У этого термина существуют и другие значения, см. Хлябь (значения).
Хлябь морска́я, чаще во множественном числе хля́би морски́е (устар., библейское от старослав. хлѧбь) — устойчивое сочетание, вторичный фразеологизм, произошедший от упомянутых в первой книге Библии хлябей небесных. Выражение может означать, в зависимости от контекста, или бурную поверхность моря (воды или волны), или его опасные глубины (бездны морские).
Так или иначе, хлябь морская — нечто таящее в себе угрозу и ненадёжное, на что трудно опереться.
Видя, какъ корабль кружится и переваливается между зіяющими хлябями, то въ нихъ погружается, то поднимается вверхъ, я дивился, какъ онъ можешь сохранять равновѣсіе, и вообще держаться на водѣ.
Что на свете есть тайного, кроме нашего сердца? Рассветает ночь, крывшая злодейство; дремучий лес находит голос на обвинение; расступается хлябь моря и выдает утопленное хищниками добро.[4]
...не наши ли братья варяги облетали на ладьях <...> туда, где солнце только умывается в море, а в хлябь его не садится?[5]
— Николай Полевой, «Пир Святослава Игоревича, князя киевского», 1843
...раздеться и броситься в холодную волну всеосвежающего моря и плыть, плыть навстречу плещущим хлябям...[6]
— Евгений Марков, «Очерки Крыма (Картины крымской жизни, природы и истории)», «Пещерные города Крыма», 1872
Ничем не руководимый, с помощью одного инстинкта, Порфиша проникал и в недра земли, и в глубины морских хлябей — и везде находил что-нибудь полезное.[7]
Там, за черными зеркалами иллюминаторов, <...> среди хлябей морских и тьмы небесной, всё представлялось таким опасным, таким зыбким, что казалось, одна лишь тоненькая, мертвенно светящаяся стрелка главного судового компаса, только она одна и удерживает спасительную путеводную нить.[8]
...пучины не что иное суть, какъ отъ приливу и отливу произшедшія морскія рѣки, но только вкругъ обращаются; и напрасно говорятъ, будто онѣ раждаются отъ глубокихъ пропастей и хлябей, которыя иногда воду въ себя поглощаютъ, а иногда опять изрыгаютъ. А какимъ образомъ онѣ произходятъ, о томъ объявлю ниже сего.[10]
— Вильгельм Крафт, «Руководство къ Математической и Физической Географіи» (пер. А. М. Разумова), 1764
Гонгам — это новейший Арабис: при помощи такой-же стрелы, он странствует по свету, начиная с высочайших слоев атмосферы и кончая хлябями морскими и посещает всевозможныя человеческия общества.
Съ горемъ уступаетъ Леандръ, и въ нѣмомъ страданіи, томится на утесѣ противоположнаго берега... Вдругъ знакомый огонь фонаря, по привычкѣ поднятый забывчивою рукою, неожиданно пронизываетъ мракъ ночи. Юноша забылъ все и, не раздумывая, бросается въ хляби разсвирѣпѣвшаго ночного моря, а Геро уже на скалахъ берега, въ отчаяніи, что возлюбленный ея уступилъ ея мольбамъ, что онъ теперь не съ нею, и сама чуть не бросается въ пучину, чтобы плыть въ его объятія...[11]
...выдается из воды небольшая скала, таинственный остров Пасхи. Остров этот загадочен от начала до конца. Кто жил на нем и когда? Кем на голом каменном утесе, заброшенном в безлюдные хляби моря, вырублены во множестве из каменной породы, воздвигнуты по побережью и высоко в горах гигантские статуи неведомых великанов?[12]
Когда лежишь на койке в форпике — носовой каюте, то, кажется, что тебя подвесили под близким звездным небом в большой люльке и какой-то безумный великан раскачивает тебя как маятник: туда-сюда, туда-сюда. В заторможенном сознании мелькают обрывки привычных фраз, соответствующих обстоятельствам: «игрушка волн», «разверзлись хляби небесные и морские»… Люлька-яхта с плеском окунается в волны, и вода, журча, стекает по бортам.[13]
— Владимир Лебедев, «Путешествие в Золотой век, или наши простаки за границей», 1994
Траулеры уже не «бороздят» море, а методично перепахивают его. После них — тот потоп, когда ни одна рыба не рассечет хлябь морскую. Пустеет Северное море. Плавают отдельные особи и смотрят, наверное, по сторонам удивленно: «А где же рыба?» А ее не просто увидеть и вдали.[9]
Въ воображеніи своемъ повторялъ я все, что когда либо слышалъ или читалъ о подводномъ царствѣ, которое теперь находилось у меня подъ ногами: о стадахъ черепокожныхъ, обитающихъ на днѣ морскомъ, о грозныхъ чудовищахъ, населяющихъ хляби океана, и обо всѣхъ тѣхъ мечтательныхъ существахъ, которыя играютъ важныя роли въ расказахъ рыбаковъ и матросовъ.
Громъ ревѣлъ надъ бурнымъ пространствомъ моря, и раздавался между горами волнъ, повторявшими его раскаты. Видя, какъ корабль кружится и переваливается между зіяющими хлябями, то въ нихъ погружается, то поднимается вверхъ, я дивился, какъ онъ можешь сохранять равновѣсіе, и вообще держаться на водѣ.
Но ещё было приятнее, сбросив свое потное, несколько изломанное тело с потной и усталой лошади, раздеться и броситься в холодную волну всеосвежающего моря и плыть, плыть навстречу плещущим хлябям; и после ночи на голой земле, с седлом под головой, как хорошо было заснуть в свежих простынях своей постели...[6]
— Евгений Марков, «Очерки Крыма (Картины крымской жизни, природы и истории)», «Пещерные города Крыма», 1872
Каково море, таковы и горы. Их не загородили от вашего взора ни скалы, ни парки, ни дворцы; а расстояние было не в силах спрятать их. Они видны вам отсюда, с морских хлябей, такими же нависшими и грозными, с теми же отчаянно воздвигнутыми утесами.[6]
— Евгений Марков, «Очерки Крыма (Картины крымской жизни, природы и истории)», «Пещерные города Крыма», 1872
Тако, не взирая на усильственную лютость свирепствующей хляби, носится утлое судно по ярящемуся морю. Воздвизаемые бурным дыханием волны то возносят к облакам, то низвергают его в тартар. Небо возвещает ему его сокрушение, но оно, подкрепляемое своею бодростию, противится и волнам и вихрям и безднам.[1]
Что на свете есть тайного, кроме нашего сердца? Рассветает ночь, крывшая злодейство; дремучий лес находит голос на обвинение; расступается хлябь моря и выдает утопленное хищниками добро. Могилы, самые могилы не скрывают во мраке своем преступлений, и с червями зарождаются в ней мстители.[4]
...не наши ли братья варяги облетали на ладьях из Варяжского моря до Эвксинского? Не они ли достигали по безвестным морям Гринланда и Аттурвейза, Биармии и Пермии, туда, где солнце только умывается в море, а в хлябь его не садится?[5]
— Николай Полевой, «Пир Святослава Игоревича, князя киевского», 1843
Мы были в море уже семь дней, и только что миновали Мыс Гаттерас, как с юго-запада налетела тяжёлая буря. <...>
...мы плыли довольно благополучно в течение сорока восьми часов — корабль оказался во многих отношениях превосходным судном, и не зачерпывал воды в сколько-нибудь значительных размерах. По истечении двух суток, однако же, буря, свежея, превратилась в ураган, наш задний парус был разорван в клочья, и мы настолько погрузились в разъятые хляби, что несколько раз подряд зачерпнули огромное количество воды. Благодаря этому обстоятельству, мы потеряли трех человек, упавших за борт, вместе с камбузом, и почти всю левую сторону корабельных укреплений.
...тройка вынесла опять на проселок, перелетела снова мимо занесенных ворот через околицу и, погрузясь вся точно в разверзтую хлябь морскую, в исполинский ухаб, причем повозка на несколько мгновений совершенно как будто исчезла с дороги, показалась на верхнем хребте ухаба и помчалась далее.[14]:150
Время тогда было самое глухое; из значительных железных дорог существовала только одна; об акционерных обществах и биржевой игре не было и помину. Никому не приходила в голову ни неистощимая печорская сёмга, ни беспримерные в летописях мира скопинские залежи каменного угля. Ничем не руководимый, с помощью одного инстинкта, Порфиша проникал и в недра земли, и в глубины морских хлябей — и везде находил что-нибудь полезное.[7]
Господь создал человека из земли, а не из небес, дабы замыслы его не захватывали всего мироздания <...>. Создавая человека, для ушей его — струю воздуха с его звуком, для уст его — луч солнца, а в сердце ему влил капельку из хляби морской, и оттого-то в сердце человеческом вечный прилив и отлив, оттого-то дивная капелька возвращается светлой слезой к небесам очей!
...не на хлябях ли морских рождаются самые большие ледяные горы, каким не бывать на суше? — Не наполнят ли они нашу душу трепетом и гордостью вещей?[15]
Фаворский отвернулся. Навязчивый Чугунов был ему противен и жалок, являя собою тёмную каплю мещанского моря, из хлябей которого тянулся в горнюю высь двадцать семь лет сын кладбищенского дьячка Фаворский.[16]
И сказал господь: <...>
«Горе вам, пьяные разбойники!
Килем вверх, с громом и бурею, перекину я ваше утлое убежище!
В хлябь морскую низвергну вас, поправших уставы человеческие и божеские!»[17]
Там, за черными зеркалами иллюминаторов, дул сырой, пронизывающий ветер, катили к чуждым берегам равнодушные волны; там, среди хлябей морских и тьмы небесной, всё представлялось таким опасным, таким зыбким, что казалось, одна лишь тоненькая, мертвенно светящаяся стрелка главного судового компаса, только она одна и удерживает спасительную путеводную нить.[8]
И ревут меж снастей смерчи из Африки
И веревки им рвут; брусья надрублены;
Швы — и те не могли бы
Дно упрочить пред гибельной Хлябью. Немощен ты, в драных полотнищах;
Нет богов, чтоб воззвать с жаром молитвенным.
Приди и обозри, о смертный!
Непостижимы чудеса:
На чем стоят столпы несметны,
Держащи землю, небеса;
Зри, обращал как Бог понт в сушу,
Как хлябь разверз, простер в ней путь
И там провел живую душу,
И ветр не мог никак где дуть! [2]
Падут — и властелин, вселенною служимый,
И самый низкий раб — все брение одно.
Средь хлябей вод морских теряются равно
Безвестные ручьи и громки в мире реки;
Так в смерти равными творятся человеки.
И четырех я ангелов узрел,
На четырех концах земли стоящих
И держащих земных четыре ветра,
И власть имевших оными ветрами
Морскую хлябь и сушу истязать.[19]
Барашков буря шлет своих, Барашков белых в море, Рядами ветер гонит их И хлещет на просторе.
Малютка, хоть твоя б одна
Ладья спастись успела,
Пока всей хляби глубина,
Чернея, не вскипела![20]
— Афанасий Фет, «Барашков буря шлет своих...», 26 августа 1892
Откуда, откуда — из темной пучины И смутных, и светлых годов Мелькнули подводного мира картины С забытых и детских листов?
Всё — синие хляби, открыты, пустынны…
Строй раковин, строго-немой. Кораллы плетутся семьею старинной
Полипов, семьей вековой.[21]
— Иван Коневской, «Море житейское» (из сборника «Мечты и думы»), октябрь 1898
Нет спасенья от Моря и Смерти.
Нет спасенья от хляби морской!
Нет убежища, люди, поверьте,
Нет Вам гавани, кроме одной,
Той, где ветер утихнет лукавый,
Где спокойные воды молчат,
Где, как сталью подбитые травы, Мертвецы тихо спят.
↑ 12Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я. Грота. — СПб.: Изд. Имп. Академии наук, 1866 г. — Том 3. Стихотворения. Часть III. — С. 283—285
↑ 12Полевой Н. А. Избранная историческая проза. — М.: Правда, 1990 г.
↑ 123Евгений Марков. Очерки Крыма. Картины крымской жизни, истории и природы. Евгения Маркова. Издание 3-е. — Товарищество М. О. Вольф. С.-Петербург и Москва, 1902 г.
↑ 12Салтыков-Щедрин М.Е. Собрание сочинений в двадцати томах, Том 10. Москва, «Художественная литература», 1970 г.
↑Вильгельм Крафт. Руководство къ Математической и Физической Географіи, со употребленіемъ земнаго глобуса и ландкартъ, вновь переведенное съ примѣчаніями фр. Теодор Ульр. Теод. Эпимуса (пер. А. М. Разумова). Изданіе второе. Въ Санктпетербургѣ при Императорской Академіи Наукъ 1764 года Санктпетербург: При Имп. Акад. наук, 1764 г.
↑Успенский Л. В. «Слово о словах» (Очерки о языке). — Л.: Детская литература, 1971 г.
↑Владимир Лебедев. Очерк «Путешествие в Золотой век, или наши простаки за границей». — М.: Журнал «w:Вокруг света», Рубрика: Природа и человек, №1, 1994 г.
↑М. В. Авдеев. Сочинения. Том первый. — Санкт-Петербург: Ф. Стелловский, 1868—1870 г.
↑ 12В. Хлебников. Творения. — М.: Советский писатель, 1986 г.
↑Грин А.С. Собрание сочинений в шести томах. Библиотека Огонёк. Том 3. — М., «Правда», 1980 г.
↑И. Бунин. Полное собрание сочинений в 13 томах. — М.: Воскресенье, 2006 г.
↑С. Г. Саларев. Стихотворения. В удовольствие и пользу. Труды воспитанников Университетского Благородного Пансиона, кн. 1, 1810 г. Труды ОЛРС. — М., 1812 г., ч. 1, ч. 3.
↑А. Н. Майков. Сочинения в двух томах. Том второй. — М.: "Правда", 1984 г.
↑А. А. Фет. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Третье издание. — Л.: Советский писатель, 1986 г.
↑И. Коневской, Стихотворения. Новая библиотека поэта. — С-Петербург: Прогресс-плеяда, 2008 г.
↑ 12М. Волошин. Собрание сочинений. том 2. — М.: Эллис Лак, 2004 гг.
