Кедр — раскидистое хвойное дерево из семейства сосновых с ценной древесиной и орехами. Прочная и красивая древесина кедра издавна высоко ценилась, она шла на строительство, мебель, корабли и массу других вещей. Кедр много раз упоминается в Библии как один из материалов для строительства царских дворцов и Иерусалимского храма; во все века символизировал благополучие и процветание. Возможно, именно поэтому он подвергся варварской вырубке. Множество кедровых лесов на земле перестали существовать.
Отворяй, Ливан, ворота твои, и да пожрёт огонь кедры твои. Рыдай, кипарис, ибо упал кедр, ибо и величавые опустошены; рыдайте, дубы Васанские, ибо повалился непроходимый лес.
Кедр ливанский, он попирает стопою мураву усов и гордо раскидывается бровями. Под ним и окрест его цветут улыбки, на нём сидит орёл, ― дума. И как величаво вздымается он к облакам, как бесстрашно кидается вперёд, как пророчески помавает ноздрями ― будто вдыхает уже ветер бессмертия.[1]
Горы наши, слышно, сам чёрт громоздил, как месиво месил, чтобы стены в аду штукатурить, а леса-то, леса ― ух, какие потёмные, привольные! Иной на двести вёрст словно чёрная туча тебе тянется, и скончанья, кажись, ему нет. И дерево растёт там крепкое да высокое; всякое дерево, а больше всё кедр. Этот самый кедр наперёд всех взращен был у бога; потому, слышно, ему и прозванье такое по писанию есть: кедра ливанский. ...[2]
А на зеленой кровле белой церкви старая ворона, словно нянька, чистила лапкой свой затупелый клюв. И высоко, выше церкви, выше колокольни, шумели развесистые кедры. Лес зеленых хвой разыгрывал на своих мягких травинках странные песни: и похоронные, и разгульные, и плакательные. Я стою под пышными кедрами, прислушиваюсь к их переменчиво шумящему голосу, залитому зардевшимся лучом запыхавшегося солнца, в золоте капелек-струек которого рождались все новые и новые жизни. Или это моя песня? Падают кресты, последняя память мешается с песком и щебнем, а вековечно-зеленые кедры, не переставая, шумят и шумят, как эти дети, ― кедры зеленые… Отрывисто ударили на колокольне в малый колокол.
Сильное впечатление производят австралийские древесные великаны, величествен вид веллингтонии в Иоземитской долине Калифорнии, поражают своей громадностью мощные таксодии близ замка Хапультепек в Мексике, но таких роскошных и величественных лесов, какие представляют собою столетние рощи японских кедров близ Хаконе и Никко, ― нельзя встретить нигде.[3]
Нота тоже хитраярека ― мечется то вправо, то влево. Лижет скалистые обрывы, водовороты делает. Белопенные водовороты злобно рычат. Кедр тянет с берега корявые мшистые лапы. За кедром непролазная темь да карчи. В других местах веселее ― березняк белеет серебряной корой. Вьётся небо вверху меж ветвей иссечённой лентой, и зверь молчит под кустом, от жары разомлев, и пихта стоит прямо и тихо, как сон.[4]
По вечерам, да и в другое время нередко я любовался гольцами Сугу-нура, серебристо блестевшими на солнце. Туда, по дороге к ним, много живописных мест ― с лесом и дикими скалами. Там, в верхней зоне растительности, имеется кедр, или, как здесь говорят, кедровник. Неудержимо манят меня картины растительной и животной жизни на всем протяжении Сугу-нура до его угрюмых гольцов. Мысленно я много-много раз побывал там! Ель, сосна, лиственница, кедр по горам и в зоне верхнего или среднего пояса гор, тогда как пониже ― берёза, осина, черемуха, дикая яблоня, персик и целый ряд ягодных и неягодных кустарников.[5]
— Пётр Козлов, «Дневники монголо-тибетской экспедиции» №2, 1924
Предгорья, относящиеся к полосе хвойных лесов с преобладанием ели, облесены почти сплошь. Наиболее распространенной формацией этой полосы оказывается ельник с примесью кедра и пихты. Сравнительно редко и на небольших участках в этих лесах преобладает пихта. Пихтарники приурочены обычно к богатым почвам с большим количеством органического вещества. В местах же, где грунт мелкий и коренная порода близко залегает к дневной поверхности, в лесах преобладает над другими породами кедр. Самая незначительная площадь в пределах этой полосы занята болотами совершенно безлесными или же с кедром и сосной. Полоса лиственничного леса, несмотря на свою незначительную площадь, представлена разнообразными ассоциациями.
Вершина сопки была округло-плоская, поросшая кедровым сланцем,[комм. 1] толстые ветви которого действительно стелются по земле, образуя труднопроходимые заросли. Рядом с ним около камней приютились даурский рододендрон с мелкими зимующими кожистыми листьями, а на сырых местах ― багульник лежачий с белым соцветием и вечнозелеными кожистыми листьями, издающими сильный смолистый запах. Мы выбрали место, откуда можно было видеть долину Иггу, и сели на камни.[6]
Все события следующего дня запомнились мне почему-то в отрывках. Отчётливо врезалось в память обширное, совершенно плоское дно долины между третьим и четвёртым озёрами. Середина долины лежала ровным зелёным ковром мшистого болота, без единого деревца, а по краям высились большие кедры. Лишённые ветвей с одной стороны, кедры тянули могучие ветви в сторону Озера Горных Духов, как мрачные флаги на высоких столбах. Низкие, хмурые облака быстро проносились над кедрами, словно торопясь к таинственному озеру.[7]
На Крайнем Севере, на стыке тайги и тундры, среди карликовых берёз, низкорослых кустов рябины с неожиданно крупными светло-жёлтыми водянистыми ягодами, среди шестисотлетних лиственниц, что достигают зрелости в триста лет, живёт особенное дерево ― стланик. Это дальний родственник кедра, кедрач, ― вечнозелёные хвойные кусты со стволами потолще человеческой руки и длиной в два-три метра.[8]
На корме сел Гайавата
С длинной удочкой из кедра;
Точно веточки цикуты,
Колебал прохладный ветер
Перья в косах Гайаваты.[10]
— Иван Бунин, «Песня о Гайавате» (VIII. Гайавата и Мише-Нама), 1903
Заберусь на рассвете на серебряный кедр
Любоваться оттуда на манёвры эскадр. Солнце, утро и море! Как я весело-бодр,
Точно воздух бездумен, точно мумия мудр.
Кто прославлен орлами — ах, тому не до выдр!..
↑«...поросшая кедровым сланцем» — Арсеньев пишет про «сланец», употребляя упрощённое, диалектное произнесение более сложного слова «кедровый стланик», что он и поясняет почти тотчас, в той же фразе.
