Тимофе́евка или тимофе́ева трава́, под которой чаще всего имеется в виду тимофе́евка лугова́я (лат.Phleum pratense) — многолетнее травянистое растение, формирующее рыхлые кустики, одна из самых известных луговых трав. Тимофеевка луговая широко распространена в умеренных регионах Северного полушария. Произрастает на лугах, пастбищах, в составе газонов и по обочинам дорог, редко растёт в лесах.
Тимофеевка — важное и издавна известное кормовое растение. Его отличает высокое качество зелени и её обилие, однако растения очень рано деревенеют и становятся непригодными для корма скоту. Молодые растения активно поедаются коровами, стебель сладковатый на вкус. Сено сытное, богатое питательными веществами. Растения медленно восстанавливаются после покоса. В огородах может проявлять себя как сорняк.
Во второй год получается отличный урожай тимофеевки. Потом, по мере того, как клевер и тимофеевка начинают выпадать, появляются мелкие сладкие травы и белый клевер.[2]
Вдруг представил себе, что он лежит в густой траве и прямо перед ним торчат мохнатые зелёные палочки тимофеевки и шмель с толстым пушистым желтым брюшком то поднимается над нею, то опускается...[3]
— Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922
И после этого участок остался в обработанном виде, дал прекрасный урожай ярового, земля на нем не хуже, чем на старопахотных десятинах. Обработанный участок теперь поступил в общий севооборот и после двух оборотов ржи будет засеян клевером с тимофеевкой, останется под травой шесть лет и затем вновь поступит под лён. Вместо того, чтобы пустовать, давать ничтожные укосы травы и производить лозу и березняк, участок принес огромное количество сена, льна, хлеба, соломы и сделался производительным. Участок этот слишком хорош, слишком удобен для того, чтобы быть под лесом. <...>
Количество ежегодно высеваемой ржи и ярового не увеличилось, но увеличилось количество корма, а следовательно, увеличилось количество навоза, потому что на месте ничего не производивших облог явились клеверные поля. Клевер на старопахотных землях родится отлично. Мне случалось первый год получать до 50 возов с десятины. Во второй год получается отличный урожай тимофеевки. Потом, по мере того, как клевер и тимофеевка начинают выпадать, появляются мелкие сладкие травы и белый клевер. Через 6 лет я подымаю клеверные поля под хлеб и таким образом, пока я разделал все пустаки, у меня уже поспели к подъему клеверные поля. Земля тем временем уже переяловела, накопила питательный материал и дает теперь после клевера прекрасные урожаи льна и хлеба.[2]
— Вот, тоже луга у вас. Место здесь потное, доброе, только ума требует. А вы сеете-сеете, и всё у вас кислица заместо тимофеевки родится.
— Так, стало быть, Богу угодно, батюшка.
— Знаю, что без Бога нельзя. Прогневлять его не следует — вот что главнее всего. А затем и самому необходимо заботу прилагать, дабы Бог на наши благополезные труды благосердным оком взирал. Вот тогда будет родиться не кислица, а Тимофеева трава.
— Что ж, батюшка, кажется, я ничего такого не делаю, за что бы Богу гневаться на меня.
Однако же бригадир Арефьев «выхода» поставил всем, потому что поле считается удобренным, навоз-то от ферм убрали… Чёрт знает почему паровой участок, засеянный элитой на размножение, оказался засоренным ― и не только дикой травой, а тимофеевкой! В другое поле ― усердие не по разуму ― насатарили столько азота, что рожь, едва выколосившись, полегла. Можно было б сочувствовать Георгию Федоровичу ― ему выпал трудный участок конкретной работы, ― если б не счастливая его натура, предохраняющая от терзаний.[5]
Тело кактуса – это ствол многолетнего растения. Однако, не таковы стапелии. Они растут дернинками, примерно как обычная в наших краях тимофеевка или пырей. Каждый стволик её подобен одной травинке, дающей начало окружающему её приросту, а затем стареющей и приходящей в упадок.[6]
Главными воспоминаниями юности стали для неё не политические процессы и героические стройки, а то, как она четырнадцати лет от роду, одна, через тёмный лес шла к станции, потому что уступила своё место в грузовике подруге, подвернувшей ногу. Мокрая осока царапала лодыжки, отсыревшая тимофеевка била по коленям, разжиревший от постоянных дождей борщевик норовил ужалить в лицо. Под ногами то и дело чавкало, из своих бесконечных болотец окликали лягушки, было страшно.[7]
Действительно, 10 рабочих при помощи 4 поденщиц скосили, сгребли конными граблями и свезли с 50 десятин до 5000 пудов сена. Ясно, что тут одной былинки лишней убрать некем. Между тем в молодом саду тимофеевка по пояс, а высокая и буйная трава в молодом березнике начинает путаться и садиться. Что, брат Александр! пропадает пудов 300 сена даром ― говорим мы садовнику.[9]
А мы теперь клеверок сеем. Десять гектаров целины подняли под эту, как ее… траву… под тимофеевку. Коровы с каждым годом молока прибавляют. Мало, но прибавляют, черт их дери![10]
Он сидел в темной комнате на скамье и горько плакал, жизнь казалась ему конченой. «О, ― подумал он теперь, ― я готов всю жизнь прожить в этом карцере, только чтобы жить!» Представил себе солнце, ярко освещенную траву, тени парка и золотые кружки солнечных лучей, прыгающие по былинкам. Вдруг представил себе, что он лежит в густой траве и прямо перед ним торчат мохнатые зелёные палочки тимофеевки и шмель с толстым пушистым желтым брюшком то поднимается над нею, то опускается и деловито и озабоченно жужжит, а кругом голубой эфир безконечности. «Это жизнь, ― подумал он, ― это мир Божий».[3]
— Пётр Краснов, «От Двуглавого Орла к красному знамени», 1922
Что значит польза и интерес для человека. На пятый год травой тимофеевкой засеяли всю долину, чтобы кислоту всю в почве истребить.
― Мудер мужик, ― говорили гожевцы на Жмыха. ― Всю Гожевку на корм теперь поставил.
― Знамо, не холуй! ― благородно отзывался Жмых.
Продали гожевцы тимофеевку ― двести рублей десятина дала.
― Вот это да! ― говорили мужики. ― Вот это не кроха, а пища![11]
Что-то хлестко шлепает по спине, Савоня поднимает голову и догадывается, что задремал. Редкие крупные капли дождя косо вонзаются вокруг Савони, в пыль разбиваются о мохнатые головки тимофеевки. Савоня поспешно встает, озирается по сторонам. Художника уже нет на прежнем месте, после него осталась лишь истоптанная луговина.[12]
— Евгений Носов, «И уплывают пароходы, и остаются берега», 1970
«Что ж здесь мое?» — «Да все,— ответил голова.— Вот Тимофеева трава…»
«Мошенник! — тот вскричал,— ты поступил преступно! Корысть мне недоступна;
Чужого не ищу; люблю свои права!
Мою траву отдать, конечно, пожалею;
Но эту возвратить немедля Тимофею!»[1]:114
— Георгий Оболдуев, «Буйное вундеркиндство тополей...» (Живописное обозрение), 1927
Словно неловкий клоун,
Доктор садится в траву.
И ветер, пролетая, кружит
Кружево белой кашки,
Дешевенький ситец колокольчиков,
Пикейные воротнички ромашек
И зеленое сукно тимофеевки.[14]
.jpg)
.jpg)
.svg){kind=logo}
