Кра́чка или морска́я ла́сточка (лат.Sterna) — род морских или речных птиц из семейства чайковые (лат.Laridae), отличающихся длинным прямым клювом без крючка на конце и слегка согнутой спинкой. Все крачки прекрасно летают, живут по берегам морей и пресных вод, питаются рыбой и другими водяными животными, которых ловят, бросаясь на них сверху. Гнёзда устроены просто, кладка состоит из 1—3 яиц.
У крачки оперение лба доходит до ноздрей, плавательные перепонки с умеренной вырезкой, хвост вилообразный, брюхо белое. В роде крачка более тридцати широко распространенных видов, самые известные из которых — речная и полярная крачка.
Белые крачки реяли в розовом воздухе, высматривая добычу, потом вдруг опускались с высоты, ударяли грудью по водной поверхности, хватали рыбу, которая сверкала в их клюве как золотая искорка, и снова взмывали, роняя капли воды, светлые как слёзы.[2]
...изящные проворные крачки своей снежной белизной мелькали в синеве лазурного неба.[3]
— Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю» (Глава 5. Нижнее течение Лефу), 1917
Интересно, что крачка одна преследовала коршуна, и так энергично, с криком, что заставила Milvus melanotis удалиться подобру-поздорову.[4]
— Пётр Козлов, «Географический дневник Тибетской экспедиции 1923-1926 гг.», 1925
Позже проснулись мартышки, или крачки-ласточки, и с обычным своим криком понеслись вдоль речки, следуя по всем ее капризным извилинам.[4]
— Пётр Козлов, «Географический дневник Тибетской экспедиции 1923-1926 гг.», 1925
Пара крачек, к гнезду которых я случайно приблизился, напала на меня с отчаянной решимостью. С угрожающим треском они останавливались в воздухе над моей головою и, трепеща крыльями, внезапно падали камнем.[5]
...четыре <разных> вида крачек, живущие бок о бок на одном небольшом острове и довольно близкие морфологически, резко отличаются по всем своим особенностям питания и способам добывания пищи.[6]
Крачка же устраивает свое гнездо иногда на косах. Просто в песке, в небольшую ямку, откладывается пара яиц...[7]
— Ареф Минеев, «Пять лет на острове Врангеля», 1936
Крачка всегда отчаянно защищает свое гнездо, независимо от того, кто бы на него ни напал. За свою отчаянность и остервенелость она получила у эскимосов название ― «казак», или «птица-начальник».[7]
— Ареф Минеев, «Пять лет на острове Врангеля», 1936
Вертлявая крачка, лениво покачиваясь в слоистом от жары воздухе, казалось, с удовольствием прерывала полёт, чтобы кинуться в воду и поиграть с брызгами.[8]
Пригнувшись и не глядя птицам «в глаза», семенишь поскорее за пределы колонии, сопровождаемый эскортом тревожно причитающих чаек и воплями речной крачки, бесстрашно взмывающей прямо над головой. Того и гляди долбанет клювом-рапирой![9]
— Игорь Никольский, «Крик чайки», 1984
Наперёд вижу, как птенцы крачек покидают родительские гнезда и удирают в заросли тростника, а те, что замешкались, ― распластались, припали к земле, стараясь стать незаметными. <...> После того как снова водворится спокойствие, почти наверняка не все птенцы вернутся в родные пенаты…[9]
...птенец крачки ― довольно большой, но еще не оперившийся, пушистый и совершенно беспомощный. Он прятался от ветра за куском рваного ржавого железа. Может статься, Бог являл себя в этом птенце.[11]
— Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий», 2002
Крачки неутомимы, однако могут позволить себе хотя бы ненадолго отдохнуть на берегу.[12]
Грациозные и подвижные чайки и изящные проворные крачки своей снежной белизной мелькали в синеве лазурного неба. Кроншнепы летели легко, плавно и при полёте своём делали удивительно красивые повороты. Остроклювые крохали на лету посматривали по сторонам, точно выискивая место, где бы им можно было остановиться. Сивки-моряки держались болотистых низин. Лужи стоячей воды, видимо, служили для них вехами, по которым они и держали направление. И вся масса птиц неслась к югу. Величественная картина![3]
— Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю» (Глава 5. Нижнее течение Лефу), 1917
На противоположном ему, соответственно правом, берегу имеется островок тальниковых зарослей. Почему этот уголок и называется Бургусутэ-булун. Над рекой вилась стая чибисов и в одиночку пролетали индийские гуси и крачки-ласточки. Интересно, что крачка одна преследовала коршуна, и так энергично, с криком, что заставила Milvus melanotis удалиться подобру-поздорову. Вниз и вверх по Толе раздавались приятные звуки ― клекот орланов; иногда эти птицы пролетали над нашим биваком, в особенности когда подле него валялись бараньи отбросы. <...>
Ночью трещал перепел, на рассвете стали раздаваться голоса куликов, протянули гуси-лебеди, гуси индийские, по одной стайке, по направлению к Толе. Позже проснулись мартышки, или крачки-ласточки, и с обычным своим криком понеслись вдоль речки, следуя по всем ее капризным извилинам. Затем дозором, неслышным полётом, пронесся коричневый лунь. На бивак прилетали мелкие птички, но в свете сумерек я не распознал их.[4]
— Пётр Козлов, «Географический дневник Тибетской экспедиции 1923-1926 гг.», 1925
Интересные примеры существования различных ниш у близких видов удалось недавно получить А. Н. Формозову. Им была исследована экология близких видов крачек, живущих совместно в определенном районе, причем оказалось, что их интересы совершенно не стакиваются, так как каждый вид производит охоту в совершенно определенных условиях, отличных от другого. Это еще раз подтверждает высказанную раньше мысль, что интенсивность конкуренции определяется не систематическим сходством, а близостью требований, предъявляемых конкурентами в среде. В дальнейшем мы постараемся выразить все эти представления в количественной форме. Упомянутые нами наблюдения А. Н. Формозова над различными нишами близких видов крачек могут быть приведены здесь более подробно, так как автор любезно предоставил в наше распоряжение следующий материал из своих рукописей.
«По наблюдениям 1928 года на острове Джорылгач (Чёрное море) обитает гнездовая колония крачек, состоящая из многих сотен особей. Гнёзда крачек расположены близко друг к другу и колония представляет из себя целостную систему. Вся масса особей колонии относится к четырем видам (пестроклювая крачка Sterna cantiaca, речная S. fluviatis, черноклювая S. anglica и малая S. minuta), и они совместно отгоняют от колонии хищников (луней и т. п.) Однако, в отношении добывания пищи, виды резко отличаются друг от друга, причем каждый вид охотится за определенным видом животных и в совершенно определенных условиях. Так пестроклювая крачка улетает в открытое море и охотится там за некоторыми видами рыб. Черноклювая крачка кормится исключительно на суше и ее можно наблюдать в степи на расстоянии многих километров от берега моря, где она уничтожает саранчовых и ящериц. Речная и малая крачки ловят рыбу недалеко от берега, высматривая ее во время полета и затем падая в воду и погружаясь на незначительную глубину. При этом легкая малая крачка хватает рыбу на тонких мелких местах, а речная крача проделывает это несколько дальше от берега. Таким образом, эти четыре вида крачек, живущие бок о бок на одном небольшом острове и довольно близкие морфологически, резко отличаются по всем своим особенностям питания и способам добывания пищи».[6]
Правда, бургомистры прилетают чуть раньше. За бургомистрами прилетает целый ряд других чаек: моевки, розовые чайки, крачки, изредка попадаются совершенно белая полярная чайка и др. С двадцатых чисел мая на остров летят гуси. Их прилетает два вида: белые, с желтовато-красноватой головой, с черными окончаниями крыльев и черные гуси. Розовые чайки в иной год прилетают в громадных количествах, а в иные годы не появляются почти совершенно или встречаются крайне редко. <...> Чайки, кроме крачки, гнездуют исключительно на скалах совместно с чистиками и белогрудыми кайрами. Крачка же устраивает свое гнездо иногда на косах. Просто в песке, в небольшую ямку, откладывается пара яиц ― больше нам наблюдать не приходилось. Крачка всегда отчаянно защищает свое гнездо, независимо от того, кто бы на него ни напал. За свою отчаянность и остервенелость она получила у эскимосов название ― «казак», или «птица-начальник». Где гнездуют розовые чайки и гнездуют ли они вообще на острове, нам выяснить не удалось.[7]
— Ареф Минеев, «Пять лет на острове Врангеля», 1936
Днем мне удалось подстрелить трех птиц: китайскую малую крачку в осеннем наряде с желтым клювом и светлосерыми ногами, потом сибирскую темноголовую чайку белого цвета с сизой мантией на спине (у нее были оранжевые ноги, красный клюв и темносиние глаза) и наконец савку-морянку. Она уже оделась по-зимнему в пепельносерые тона, за исключением головы и шеи, украшенных снежнобелыми перьями. Перелетных птиц было мало. Главная масса их направляется по долине реки Уссури. Здесь же, вдоль берега моря, изредка пролетают только казарки и небольшими стайками чирки. Последние держатся по речкам до поздних заморозков.[14]
...согнувшись в три погибели, выползаю из палатки, вызывая панический взлёт птиц. С этой минуты чувствуешь себя неуютно. Пригнувшись и не глядя птицам «в глаза», семенишь поскорее за пределы колонии, сопровождаемый эскортом тревожно причитающих чаек и воплями речной крачки, бесстрашно взмывающей прямо над головой. Того и гляди долбанет клювом-рапирой! <...> В гидрологическом заказнике «Молочный лиман» Азовского моря нас интересовали прежде всего особенности поведения черноголовой чайки и пестроносой крачки, их общественная жизнь. Она привлекает зоологов с самого возникновения этологии и экологии поведения как самостоятельных наук.[9]
— Игорь Никольский, «Крик чайки», 1984
...с наибольшей эффективностью колония чаек <и крачек> держит оборону, по крайней мере, от воздушного агрессора, когда плотно сидит на гнездах. Птицы не нападают на объявившегося врага, поэтому сигнал тревоги у них вовсе не звук военной трубы, созывающей рать. Колония очень чувствительна к вмешательству в их общежитие. В такие минуты может резко увеличиться гибель птенцов от агрессивного поведения самих же чаек и крачек. Суматоха может нанести даже больший вред, чем иной хищник. <...> Наперед вижу, как птенцы крачек покидают родительские гнезда и удирают в заросли тростника, а те, что замешкались, ― распластались, припали к земле, стараясь стать незаметными. Как птенцы морского голубка спешат к воде, где соберутся в табунки и под прикрытием горланящих взрослых уплывут подальше от ставшего вдруг опасным места. После того как снова водворится спокойствие, почти наверняка не все птенцы вернутся в родные пенаты…[9]
Потом девочки пересекали вместе с Настенькой баштан, перелезали через плетень, меж двух высоких тополей, перебегали кочковатое поле и на берегу маленького озера, называвшегося Ворона, раздевались.
В нём точно в жидком зеркале отражались облака. Бледная ива одиноко стояла на том берегу. Даль исчезала в солнечном сиянии. За тёмной полоской леса горел крест колокольни. Худенькие крачки хрипло стонали вверху, рея на своих больших белых крыльях и кидая на оранжевый песок мягкие бегущие тени. Бронзовые тела девочек барахтались в воде. Настенька громко кричала, назначая пункты, до куда плыть. Тогда все, с разбега, бросались в озеро и, пыхтя и фыркая, плыли как лягушки, учащённо мотая направо и налево намокшими головками…[1]
В спокойной реке отражалось ясное майское небо с золотистыми и бледно-лиловыми облаками. Тёмная кленовая роща тоже отражалась в ней, и предзакатный ветерок бороздил её зеркальную гладь полосами серебряной ряби. Пароход отчалил от пристани и пыхтел уже где-то вдали за песчаным островом, поросшим низеньким кустарником. Правый берег был холмист; левый чуть возвышался над водою. Белые крачки реяли в розовом воздухе, высматривая добычу, потом вдруг опускались с высоты, ударяли грудью по водной поверхности, хватали рыбу, которая сверкала в их клюве как золотая искорка, и снова взмывали, роняя капли воды, светлые как слёзы. Красивые линии берегов терялись в туманной дали, а погасающие лучи солнца кидали на всё тёплый свет.[2]
В восточной, более крутой и каменистой, гнездились белоснежные крачки. Эти острокрылые, напоминающие ласточек красноклювые птички с удивительной храбростью защищали своих птенцов. Пара крачек, к гнезду которых я случайно приблизился, напала на меня с отчаянной решимостью. С угрожающим треском они останавливались в воздухе над моей головою и, трепеща крыльями, внезапно падали камнем. В дно моей кожаной шапки сыпались удары их крыльев. Крачки нападали с таким упорством и смелостью, что, на потеху смотревших на меня со стороны спутников, я был вынужден всерьез отбиваться от них обеими руками.[5]
Гнезда крачек трудно рассмотреть в однообразных грудах камней, покрывающих остров. Эти маленькие красивые чайки кладут яйца прямо на голую землю. Родители сами выдавали близость птенцов. Чем ближе подходил человек к гнезду, отчаяннее метались и трещали на ним встревоженные родители. Так, при помощи беспокоившихся родителей, нам удалось найти только что вылупившегося, беспомощного птенца. Птенец был очень чувствителен к холоду и, растянувшись на плоском камне, покинуто дрожал. Пока мы смотрели, он закатил глаза и совсем приготовился умирать. Мы положили его на землю. Тотчас к нему спустилась мать, все время падавшая в воздухе над нами. Было трудно понять, как ухитряются заботливые родители выхаживать на голой ледяной земле своих столь чувствительных к холоду, нежных птенцов.[5]
Расстелив на песке плащ-палатку и положив под головы свернутые ватники, мы отдыхали. Вертлявая крачка, лениво покачиваясь в слоистом от жары воздухе, казалось, с удовольствием прерывала полёт, чтобы кинуться в воду и поиграть с брызгами. Я спросил:
― Николай Викторович! Вы не волнуетесь, когда тащите крупную рыбу? Такую, как последнего окуня? Речь шла об утреннем случае.[8]
Вечерний подлёт длится каких-то полчаса, когда стрелок, слившись с одиноким кустом, хорошо видит птицу, а она его ― нет. Темный утиный рисунок четко, чеканно проступает на рьяной палевости зари. Матёрая крачка сторожко поводит аккуратной, точеной головкой, посматривает, что там, внизу, коротко вскрякивает, наставляя несмышленый молодняк, несчастливо родившийся в пору предельно усовершенствованных «тозов» и «зауэров», выцеливающих их хрупкое бытие.[10]
Боги покидают те лишь места, над которыми, вопреки воле их, надругался человек, ибо сердце его сморщилось, как сухая груша, разучилось радости и стало ко всему равнодушным… Единственно, кого я сфотографировал на этом проклятом месте, был птенец крачки ― довольно большой, но еще не оперившийся, пушистый и совершенно беспомощный. Он прятался от ветра за куском рваного ржавого железа. Может статься, Бог являл себя в этом птенце. Ибо если Разум взбунтовался, Он восстановит себя в бессловесной твари, в расстановке облаков в небе, в сверкании пока еще не испаскуженной человеком морской дали… И место, на котором сидим мы, прозябая от ужаса совершившегося здесь, когда-то ведь показалось же людям обетованною землей, куда они, послушные зовам Его, и устремились, чтобы найти здесь вечное упокоение?[11]
— Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий», 2002
Кашалот, не отвечая, продолжал движение. А крачки все никак не могли успокоиться. Какое-то время хлопотуньи летели за Диком, на что-то надеясь и продолжая при этом сердито поносить всех, по их мнению, болтающихся без толку в Мировом океане гринд и дельфинов.
― Не обращай внимания! Эти дуры мечутся между своим гнездом и морем, ― продолжала меч-рыба, ненадолго приспособляясь к размеренному ритму движения кашалота ― нырок, появление белой спины, фонтан, удар хвостом, новый нырок.
― Они всегда возвращаются! ― пел марлин свою песнь. ― Крачки неутомимы, однако могут позволить себе хотя бы ненадолго отдохнуть на берегу. А нам не замедлить хода.[12]
Мысль, сорвавшись, мозг разносит. Так комар ― не медведь ― впадает в спячку, чтоб весной народиться, но не проснуться ― крачкой. И хоть на что-нибудь сгодиться: хоть гузкой, той, что тает во рту топографа на привале на мшаре, о которой и не знали. Клочьями сумерки чёрная ворона ночи выдирает из кучи опавших листьев и разбрасывает их по саду.[13]
↑ 123Г. Ф. Гаузе. Борьба за существование. М.: НИЦ РХД, Институт компьютерных исследований, Научно-издательский центр «Регулярная и хаотическая динамика», 2002 г.
↑ 123А. И. Минеев. Пять лет на острове Врангеля. — Л.: Молодая гвардия, 1936 г.
↑ 12А. А. Ливеровский. «Журавлиная родина». Рассказы охотника. — Л.: Лениздат, 1966 г.
↑ 1234И. Никольский. Крик чайки. — М.: «Вокруг света», № 2, 1984 г.
↑ 12Евгений Носов, «Темная вода». ― М.: Новый мир, № 8, 1993 г.
↑ 12Василий Голованов, «Остров, или оправдание бессмысленных путешествий». — М.: Вагриус, 2002 г.
.svg){kind=logo}
