Поэ́зия — особый способ организации речи; привнесение в речь дополнительной меры, не определённой потребностями обыденного языка; словесное художественное творчество, преимущественно стихотворное.
Человек! Ты смотришь на меня такими сердитыми мыльными глазами, но вспомни наше место в природе, наше искусное устройство: мы кладём яйца и производим живых малюток! Вспомни, что и нам дан завет «плодиться и размножаться»! Мы родимся на розах и умираем на розах; вся наша жизнь — чистейшая поэзия. Не клейми же нас позорным, гнусным именем, которого я не произнесу ни за что! Зови нас «дойными коровками муравьёв», «гвардией розана», «зелёными крошками»!»
А я, «человек», стоял и смотрел на розан и на «зелёных крошек», которых не назову по имени, чтобы не оскорбить граждан розана, большое семейство, кладущее яйца и производящее живых малюток. Мыльную же воду, которою я хотел смыть их — я явился именно с этим злым намерением — я решил вспенить: буду пускать мыльные пузыри и любоваться роскошью их красок.[1]
Мастера прошлого работали так старательно над поэзией хайкай, что им удавалось сочинить всего два или три хайку за всю жизнь. Для начинающего копировать природу легко — вот от чего они предостерегают нас.
Искусство и поэзия достигают полного развития только благодаря тесному союзу их руководящих представлений с теми познаниями о природе и реальности, которые достигнуты наукой.[2]:68
Поэзия ...имеет целью только самое себя. Другой цели она иметь не может... Это не значит, что поэзия не должна облагораживать нравы, ...что ее конечный результат не должен возвышать человека над уровнем обыденных интересов; сказать такое — было бы явной нелепостью.
Я только утверждаю, что если поэт преследовал моральную цель, то он ослабил свою поэтическую силу, и . . . его произведение будет неудачно. Поэзия, под страхом смерти или упадка, не может ассимилироваться со знанием и моралью.[3]
Смотря на вещи свысока, с высших точек зрения, мы видим только геометрические очертания вещей и не замечаем самих вещей. Поэзия разлита в обществе, как кислород в воздухе, и мы не чувствуем её только потому, что ежеминутно ею живём, как не ощущаем кислорода потому, что ежеминутно им дышим.[4]
Если век может идти себе вперёд, науки, философия и гражданственность могут усовершенствоваться и изменяться, — то поэзия остается на одном месте, не стареет и не изменяется. Цель её одна, средства те же. И между тем как понятия, труды, открытия великих представителей старинной астрономии, физики, медицины и философии состарились и каждый день заменяются другими, произведения истинных поэтов остаются свежи и вечно юны.
Поэзия подобна нежной и юной деве, изумительной красавице, которую стараются одарить, украсить и нарядить многие другие девы, то есть все остальные науки, и ей надлежит пользоваться их услугами, им же — преисполняться ее величия. Но только дева эта не любит, чтобы с нею вольно обходились, таскали ее по улицам, кричали о ней на площадях или же в закоулках дворцов. Она из такого металла, что человек, который умеет с ней обходиться, может превратить ее в чистейшее золото, коему нет цены.
Поэзия — союзное звучание слов, подчёркивающее ритмом своего звучания настроение излагаемой темы.
— Валерий Уланов
Мамаша Чехова не знала хорошо, чем занимается ее сын, и говорила окружающим, что Антоша пишет стихи. Папаша его читал вслух «Запечатленного Ангела» и мешал сыну работать над тем, что повыше.
Эта Зоя способна заморозить всякий высокий порыв, веточка возмущена, но отступить она уже не может. Взяв Зою за руку, приблизив к ее уху свое разгоряченное лицо, Неточка шепчет:
― Я, Зоя… я… Я сочинила стихи, Зоя!
― Ну и что же? Этот вопрос способен превратить Неточку в соляной столб, в какой была превращена некогда жена библейского Лота. Ах, Боже мой! Вот этого она, конечно, никогда, никогда не ожидала. Нет, эта Зоя какое-то бесчувственное, холодное существо! Поэзии в ней столько же, сколько в гимназическом стороже Архипе. Ни чуточки поэзии…[5]
«Шуми левкой и резеда. С моей душой стряслась беда. С душой моей стряслась беда, Шуми левкой и резеда». Все понимают, что левкой не дуб и резеда не липа, шуметь они не могут. И всё-таки это хорошо, а почему хорошо, объяснить невозможно: такова поэзия. И, вспоминая Есенина, я всегда думаю: был поэт…[6]
Поэзия, я буду клясться
Тобой, и кончу, прохрипев:
Ты не осанка сладкогласца,
Ты ― лето с местом в третьем классе,
Ты ― пригород, а не припев. <...> Отростки ливня грязнут в гроздьях И долго, долго, до зари Кропают с кровель свой акростих, Пуская в рифму пузыри.
Поэзия, когда под краном
Пустой, как цинк ведра, трюизм,
То и тогда струя сохранна,
Тетрадь подставлена, ― струись![11]
— Борис Пастернак, «Поэзия» (из книги «Темы и вариации»), 1922
И что такое поэзия,
пусть даже не хорошая,
а просто ― поэзия? Какие знаки различия носит Медный Всадник?[12]
Поэты совершаются в семнадцать ―
Чуть раньше или позже. А в ребёнке
Вдруг возникает, образ, звук, число.
Поэзия ― душевный опыт в слове.
И в ней метафоры ― остаток детства.
Лишь на заре людского разуменья
Основою был образ, а не мысль.
Дитя̀-поэт ― виденье давних эр.
Ожившее дитя палеолита,
Смятенное среди иного быта,
Поскольку вспомнило то, что забыто ―
Язык природы и небесных сфер.[13]