Элоде́я, или водяна́я чума́ (лат.Elodea, нем.Wasserpest), реже Анаха́рис или Водяна́я зара́за — род многолетних водных трав семейства Водокрасовые. Под общим названием элодея чаще всего имеют в виду виды: элодея канадская (лат.Elodéa canadénsis) и элодея густая (лат.Elodéa dénsa).
Родина — Северная Америка, где элодея растёт в обилии по стоячим и медленно текущим водам, в прудах, глубоких канавах, речных заводях, старицах, каналах. В Европе, Азии, Африке и Австралии является инвазивным видом. В XIX веке Элодея канадская была занесена в Европу (впервые отмечена в 1836 году в Ирландии), где быстро и широко расселилась (отсюда название «водяная чума»). Под Петербургом её нашли в 1882 году, откуда она легко распространилась на восток до озера Байкал. Заросли элодеи препятствуют судоходству и рыболовству. Зелёная масса элодеи пригодна на корм скоту и как удобрение. Используется в аквариумах как декоративное растение.
...ежедневно по утрам исследователи устраивали для водяного растения элодеи 25-минутный концерт. Наблюдая под микроскопом за протоплазмой листа, они убеждались, что ее движения убыстрялись...[3]
Элодея, или анахарис, принадлежит к семейству лягушниковых (Hydrocharideae). Родина ее — Северная Канада, где она растет в обилии во всех прудах, глубоких канавах и даже речках, пуская длинные, сильно разветвленные стебли, растущие чрезвычайно быстро и достигающие нередко сажени и более длины. <...>
Ярко-зеленые, с металлическим отблеском веточки элодеи очень грациозно покрывают дно и, поднимаясь до самой поверхности аквариума, образуют в воде густую изумрудную сеть. Вообще элодея представляет одно из самых лучших украшений подводного ландшафта.
Принимается элодея в аквариуме легко: стоит только посадить ветку ее без корня в землю или даже песок и наблюдать, чтобы конец ее доходил до поверхности. Для того же, чтобы она была ярко-зеленого цвета, надо, сверх того, сажать ее как можно короче или же, что еще лучше, не сажая в грунт, оставлять ветви прямо плавающими — до тех пор, пока они не пустят корни и сами не укоренятся, для чего, конечно, надо наливать в аквариум как можно меньше воды, так как, чем мельче будет вода, тем скорее корни доберутся до грунта. <...>
Элодея очень боится примеси к воде поваренной соли и окиси железа и в такой воде быстро гибнет.
Разводить её очень просто. Стоит только нарезать на кусочки стебель и пустить плавать их по поверхности воды. Не пройдет и двух недель (особенно весной или летом), как в пазухах листьев с одной стороны начнут появляться боковые ветки, а с другой длинные белые корни. Такую проросшую ветку, представляющую собой как бы разветвление стебля, надо посадить в песок, и она быстро разрастается в стебель, достигающий иногда 2 аршин и более длины.
Подобной длины стебли крайне неудобны, особенно же в небольших аквариумах, а потому их то и дело приходится укорачивать, обрезая верхнюю часть. <...>
Лучшим грунтом для нее служит чистый песок. Освещение любит умеренное.
Посаженная на воле и прозимовавшая здесь элодея удивительно изменяется. Листья ее превращаются в узенькие, длинные, чуть не нитевидные, так что в таком виде ее легко принять за совершенно новое растение.
Этот интересный вид элодеи встречается местами по берегам реки Ла-Плата, где укрепляется боковыми корнями. Начинает цвести при низком уровне воды, когда растение выходит наружу, и если дуют восточные ветры, при которых вода в реке сильно поднимается. Цветут только те экземпляры, верхушки которых доходят до поверхности. <...>
Растение это, найденное г. Рейнц в Аргентине, было выслано в нескольких экземплярах в общество «Сальвиния», в Гамбурге, но, по-видимому, погибло в дороге...
Уж если говорить о танцорах, то нельзя не сказать об уклейке. Рос недалеко от берега на песчаном дне густой куст элодеи, круглый, как клумба. Я редко встречал около него рыб. Но однажды «клумба» ожила. Десятки желтоглазых уклеек похожих на листики серебристой ивы, слетелись к ней, сбились в густой рой и толкались над «клумбой», как комары-толкунцы. Это был хоровод любви: желтые икринки, как ёлочные игрушки, повисали на зеленых веточках элодеи. На рыбьей «елке» было много гостей: франты-окуни, стройные плотвицы и замарахи-ерши. Гости не ждали приглашения: они срывали губами елочные «подарки», и животы их раздувались от еды. А уклейки ничего не видели и не понимали: они вились в своем удивительном хороводе, забыв про все. Новая жизнь должна была сама пробиваться сквозь тесное кольцо смерти. Через несколько дней истощенные уклейки ушли, а «гости» продолжали пировать…[1]
Однако, как это ни странно, немногие, но наиболее убедительные результаты были получены именно при действии на биологические объекты слабых полей, едва превышающих по напряженности магнитное поле Земли. Еще в конце 20-х ― начале 30-х годов профессор П. В. Савостин установил, что под влиянием слабого магнитного поля усиливается движение протоплазмы клеток листа водного растения элодеи. Сильные поля вызывали слабые эффекты или вообще их не вызывали.[7]
— Михаил Травкин, «Жизнь в магнитном поле», 1968
Сам не знающий покоя, человек с осатанелым упорством стремится подчинить, заарканить природу. Да природу-то не переиграть. Водорослей, которые в народе зовутся точно ― водяной чумой, развелось полторы тысячи видов, и они захватывают по всему миру водоемы, особенно смело и охотно свежие, ничем не заселенные. В одном только Киевском водохранилище ― факт широкоизвестный ― за лето накапливается и жиреет пятнадцать миллионов тонн страшного водяного хлама. Сколько скопилось его в Красноярском водохранилище ― никто не считал.[8]
Озёр в окрестностях города множество. Почти все они однотипны: невысокая, до двух метров, прозрачность, илистое или песчано-илистое дно, масса водорослей ― уруть, рдест, элодея; по берегам заросли тростника. В лесных озерах вдоль берегов встречается коряжник. <...> Берег резко уходит на глубину пяти-шести метров. Видимость здесь в ясные тихие дни до трех метров. На слегка заиленном дне густые заросли элодеи, чуть заметное течение колышет лентовидные стебли валлиснерии. Вьются стаи серебряных мальков, тигрятами проскакивают зелено-полосатые с алыми плавниками окуньки. Вдоль берега лежат огромные коряги.[9]
— Сергей Домовец, «Спортивная стрельба в водоемах Волгограда», 1975
Вот какая ретивость, вот какое развлечение у нас на селе нынче. Леса вокруг села, на горах и даже на скалах выжжены, оподолья обрублены под жалкие дачные участки. Река обмелела, вода в ней холодная и безжизненная, по дну стелется зеленая слизь водяной чумы. Выродились ягоды и нежные цветы ― от зимних туманов, наплывающих с реки, от кислотных дождей, опадающих с неба, сорок самых распространенных и нежных растений исчезло из лесу и с полян только вокруг села.[2]
Например, ежедневно по утрам исследователи устраивали для водяного растения элодеи 25-минутный концерт. Наблюдая под микроскопом за протоплазмой листа, они убеждались, что ее движения убыстрялись, и только через несколько минут после того, как музыка замолкала, восстанавливался прежний ритм. Серия подобных опытов поставлена с мимозой стыдливой. Высота мимоз, «слушавших» музыку, оказалась в полтора раза больше тех, которые содержались в таких же условиях, но «скучали» в тишине. «Музыкальные» растения были пышнее, гуще покрыты листьями и шипами. Выяснилось чудеснее того: растениям нравится классическая музыка и не нравится джаз! Слушая классику, растения лучше растут.[3]
...особенно отчетливо помнил почему-то каменный берег Паркового пруда, будто магнитом тянувший к себе плавучие острые щепки, бумажки, прочую дребедень: в это намагниченное колыхание вспышек и мусора сдуру сиганул самоубийца, потерявший на «мавродиках» чужие серьезные деньги, ― его, извлеченного все-таки живым, впоследствии показывали журналистам, и волосы у недоутопленника были всегда сырые, точно в них завелась водяная зараза, а глаза на безбровой хрящеватой физиономии золотились, будто у леща.[10].
— Ольга Славникова, «Бессмертный. Повесть о настоящем человеке», 2001
― А теперь вон из той заводи… Лупи их по мокрому месту!
Мотяков с Робертом Ивановичем растянули бредень, но после одного заброда махнули рукой. Берега были приглубые, и в трех метрах с головкой было, а там, где мелко, травы много: сусак да водяная зараза… Ноги не протащишь, не то что бредня. Бросив свой бредень, они, голые по пояс, сидели теперь на берегу и смотрели, как Фомич поднимал в ботничок сети.[11]
Тамара, разгребши ряску и гниющие водоросли, стирала с мылом и полоскала халаты, свой и Сонин, затем, скинув с себя верхнее, оставшись в бюстгальтере и трусах ― если это изделие, сработанное из байки и мешковины, можно назвать трусами, ― стояла какое-то время, схватившись за плечи, и, вдруг взвизгнув, бежала в мутную, ряской не затянутую глубь, с маху падала на воду. Чёрным утёнком, быстро, легко, не поднимая брызг, плыла она, рассекая кашу водяной чумы, свисающей с высунувшихся, нарастивших островок подле себя обгорелых коряжин и обглоданных комков водорослей, пытающихся расти по другому разу.
― Бр-р-р-р! ― стоя на мели в воде, обирая с себя ряску, отфыркивалась Тамара и принималась водить по неровному костлявому телу обмылком, ругательски ругала при этом пруд, Украину, нахваливала архангельскую местность.[4]
Единственная неприятность состояла в том, что ротан мог заглотить крючок до самого пуза, а мальчики были такими маленькими, что им не разрешали носить перочинные ножики, и нечем было снасть высвободить. Ещё головастых бычков ловили на трех прудиках ― крохотных, как садовый участок, заросших ряской и густой злодейкой элодеей, ― прямоугольных водоёмах по левую сторону от старой железнодорожной ветки. Поезда по ней давно не ходили, она медленно зарастала травой и кустами, а когда-то вела к рыбхозу, странному для дачной местности поселению, состоявшему из нескольких двухэтажных блочных домов, одиноко торчавших посреди открытого пространства полей и вод.[12]
...Нынче в городе всё больше ворон, не голубей, поди поймай её, хитрюгу, с золотым колечком
в огромном клюве, да и крысы что-то
чрезмерно расплодились. Но зато
не так суровы зимы, и весна приходит раньше. Правда, во дворах ещё чернеет снег, и резок ветер. Ты мёрзнешь? Не беда. Настанет май,
откроются пруды, где можно лодку
взять напрокат, и всласть скользить, скользить
над зарослями сонной элодеи…[5]