 футов глубиной. На дне его лежал довольно толстый и гладкий слой льда, над ним находился другой слой, а пространство между обоими было пусто. Верхний слой льда был покрыт землёй, на которой росла трава и местами стлался ерник.[1]
Продолжая подниматься по гриве в юго-восточном направлении, мы через час по выходе со стана вышли на первый широкий прилавок, покрытый зарослями кустарников ивы и ерника, а дальше ― широкими цветистыми лугами... <...>
Перейдя Катунь у самого выхода потока из ущелья, мы оставили лошадей на береговой площадке в 2 кв. саж. и начали карабкаться на террасу по очень крутому склону в виду водопада. По склону кое-где взбегали отдельные кедры и группы листвениц; между ними густо засел ерник и трава в рост человека. Подниматься довольно трудно; особенно мешает ерник, ветки которого пружинят под ногой и сталкивают назад; немного легче итти травой, но и здесь ноги постоянно запутываются в густом сплетении. К нашему благополучию, мы набрели на широкую тропу, недавно промятую медведем, и по ней поднимались довольно легко.[5]
Шикша (Empetrum nigrum L.) ― вечнозелёное растение из семейства Водяниковые со своеобразным «водянистым» вкусом. У неё есть и более романтичные наименования: хранительница души, кудесная трава, кудесница, чёрная трава, дорогая трава, а ещё: ариска, багрянка, болотница, водянка чёрная, глуханя, голубень, ерник, толкуша, шиптуш-трава.[9]
— Ольга Шестова, «Богатства Беломорья», 2009
Эта речка несколько больше Кара-узюка и течет тоже в густом лесу. Перешли ее и опять подвигались густым нетронутым лесом с гигантскими завалившимися стволами, которые очень затрудняют движение. Только изредка попадаются болотистые поляны, густо заросшие кустарниками, скрывающими каменистую россыпь. Здесь лошади ещё труднее: ее ноги путаются в зарослях ерника (Betula nana) и проваливаются в болото между острыми камнями, и она часто падает на колени. Но проводник, смуглый калмык с черной косой, уверял, что это самая удобная дорога.[5]
Полярный березник (Betula nana, чира или ерник) появляется также несколько ниже границы леса на смену более высокой Betula humilis, которая никогда не поднимается до границы леса, но наибольшего распространения он достигает на первой ступени альпийского луга. Полярный березник образует очень густую заросль со стелющимися неправильными стволами и восходящими побегами, покрытыми мелкими зубчатыми листиками. Кустарник обыкновенно достигает половины человеческого роста. Плотное сплетение ветвей кустарника представляет значительное препятствие для движения не только людей, но и лошадей; нижние ветви пружинят под ногой или задерживают в узких петлях между побегами. Иногда к нему присоединяются кустарниковые ивы, образуя смешанное насаждение, но последние могут расти и без примеси березника. Нахождение Betula nana на альпийских лугахАлтая отличает его флору от швейцарской, где этот кустарник очень редок, и приближает к флоре полярной тундры.[5]
Мы шли вперед вдоль течения Безымянной. Вся долина была сплошь устлана ерником, стелющимся сплошным серым ковром. Всё, что в недрах ерника хранится, недосягаемо для вашего глаза: вы ничего не увидите. Порою только на вершине кустарника покажется та или другая птичка, гнездящаяся в гущине кустов. Вдоль течения речек стоят группами или даже одиноко высокие лиственницы.[6]
— Пётр Козлов, «Географический дневник Тибетской экспедиции 1923-1926 годов», 1925
Но, надо замѣтить, по этому раздѣленію сѣверная часть Забайкалья несравненно громаднѣе южной. Степей въ южной половинѣ, относительно гористыхъ мѣстъ, несравненно меньше. Степныя пространства здѣсь какъ бы незамѣтно переходятъ въ гористыя. Около нихъ хребты незначительны и постепенно переходятъ въ настоящія горы; ― они по большей части голы, безлѣсны, только сѣверныя покатости горы едва, едва покрыты мелкимъ кустарникомъ, или по сибирски ― ерникомъ, который, тѣсно связываясь съ приближеніемъ горъ къ сѣверу, то есть къ лѣсистой полосѣ, незамѣтно переходитъ сначала въ мелкій, а потомъ и въ настоящій лѣсъ.[2]
Долго мы ахали и разглядывали чуть не каждый сучок, чуть не каждую шишку, но рябчиков увидеть не могли. Что за диво! Стали в деревья бросать сучьями. Тогда от каждого взброса с лесин срывались по три, по четыре рябчика и, тютюркая, улетали сажен за сто, в близлежащую падушку, густо покрытую лесом и сплошь заросшую ерником, дулгигшей. Увидав улетающих рябчиков, мы, конечно, прекращали бросание сучков и снова принимались, все трое, разглядывать их на деревьях. Но, увы! при всей нашей настойчивости, повторялась та же история: смотрим ― рябчиков нет; бросим сучком ― полетят, по нескольку штук сразу.[4]
Как самый рудник, так и селение Зерентуй находится всего в двенадцати верстах от Большого Нерчинского завода, главного центра горного управления в крае, и расположены на пологих возвышенностях нагорной местности. Строевого леса здесь нет совсем, а все холмы или голы, или покрыты небольшим однообразным кустарником, который на сибирском диалекте зовется ерником.[4]
...водораздел мы прошли благополучно, а спустившись в Туолбу, окунулись в море ерника, в бадаран, кустарник выше роста человека и растущий очень плотно. Марш был настолько тяжёлым, что когда остановились пить чай, я сказала, что больше не пойдём. <...>
Кроме водораздела, прошли еще верховья Амдымдалааха, а это оказалось весьма трудным маршем. Ерник вкупе с каким-то кустарником образовал густую чащу, через которую прорываться стоит больших сил. Под ногами болото.[10]
Все вместе взятое побудило меня попросить себе верхового оленя. Я решила, что смогу часть пути проехать верхом. Дело кончилось печально. Села я на него хорошо с Пашиной помощью. Но после понукания он понес, а я, потеряв равновесие и заскользив с седла на бок, упала навзничь. Хорошо, что в ерник. И потому никакой боли не ощутила. <...>
День очень хорош, но по утрам заморозки и они-то и подкрашивают ерник в красновато-бурые тона. В это время года я прощаю ему трудную проходимость, потому что побуревшие листья говорят об осени, о скором конце работы.[10]
Мы только что прошли широкое поле ерника, причем по пути произошел такой диалог с Пашей: он меня раньше позвал на левый берег, там шла тропа и хотя я знала, что предстоит пересечь широкий приток, пошла. Так вот, попав в трёхкилометровую полосу ерника с кочками и намучившись, я ему сказала: «дурака послушаешь, сам дураком станешь». Сейчас, отдохнув, я понимаю, как это несолидно и не подходит мне, начальнику отряда и 30-летней женщине (а я ведь именно такая).[10]
Русский не то, он прирожденный враг леса: свалить вековое дерево, чтобы вырубить из сука ось либо оглоблю, сломить ни на что не нужное деревцо, ободрать липку, иссушить березку, выпуская из нее сок либо снимая бересту на подтопку, ― ему нипочем. Столетние дубы даже ронит, обобрать бы только с них желудисвиньям на корм. В старые годы, когда шаг за шагом Русь отбивала у старых насельников землю, нещадно губила леса как вражеские твердыни. Привычка осталась; и теперь на Горах, где живут коренные русские люди, не помесь с чужеродцами, а чистой славянской породы, лесов больше нет, остались кой-где рощицы, кустарник да ёрники…[11] По иным местам таково безлесно стало, что ни прута, ни лесинки, ни барабанной палки; такая голь, что кнутовища негде вырезать, парнишку нечем посечь. Сохранились леса в больших помещичьих именьях, да и там в последни годы сильно поредели…[3]
И вот на этой вырубке теперь можно было прочитать всю жизнь леса, во всем её разнообразии тут был и мох со своими голубыми и красными ягодами, красный мох и зелёный, мелкозвёздчатый и крупный и редкие пятна белого ягеля, со вкраплёнными в него красными брусничинами, ерник.[12]
Высыпали мужики на берег поразмяться, пострелять дичь, половить рыбу, запастись дровами, которых в ямальской тундре не сыщешь и днем с огнем. Плехан и Баженик ходили далеко в тундру. Бродили они по ёрнику, мелкому лесу, который и от земли-то поднимался на пол-аршина. Там встретили «карачаевскую самоядь».[13]
Калтус ― участок близко залегающей вечной мерзлоты, всегда занимаемый ерником ― зарослями кустарниковой березки, ивы, спиреи, лапчатки. Вышел я из глубины приречного ельника на калтус и вместо ожидаемого елово-лиственничного чахлого редколесья увидел картину: посреди низкорослого, серого еще от ранней весны ерника стояла Сосна! Так с большой буквы и отпечаталась она в памяти. Одна, вокруг более чем на сто метров деревьев нет, лишь вдали темным мазком угадывается ельник.[7]
Стоят ели, вопрошают: как это она там? Даже нам <елям> невозможно, слишком сыро, вечная мерзлота близко, а густой ерник света до земли не пускает. Сосна стоит ровная, бравая, не очень высокая, крона правильным пологом, почти до земли. Под нею сухо, храмово золотистой хвоей убрано, от дождя убережёшься. В поперечнике тело сосны около 40 сантиметров, и значит, возраст ее не меньше 300 лет. Но ― одинока.[7]
Подошёл повосхищаться, а пришлось огорчиться: вокруг до полтораста метров по густому ернику ― издали не видно ― прячется множество маленьких сосенок и совсем крошечных ёлочек. Ёлочки ― так просто кучечка плотнейшей, желтоватой больной хвои на невидимых веточках, до того густые. Насчитал я вокруг сосны-матери более 200 детишек. Разбежались, сбились кучками по нескольку сосенок ― больных, несчастных. Выше метра ― верхней границы ерника ― нет ни одной. Чуть высовывается, тут же вершинка засыхает, гибнет. Неистово ветвятся, множатся вершинки, изгибаются ― нет пути наверх. Сжигающие хиузы сверху, ноги на вечной мерзлоте, которая не пропускает тающую у корней воду. А сосна ― дерево сухолюбивое. Только и спасение в гуще царствующих здесь карликовых березок. <...> Этакие уродливые карлики ― только по хвое и видно, что сосны. И возникает тот же вопрос: как случилось, что произошло много-много лет назад, когда выстояла и преодолела гибельный рубеж сосна, обреченная на одиночество? Не видим ли мы здесь уловку эволюции, неистребимую силу жизни, когда в немыслимо гибельных условиях кто-то всё же сохраняется?[7]
.jpg)
.svg){kind=logo}
