У этого термина существуют и другие значения, см. Снег (значения).
У этого термина существуют и другие значения, см. Ветер (значения).
Хи́ус(хи́уз) или хи́вус, хижа, ря́нда, ле́пень, дрябня, мо́крядь или ха́лепа — многозначное диалектное слово, означающее, прежде всего, внезапный холодный (встречный) ветер, приносящий или промозглое, сырое и холодное мокропогодье со снегом и дождём, или низкие температуры с метелями.
Оттенок значения слова меняется в зависимости от преобладающего климата местности. Чем севернее регион, о котором идёт речь, тем холоднее и снежнее становится хиус. Самые холодные хиусы в тундре и на Колыме.
Хивусъ <...> ― «исключительная особенность полярныхъ и приморскихъ странъ ― тоже обильная падь, но при сильныхъ вѣтрахъ и заметеляхъ, когда валитъ снѣгъ сверху и несетъ его съ боковъ и снизу»...[1]:47
— Павел Шейн, «Дополнения и заметки к толковому словарю Даля», 1873
Хивуса эта вишь, по иному бы тебе молвить: пад, рянда, чидега ― всё вместе.[1]:47
— Павел Шейн, «Дополнения и заметки к толковому словарю Даля», 1873
...холодный хиус, сырой ветер перед ненастьем...[2]
...сверху, в зверином лесном беспорядке двигались красные партизаны. <...> Их красные знамёна-значки истрепались, исполоскались под пургами, под хиусами, под морозом.[5]
Какие-то сизые клочья быстро всползали к зениту. Пахнул хиус с юго-запада, с «гнилого угла», сырой и коварный предвестник весенней метели, залепленной снегом.[6]
А главное ветры донимают. Жиловые хиуса, которые вечно на тундре живут, летают с востока и запада. Восточный ветер считается мужем, а западный ветер женою, и они прилетают друг другу навстречу и пролетают мимо и не могут встретиться.[6]
Зверовали от дедов Крыковы в тундре, не страшась ни хивуса ― снежной воющей бури с боковыми свистящими заметелями, ни мокрой снежной бури ― рянды...[7]
— Юрий Герман, «Россия молодая» (часть первая), 1952
...хиус с реки и распадков раздул пламя в печах, выбил из них искры, шевельнул тени в реке, взволновал траву на лугах, и задвигалась трава, чуть засеребрилась первой росою и тут же обмерла...[10]
Меж скал калёный хиус тянул, и где-то за Усть-Маной, возле речки Минжуль, я до того застыл, что мне уж никакую «нову маму» видеть не хотелось, я сначала тихонько заскулил, потом завыл на всю реку.[10]
Хивусъ ― (у Даля подъ словом хiузъ) ― «исключительная особенность полярныхъ и приморскихъ странъ ― тоже обильная падь, но при сильныхъ вѣтрахъ и заметеляхъ, когда валитъ снѣгъ сверху и несетъ его съ боковъ и снизу» <...> ― «Хивуса эта вишь, по иному бы тебѣ молвить: падъ, рянда, чидега ― все вмѣстѣ». «Курево сказывай, дядя Кузьма!» «Заметель тожь», говорить третій. ― Все вмѣстѣ, все вмѣстѣ, снѣгъ тебѣ сверху идеть ― одно это; опять другое вѣтеръ летить, тебѣ снизу и боковъ, свѣтъ закидаютъ, ничего тебѣ не видно и ѣхать нельзя, лошади столбнякомъ, так и встанутъ, бревномъ ты ихъ не спихнешь съ мѣста, не только плетью» <...> «Хiусъ ― сѣверный вѣтеръ со снѣгомъ и дождемъ».[1]:47
— Павел Шейн, «Дополнения и заметки к толковому словарю Даля», 1873
Хи́ус, хи́уса «встречный ветер, не сильный, но очень холодный» Колым. (Богораз). Хивус, Хиус, хиюс, фиюз «сильный мороз, холод; также метель при сильном ветре» Мезен. (Подвысоцкий, 183). Кроме того, в Словаре Даля отмечается употребление глаголов: — На дворе хиузит, захиузило (подул холодный ветерок). Хиуза ж. пск. вздор, чепуха, враки, дичь. (Подвысоцкий, 185). М. Фасмер предполагает, что данное слово связано с гнездом хилый...[12]:847
— Сергей Мызников, Русский диалектный этимологический словарь, 2019
Куналей (монг. хунилей — холодный хиус, сырой ветер перед ненастьем). Здесь есть церковь, теперь запечатанная, и декабристы, шедшие в 1830 году из Читы и Петровский завод, видели в воскресенье, как «все шли в молельную; мужчины в длинных армяках синего сукна и в хороших собольих шапках; женщины в шелковых душегрейках, на головах шелковые платки, вышитые золотом и серебром». Теперь ничего этого нет.[2]
«Ну а меховое одеяло зачем?» — спросил я. «На Лене почти всегда бывает хиус…» — «Что это такое хиус?» — «Это ветер, который метет снег; а ветер при морозе — беда: не спасут никакие панталоны; надо одеяло…» — «С кульком, чтоб ноги прятать», — прибавил другой.[13]
Что за Алтай, что за страна сюрпризов! Вечером туча зашла, засияла молния, гром загрохотал. На другой день хиус подул, холоду нагнал, на третий день, 16 сентября, из Топучей в Шелаболиху я приехал на санях, зима была. А потом опять лето настало, тёплое, бабье лето.[3]
Ясный безоблачный день пришёл на смену холодному утру. Солнце щедро греет, но с севера тянет прохладным хиусом, и только в затишных местах чувствуется, насколько ещё высок тонус августовского солнца.
Я Союз весь повидал, и лучше всего — здесь, в Сибири, ставшей мне второй родиной: на Енисее, с тайгой и комарами, с морозным хиусом, с баней. Только паши, вкалывай.[11]
Разве не было в революции здорового, сверкающего, металлом звонким гремящего смеха? Разве не было?..
Было.
Вот Макариха, у которой хиус выдубил морщинистую кожу на лице и на руках и годы провели хитрый узор морщин, — вот Макариха, которая дальше своей Никольщины бывала только в ста верстах на торгу волостном, — она в эту самую революцию смех слыхала — веселый, неудержный, прилипчивый. Такой смех, что на старости лет сморщила она лицо своё, все морщинки радостью осветила, все бороздочки в радости искупала — и от хохота закашлялась, заохала, заныла.[5]
Под мягкими камасами скрепит кованный снег. С Лены тянет хиус. Он колет щеки, обносит серебряной пылью ресницы, усы. В тепло пора, к жарко-разогретой печке. Но там мертвая тоска, там сонная одурь.[5]
Степаниду третий день трясла лихоманка — видно, продуло ее хиусом острым у родных прорубей, куда уехала она из Варнацка гостить к родителям.
Третий день порывалась она ехать обратно в Варнацк, но горела вся жаром и не могла оторвать тяжёлой головы от подушки.[5]
А навстречу, там, где-то по ту сторону Бело-Ключинского, сверху, в зверином лесном беспорядке двигались красные партизаны. На них клочьями, обрывками висела изношенная, плохогреющая одежда. На щеках, на носах у них коричневыми пятнами лежали морозные поцелуи — до крови, до мяса.
Их красные знамёна-значки истрепались, исполоскались под пургами, под хиусами, под морозом. Их красные знамена с просвечивающимися ранами гнулись под вьюгами, гнулись, но ползли, ползли вперед.[5]
Продуло ли меня у окна сибирским хиусом, или по какой иной причине, но заболело у меня в горле, ни глотнуть, ни вздохнуть не могу. Потащился я в амбулаторию, взглянул врач мне в горло, сунул деревянную палочку и коротко кинул фельдшеру:
— В больницу![5]
Солнце и горы и вода были связаны одной неразрывной связью. И словно в подтверждение угрозы в воздухе стало темнее. Небо закрылось туманом и словно осело на землю. Какие-то сизые клочья быстро всползали к зениту. Пахнул хиус с юго-запада, с «гнилого угла», сырой и коварный предвестник весенней метели, залепленной снегом.
— Худо, — сказала Ружейная Дука, — на озере беда. Перебежим до берега.
Но берега уже исчезли, заволоченные снежной дымкой. Ветер заревел. Воздух завился мокрыми струями расплавленного снега, словно озеро прорвало ледяную кору и взметнулось в пространство.
Они шли вперёд, полуослепленные, укрывая лицо от колючего белого ада и невольно сбивались по ветру, левее, левее к востоку, шли, сами не зная куда, вперёд или назад.[6]
Товарищи по ловле рассказывали: дунул хиус с юго-запада, унесло ледяные поля в голомянную ширь, чуть сами не потонули. С лединки на лединку перескакивали, собак переводили бродом и почти вплавь, всё же перевели. А Дука была дальше всех и она не успела вернуться.[6]
Странное вешнее солнце светит, да не греет. В полдень обжигает снега, а людей не согревает, скорее холодит. А главное ветры донимают. Жиловые хиуса, которые вечно на тундре живут, летают с востока и запада. Восточный ветер считается мужем, а западный ветер женою, и они прилетают друг другу навстречу и пролетают мимо и не могут встретиться.[6]
Парней тревожил озноб. Шёл он от пропитавшейся сыростью земли, от придавленных росой ракитников, от неуловимых северных хиусов.
Супостат, сопя носом, тёр ноги, которые сводила судорога.[14]
Впрочем, род Крыковых и в море хаживал не хуже других прочих… Зверовали от дедов Крыковы в тундре, не страшась ни хивуса ― снежной воющей бури с боковыми свистящими заметелями, ни мокрой снежной бури ― рянды, ни чидеги ― частого дождя с холодным ветром.[7]
— Юрий Герман, «Россия молодая» (часть первая), 1952
Пришёл третий год с холодной и лютой зимой. В Порапольском доле не переставая чередовались злые северные ветры. Панасуха — шёл с запада и заметал все тропы и следы, гнал мелкий снег. Хивус — поднимал клубы пыли, снеговые смерчи и кружился вихрем в просторах тундры. Рянда — слепила большими хлопьями глаза и стлалась сплошным саваном на земле. Снегу падало много, намело большие сугробы.[8]
На мыс он утром вышел поздно: пока вскипятил чаю и пил его, обжигаясь, из манерки, пока заставил себя подняться и выбраться на холод... Низовка унялась, но с севера неслышно и ровно тянул хиус. Утро было какое-то мерклое, подслеповатое, вызывающее на осторожность и зверя и человека.[15]
Потом поехали. Поломались Нордики. Пошел с Холодного, а мороз, на Метео переночевал, утром без двух пятьдесят. Да ещё хиус, ветерок то есть, в морду. Дошел до Черных Ворот, ноги стало прихватывать, но не успело, зашевелил, так, пощипало слегка.[16]
Летняя жара ему — наказание; зимний холод для него — удовольствие, лишь бы только хивуса́ и замятели не спутывали неба с землей, не застилали божьего света.[9]
Движение зарева в небе от известковых печей, скольжение теней леса и гор в Енисее, беспроглядность лугов за поскотиной и в особенности темень, обступившая со всех сторон село, дома, пугали: девчонкам чудилось кругом волшебство, в груди от этого теснился страх. Но вот хиус с реки и распадков раздул пламя в печах, выбил из них искры, шевельнул тени в реке, взволновал траву на лугах, и задвигалась трава, чуть засеребрилась первой росою и тут же обмерла...[10]
Катанчошки и одежонка на мне были худы, морозы тогда сухие в наших местах стояли, без слякотей зима обходилась, на реке, как определено было природой, лёд стоял, зимник в торосах пробит. Меж скал калёный хиус тянул, и где-то за Усть-Маной, возле речки Минжуль, я до того застыл, что мне уж никакую «нову маму» видеть не хотелось, я сначала тихонько заскулил, потом завыл на всю реку.[10]
Под одним из них <трамплинов> погиб его друг Митя Дураков, именем которого Алексей назовет впоследствии своего единственного сына. Митю, взлетевшего на лыжах (и не в первый раз!) с самого высокого трамплина, снесло сильным боковым хиусом на пихты... Алексей никогда не забудет, как тело друга, словно кровавый рюкзак, повисло на сучках...[17]
— Роман Солнцев, «Полураспад. Из жизни А. А. Левушкина-Александрова, а также анекдоты о нём», 2002
Раздвинулись хвойные ткани,
Заискрились смехом немым,
Прогалину спящей елани
Окутали в солнечный дым.
И в этом неявственном звоне,
В сиянье и блеске огней
Есть что-то, как в строгой иконе
Под яркостью риз и камней.
Остаться и стать здесь ночлегом,
А к полночи встать и смотреть,
Как хиус кружится над снегом,
Как мглится ветвистая сеть.[4]
То не хиус ушами стрижёт марал,
И не ирбис когтём скребёт...
Это Батька-Камень, седой Урал
Ощетинил тайгой хребёт,
Чтоб громадой плеч на полнеба лечь
Иноземному ветру встречь.[19]
↑ 123П. В. Шейн. Материалы для изучения быта и языка русского населения Северо-Западного края. (Сборник Отделения русского языка и словесности императорской Академии наук). Том 10, №8. Дополнения и заметки к толковому словарю Даля. — СПб.: Тип. Имп. Акад. наук, 1873 г.
↑ 12Шишков В. Я. Собрание сочинений: в 8 томах. — Москва: Гослитиздат, 1960-1962 г.
↑ 12Олерон, Голлербах, Кузнецов. Трилистник (сборник). Стихотворения и проза. Серия: Серебряный век. Паралипоменон. — М.: Водолей, 2022 г.
↑ 12345678И. Г. Гольдберг. Сладкая полынь: Повести, рассказы. Послесловие, сост., коммент. В. П. Трушкина. — Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1989 г. — 624 с.
↑ 12345В. Г. Тан-Богораз. Союз молодых. Роман из северной жизни. — Ленинград. Москва: ЗиФ, 1930 г.
↑ 12Ю. П. Герман. «Россия молодая». Книга 1. — Советский писатель, Ленинград, 1954 г.
↑ 12А. И. Калиниченко. Железный олень: роман, 404 стр. — М.: Советский писатель, 1962 г.
↑ 12Казаков Ю. П. «Две ночи: Проза. Заметки. Наброски». — Москва, «Современник», 1986 г.
↑ 1234Виктор Астафьев Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 5. — Красноярск, «Офсет», 1997 г.
↑ 12Василий Ершов. Страх полёта (Летные дневники. 1984-2002 гг.) — Москва: Издательство «Э», 2017 г. — 256 с. — (Взлёт. Истории, написанные пилотом Ту-154).
↑Сергей Мызников. Русский диалектный этимологический словарь. — СПб.: Нестор-История, 2019 г. — 1064 с.
↑И.А. Гончаров. Фрегат «Паллада». — Л.: «Наука», 1986 г.
↑П. П. Петров. Золото: Роман. — Москва — Иркутск, 1934 г.
