Нырок

Ныро́к, нырки́ (лат. Netta) — общее название для рода небольших водоплавающих птиц из семейства утиных. Нырки имеют средний размер (меньше кряквы), большую голову и короткую шею. На берег выходят редко, большую часть времени проводят на открытых плёсах. Плавая, держат хвост опущенным, посадка на воде низкая. Кормясь, то и дело ныряют, за что и получили своё название.

Род нырок включает в себя три вида. В более общем смысле выделяют также нырковых уток, включая в их число все виды, добывающие себе пищу, ныряя в воду. Например, к числу нырковых уток относится мраморный чирок и все чернети. Писатели-беллетристы в своих текстах об охоте или природе чаще всего не уточняют, какого именно нырка имели в виду.

Нырок в определениях и коротких цитатах

	С моря нырком легкокрылым она поднялася, взлетела Лёгким полётом на твердо сколоченный плот и сказала...^[1]
	— Гомер (пер. В.Жуковского), «Одиссея» (Песнь пятая), VIII век до н.э.

	И так пусть скажет кто: Нырки печены сладки, До слов и до нырков все тотчас будут падки...^[2]
	— Иван Барков, «Коль благ, кто жизнь, друзья, достатком малым правит!..» (Сатиры Горация, Книга вторая), 1763

Небольшая, но крепкая, складная и мясистая утка. Кличка ей дана, как говорится, по шерсти, хотя, правду сказать, гагара не уступает нырку, а гоголь превосходит его в искусстве или способности нырять. Нырки пером пестры, а говоря точнее, их можно назвать пегими...^[3]

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

Нырок не вдруг поднимается с воды, завидя человека: он сейчас начинает так проворно нырять, что на широкой воде в одну минуту очутится в безопасном расстоянии от выстрела. Если же это случится не на широкой реке и нырку придется нырять вниз по течению, то он производит с таким проворством своё подводное плаванье, что стрелок, если захочет догнать его, должен бежать, как говорится, во все лопатки.^[3]

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

	Нырки прилетают весной ранее всех уток. <...> в вышине, под облаками, раздаются какие-то особенные звуки <...>: это дребезжащий свист или шум от резкого полёта огромных стай нырков.^[3]
	— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

	Сначала большие стаи нырков пролетают, не опускаясь, да и некуда им опускаться; вслед за ними появляются нырки парами везде, где река или материк в пруде очистились от льда, а на больших реках ― по полыньям...^[3]
	— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

	С нырка начинаются утиные породы, которые почти лишены способности ходить по земле: лапы их так устроены, что ими ловко только плавать, то есть гресть, как веслами; они посажены очень близко к хвосту и торчат в заду.^[3]
	— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

	...я всегда встречал с восхищением прилёт нырков и, в благодарность за раннее появление и радостное чувство, тогда испытанное мною, постоянно сохранял к ним некоторое уважение и стрелял их, когда попадались…^[3]
	— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

	...нырки не вьют гнезд на твёрдой земле, <...> а, подобно другим рыболовным уткам, ухитряются класть свои гнезда в камышах или высокой густой осоке, на воде или над водою.^[3]
	— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

Утки с утятами, которые изумительно проворны, держатся упорно в камыше, и трудно выгнать их на открытую воду. Нырки всегда довольно сыты, а осенью бывают даже очень жирны; мясо их было бы сочно, мягко и вкусно, если б не пахло сильно рыбой.^[3]

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

	В одиночку и попарно, С быстрым, резким свистом крыльев, Высоко нырки летели...^[4]
	— Иван Бунин, «Песня о Гайавате» (XXI. След белого), 1903

	Красноносый нырок разделяет со всеми последующими родами главный признак нырковых уток: широкий и плоский вследствие кожистой лопасти задний палец и большую лапу.^[5]^:124
	— Сергей Бутурлин, «Полный определитель птиц СССР» (том второй), 1934

	Главные же отличия данного рода: густой хохол у обоих полов; яркий окрас клюва и ног, редкий у нырков; резкая разница в окрасе полов.^[5]^:124
	— Сергей Бутурлин, «Полный определитель птиц СССР» (том второй), 1934

	Нырки летят на этот остров, Крылами солнце заслоня…^[6]
	— Дмитрий Кедрин, «Конь», 1940

	― Утки в Круглом озере ― невпроворот! ― радовался отдыху Никита Суворов. ― Ну, чирка там видимо-невидимо, нырка помене будет, но тоже есть ― садится, быват, и нырок.^[7]
	— Виль Липатов, «И это всё о нём», 1984

	На этот раз до нырка оставалось метра два, и Чик хотел могучим броском накрыть его. Но нырок опять, ничуть не обеспокоенный Чиком, клюнул море и исчез.^[8]
	— Фазиль Искандер, «Чик и белая курица», 2000

Нырок в научной и научно-популярной прозе

Красноносый нырок разделяет со всеми последующими родами главный признак нырковых уток: широкий и плоский вследствие кожистой лопасти задний палец и большую лапу. И ноги, и крылья у них поставлены несколько далее кзади, чем у «пресноводных» уток; первое хорошо заметно, когда у добытой утки отогнёшь ногу назад и почти вся лапа оказывается далее конца хвоста; второе, как и сравнительная короткость крыльев, заметно налету.
Он относится к группе нырков с узким ноготком клюва, с белыми подмышечными и белым или бледно-сероватым зеркалом, захватывающим и внутренние первостепенные маховые. Главные же отличия данного рода: густой хохол у обоих полов; яркий окрас клюва и ног, редкий у нырков; резкая разница в окрасе полов. Клюв несколько суживается к вершине; оперение головы граничит с клювом почти прямой поперечной линией. Рулей 8 пар.
Один только вид, который иногда, подобно речным уткам, кормится и ночью, на поверхности воды, или даже на берегу, моллюсками и другими беспозвоночными и растениями.^[5]^:124

— Сергей Бутурлин, «Полный определитель птиц СССР» (том второй), 1934

У селезня красноносого нырка голова с прилегающими нижней и боковой частями шеи красновато-рыжие с более коричневатым верхом головы; остальные части шеи, зоб и грудь черны, как и поясница, подхвостье и верхние и нижние кроющие хвоста; брюхо черно-бурое, бока с подмышечными и подбоем крыла белы; спина и плечи светлобурые, основания коротких плечевых белы. Маховые бледносерые или беловатые с темносерыми концами и наружными опахалами. Зеркало белое, окаймлено сзади и изнутри темносерым.
У утки верхняя сторона головы и верх шеи красновато-бурые, остальные части головы и шеи бледно-пепельно-серые; верхняя сторона тела бледно-бурая, нижняя грязно-белая или бледно-серая с неясными более темными центрами перьев и светлобурыми боками; нижние кроющие крыла слегка сероваты.
Молодые и селезень среди лета походят на утку, но у селезня низ тела темнее и ноги ярче.^[5]^:124

— Сергей Бутурлин, «Полный определитель птиц СССР» (том второй), 1934

Красноносый нырок гнездится от юго-восточной Испании и Алжира до Кашгарии и Монголии. К северу гнездится местами во Франции и даже средней Германии, в области низовьев Дуная, в южной Украине, по среднему течению Дона, в Поволжье до Самарской луки, в районах Уфы, Акмолинска, в Кулундинской и Барабинской степях, где обыкновенен на Чанах. В Алтае его нет, но в Зайсанской котловине многочислен и проникает в северо-западную и центральную Монголию (оз. Орок-нор в северной Гоби, Е. В. Козлова). Гнездится в Закавказье и Туркестане, но не в Индии.
Зимует в области Средиземного и Чёрного морей, юго-западной Азии и в Индии и Бирмане, кроме их южных частей, и у нас в Крыму, Закавказье, на Каспийском море и в Туркестане.^[5]^:124

— Сергей Бутурлин, «Полный определитель птиц СССР» (том второй), 1934

Нырок в публицистике и документальной прозе

Нырок. Небольшая, но крепкая, складная и мясистая утка. Кличка ей дана, как говорится, по шерсти, хотя, правду сказать, гагара не уступает нырку, а гоголь превосходит его в искусстве или способности нырять. Нырки пером пестры, а говоря точнее, их можно назвать пегими; цвет пежин однообразный и траурный ― черный с белым; селезень пестрее и красивее утки. Полёт их очень быстр, и от частого маханья крыльями происходит особенный звук, похожий не на чистый свист, а на какое-то дрожанье свиста, которое нельзя передать словами; подобный звук слышен отчасти в полете стрепета. Охотникам он хорошо знаком.
Нырок не вдруг поднимается с воды, завидя человека: он сейчас начинает так проворно нырять, что на широкой воде в одну минуту очутится в безопасном расстоянии от выстрела. Если же это случится не на широкой реке и нырку придется нырять вниз по течению, то он производит с таким проворством своё подводное плаванье, что стрелок, если захочет догнать его, должен бежать, как говорится, во все лопатки. Наконец, когда охотник внезапно явится слишком близко к вынырнувшему нырку, забежав вперед за излучину или колено реки, ― нырок поднимается; сначала отделяется от воды довольно трудно, летит, шлёпая крыльями по водяной поверхности, но скоро разлетится, полетит очень быстро и поднимется высоко.^[3]

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

Нырки прилетают весной ранее всех уток. В исходе марта иногда стоит в Оренбургской губернии глубокая зима: ни малейших признаков наступающей весны, кроме ослепительного блеска, которым стекленеется поверхность снегов!.. И вдруг охотник слышит, что в вышине, под облаками, раздаются какие-то особенные звуки; он легко узнает их: это дребезжащий свист или шум от резкого полёта огромных стай нырков. Поглядев пристально, зоркими глазами можно увидеть их, быстро и высоко летящих подобно облаку или серой тучке, гонимой сильным ветром.^[3]

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

Сначала большие стаи нырков пролетают, не опускаясь, да и некуда им опускаться; вслед за ними появляются нырки парами везде, где река или материк в пруде очистились от льда, а на больших реках ― по полыньям; потом до лета нырки продолжают держаться по рекам и прудам, парами и в одиночку. В продолжение лета нырков встречаешь мало, и то селезней, а осенью они опять собираются к отлету большими стаями.^[3]

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

С нырка начинаются утиные породы, которые почти лишены способности ходить по земле: лапы их так устроены, что ими ловко только плавать, то есть гресть, как веслами; они посажены очень близко к хвосту и торчат в заду. У нырка эта особенность еще не так резко выдается, и он составляет как будто переходную породу. Нос у него обыкновенного устройства, черноватый, не узенький и не бледно-рогового цвета, как у всех остальных пород рыбалок, кроме черни.
Все водоплавающие птицы снабжены от заботливой природы густым и длинным пухом, не пропускающим ни капли воды до их тела, но утки-рыбалки, начиная с нырка до гоголя включительно (особенно последний), предназначенные всю жизнь проводить на воде, снабжены предпочтительно самым густым пухом. Нырок всегда на воде: с утра до вечера ловит мелкую рыбешку, не брезгуя, впрочем, никакими водяными мелкими гадинами и насекомыми.^[3]

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

Вслед за этими первыми гонцами, с 8 февраля, начался огромный валовой прилёт уток, собственно двух пород ― шилохвостей и красноносок. 13, 14 февраля. Валом валят утки, в особенности шилохвостки <шилохвости>. Появляются и другие виды, но в малом еще количестве, только одних красноносок ― Fuligula rufina ― очень много, хотя всё-таки не столько, сколько шилохвостей. <...> Из всех этих птиц огромными массами явились только три вида: шилохвости, красноноски и полухи. Всего более было шилохвостей, которые по числу составляли решительно преобладающий вид и встречались на каждом шагу.^[9]

— Николай Пржевальский, «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор», 1870

Нырок в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

Трудно пересказать, какое сладкое впечатление производят на сердце охотника эти неясные звуки, этот неопределенный шум, означающий начало прилёта птицы, обещающий скорое наступление весны после долгой нестерпимо надоевшей зимы, которая доводила до отчаяния охотника своею бесконечностью… Вот пример, как иногда бывает длинна зима в Оренбургской губернии: в 1807 году 1 апреля перед солнечным восходом было двадцать градусов мороза по Реомюру! Это так красноречиво, что ничего прибавлять не нужно и, несмотря на первое апреля, ― совершенно верно, ибо с точностью записано мною в моих охотничьих записках.
Не знаю, как другие охотники, но я всегда встречал с восхищением прилёт нырков и, в благодарность за раннее появление и радостное чувство, тогда испытанное мною, постоянно сохранял к ним некоторое уважение и стрелял их, когда попадались… Хороша благодарность и уважение, скажут не охотники, но у нас своя логика: чем более уважается птица, тем более стараются добыть её.^[3]

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

Никогда не нахаживал я их гнезд, но выводки мне попадались. Кажется, можно сказать утвердительно, что нырки не вьют гнезд на твёрдой земле, как все предыдущие, описанные мною утиные породы, а, подобно другим рыболовным уткам, ухитряются класть свои гнезда в камышах или высокой густой осоке, на воде или над водою. Я нашёл два такие гнезда, и они будут описаны в своем месте.^[3]

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

Утки с утятами, которые изумительно проворны, держатся упорно в камыше, и трудно выгнать их на открытую воду. Нырки всегда довольно сыты, а осенью бывают даже очень жирны; мясо их было бы сочно, мягко и вкусно, если б не пахло сильно рыбой. Я встречал людей, которым этот запах был не противен, и они считали нырков за лакомое кушанье. Если с нырка содрать кожу, выскоблить начисто его внутренности, хорошенько выполоскать, помочить часа два в солёной воде и потом зажарить, то рыбного запаху останется очень мало, и у кого хорош аппетит, тот может кушать его с удовольствием. Нырок довольно крепок к ружью и требует настоящей утиной дроби, не мельче 4-го нумера. Есть точно такие же маленькие нырки, не более чирка, и есть еще нырки большие, с красными головами, широким носом пепельного цвета и широкими лапами абрикосового цвета. И тех и других мне видеть близко не удалось.^[3]

— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852

Мы скоро перебирались с дедом по верхней тетиве сети, мелькнула пара, будто широкие листья, прилипших карасей, затем вразброс явилось еще несколько штук, измученных, правда, истасканных, забитых. Наперебой твердили мы друг дружке, что если уж возле берега напутался карась, то дальше и подумать страшно, сколь его… Старый и малый хитрили, обманывали себя, руками, сердцем чуя, да и глазами уже видя: надежды рухнули, вляпались мы с дедом, попали в проруху, но так не хотелось с этим соглашаться. А уж пошла сеть свитой, перепутанной, из глубин черной головешкой возник успокоенный нырок. Долго сопротивлялся, горемыка, собрал на себя почти всю сеть, запутался так, что нечего было и браться вынимать его из сети, резать полотно мережи ― один-разъединственный способ достать утку эту разнесчастную, почти что никому, кроме себя, не нужную. Если бы в мережку угодил один нырок ― делов-то: часок посидеть с деревянной иглою в избушке ― и дыры как не бывало! Но к середине озера ничего разобрать уже нельзя: где кибасья, где наплавки, где ячеи, где тетивы, где сеть вообще длиной сажен двадцать? Комок из водорослей, листьев, голых стеблей кувшинок и лилий, из ниток, веревок, в которые запеленаты тушки уток, ― все увязано в крепкие узлы, и для насмешки, для полного уж изгальства, в путанице мережи и в тине реденько шевелились, пошептывали чего-то квашеными ртами караси.^[10]

— Виктор Астафьев, «Последний поклон», 1991

Нырок в беллетристике и художественной прозе

Евсей Стахеевич повел глазами по красному углу, по хазовому концу гостиной, где малиновские покровительницы сияли и блистали шёлком, бронзой, золотом, тяжеловесами и даже алмазами, и еще подумал про себя: «А женский пол наших обществ, цвет и душу собраний, надобно сравнивать только с птицами: женщины так же нарядны, так же казисты, так же нежны, легкоперы, вертлявы и голосисты. Например, вообразим, что это все уточки, и посмотрим, к какому виду этого богатого рода принадлежит каждая: председательша наша ― это кряковая утица, крикуша, дородная, хлебная утка; прокурорша ― это широконоска, цареградская, или так называемая саксонка; вот толстоголовая белоглазая чернеть, а вот чернеть красноголовая; вон докучливая лысуха, которая не стоит и заряда; вон крохаль хохлатый, вон и гоголь, рыженький зобок; вон остроносый нырок, или запросто поганка...^[11]

— Владимир Даль, «Бедовик», 1839

Один на нос лодки сел с ружьём, курки поднял, чтобы, как только она покажется, сейчас стрелять, пока опять не нырнула. Другой в веслах. А моя обязанность ― как она где вынырнет, сейчас лодку ставить так, чтобы тому с носу удобно стрелять было. Беда, до чего он хитер, подраненный нырок! Вся-то гоглюшка нам и не показывалась: выставит из воды одну голову, наберет полную грудь воздуха ― и назад. Носовой в нее ― бах! бах! ― двустволка у него. Да куда там! Умудрись-ка, попади ей в головенку. Головенка-то и вся меньше спичечного коробка.^[12]

— Виталий Бианки, «Гоглюшка» («Лесные были и небылицы»), до 1958

А трудное место в рассказе приближалось, а темное озерцо уже посверкивало в проеме сосен, а милиционер Прохоров смотрел так, словно просвечивал Никиту Суворова насквозь, и все было так страшно, что страдальческие глаза тракториста спрашивали: «Зачем все это, для чего?»
― Утки в Круглом озере ― невпроворот! ― радовался отдыху Никита Суворов. ― Ну, чирка там видимо-невидимо, нырка помене будет, но тоже есть ― садится, быват, и нырок. Крякуша, само собой, водится, однако черноклювика не видать. Черноклювик, он больше на луговине, на сорах или на болотине… ― Никита Суворов ни на секунду не приостановился.^[7]

— Виль Липатов, «И это всё о нём», 1984

Чик шагал по воде и смотрел на дно. Вдруг из-за зеленых водорослей, как из-за крепостной стены, пыхнули мальки и разлетелись, как стрелы. Чик поплыл. Метров через десять Чик увидел, как впереди него из воды появился нырок. Головка нырка на длинной шее торчала из воды, как вопросительный знак. Чик поплыл на него. Чик, с одной стороны, знал, что нырок унырнет от него, но, с другой стороны, он никак не мог понять: нырок замечает его или сам по своим надобностям ныряет? До того у него был самостоятельный вид. Когда Чик приблизился метров на пять, нырок преспокойно клюнул воду и исчез в глубине. Минут через пять нырок вынырнул метрах в десяти впереди Чика. Чик снова поплыл на него. Но нырок, медленно поводя головой, как будто бы присматривался к небу: нет ли поблизости морского ястреба, а Чик его совершенно не интересовал. Чик поплыл на него. Метрах в пяти от Чика нырок снова клюнул море и исчез под водой как бы по собственным рыболовным надобностям. Чик подплыл к тому месту, где он нырнул, и стал ждать. Нырок долго не появлялся. Очень долго. Уж не дышит ли он еще и жабрами, подумал Чик. А может, его схватила черная морская акула ― катран? Маленькая такая акула, не опасная для людей. Только Чик об этом подумал, как нырок появился над водой впереди Чика. Он поворачивал голову во все стороны. Только не в сторону Чика: мол, этот не представляет из себя опасности. Чик самым плавным брассом, почти не высовывая голову из воды, поплыл на него. На этот раз до нырка оставалось метра два, и Чик хотел могучим броском накрыть его. Но нырок опять, ничуть не обеспокоенный Чиком, клюнул море и исчез. Так повторялось еще несколько раз, и нырок каждый раз ― клюк! ― клюнет море и исчезнет в глубине, как бы совершенно не замечая Чика. Или в самом деле не замечал?^[8]

— Фазиль Искандер, «Чик и белая курица», 2000

Нырок в поэзии

После богиня, бессмертия честь восприявшая в море.
Стало ей жаль Одиссея, свирепой гонимого бурей.
С моря нырком легкокрылым она поднялася, взлетела
Лёгким полётом на твердо сколоченный плот и сказала:
Бедный! За что Посейдон, колебатель земли, так ужасно
В сердце разгневан своём и с тобой так упорно враждует?^[1]

— Гомер (пер. В.Жуковского), «Одиссея» (Песнь пятая), VIII век до н.э., перевод: 1849

Что ж? менее тогда велось фазанов в море,
Фазан безстрашен был, Аист не знал жить в горе,
Пока не показал Семпроний Руф следа
Вам, Римляне, что та приятная еда.
И так пусть скажет кто: Нырки печены сладки,
До слов и до нырков все тотчас будут падки;
Похватят щоголи то Римские тотчас,
Как будтоб о нырках кто выдал им указ.^[2]

— Иван Барков, «Коль благ, кто жизнь, друзья, достатком малым правит!..» (Сатиры Горация, Книга вторая), 1763

	Я здесь имя твое погублю, Вавилон, И остатки твои истребятся как сон, И отростки падут, и всё семя сгорит! (Это к суетным ― к ним ― господь бог говорит.) Я его положу и его все труды Во владенье нырков и болотной воды...^[13]
	— Владимир Соколовский, «Я воздвигнусь на них, и мой дух воспарит!..» («Разрушение Вавилона»), 1830

	«Все друзья мои ― все змеи! Слушай ― кожей соколиной Я тряхну над головою! Манг, нырок, тебя убью я, Прострелю стрелою сердце! Брат мой! Встань, исполнись силы, Исцелись, о Гайавата!»^[4]
	— Иван Бунин, «Песня о Гайавате» (XV. Плач Гайаваты), 1903

С ветром путь держа на север,
В небе стаями летели,
Мчались лебеди, как стрелы,
Как большие стрелы в перьях,
И скликалися, как люди;
Плыли гуси длинной цепью,
Изгибавшейся, подобно
Тетиве из жил оленя,
Разорвавшейся на луке;
В одиночку и попарно,
С быстрым, резким свистом крыльев,
Высоко нырки летели,
Пролетали на болота
Мушкодаза и Шух-шух-га.^[4]

— Иван Бунин, «Песня о Гайавате» (XXI. След белого), 1903

	И роща редеет, и птичка ― как гичка, И песня ― как пена, и ― наперерез, Лазурь забирая, нырком, душегубкой И ― мимо…^[14].
	— Борис Пастернак, «Орешник» (из книги «Темы и вариации»), 1936

	Нырки летят на этот остров, Крылами солнце заслоня… В обитель ту на строгий постриг Москва отправила Коня.^[6]
	— Дмитрий Кедрин, «Конь», 1940

	Что ты бредишь, глазной хрусталик? Хоть бы сам себя поберег. Не качается лодочка-ялик, Не взлетает птица-нырок.^[15]
	— Арсений Тарковский, «Ялик», 1940

Источники

↑ ¹ ² Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем. — М.: Языки славянской культуры, 2000 г.
↑ ¹ ² Барков И. С. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Санкт-Петербург, «Академический проект», 2004 г.
↑ ¹ ² ³ ⁴ ⁵ ⁶ ⁷ ⁸ ⁹ ¹⁰ ¹¹ ¹² ¹³ ¹⁴ ¹⁵ Аксаков С.Т. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии». Москва, «Правда», 1987 г.
↑ ¹ ² ³ И. Бунин. Стихотворения. Библиотека поэта. — Л.: Советский писатель, 1956 г.
↑ ¹ ² ³ ⁴ ⁵ С. А. Бутурлин. Полный определитель птиц СССР. В 5 томах. Том второй. — Москва; Ленинград: Коиз, 1934-1941 гг.
↑ ¹ ² Д. Кедрин. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1974 г.
↑ ¹ ² Виль Липатов. Собрание сочинений: в 4-х томах. Том 3. — М.: Молодая гвардия, 1984 г.
↑ ¹ ² Фазиль Искандер. «Чик и белая курица». — М.: «Знамя», №1, 2000 г.
↑ Н. М. Пржевальский. «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор». — М.: ОГИЗ, Государственное издательство географической литературы, 1947 г.
↑ В. П. Астафьев. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 5. — Красноярск, Офсет, 1997 г. г.
↑ В.И.Даль (Казак Луганский), Повести. Рассказы. Очерки. Сказки. — М.-Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1961 г.
↑ Бианки В.В. Лесные были и небылицы (1923-1958). Ленинград, «Лениздат», 1969 г.
↑ Соколовский В. И. в сборнике: «Поэты 1820-1830-х годов». Библиотека поэта. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1972 г.
↑ Б. Пастернак. Стихотворения и поэмы в двух томах. Библиотека поэта. Большая серия. Л.: Советский писатель, 1990
↑ А. Тарковский. Собрание сочинений: В 3 т. — М.: Художественная литература, 1993

См. также

[одисс-1] ¹ ² Жуковский В. А. Полное собрание сочинений и писем. — М.: Языки славянской культуры, 2000 г.

[барков-2] ¹ ² Барков И. С. Полное собрание стихотворений. Библиотека поэта. Большая серия. — Санкт-Петербург, «Академический проект», 2004 г.

[аскак-3] ¹ ² ³ ⁴ ⁵ ⁶ ⁷ ⁸ ⁹ ¹⁰ ¹¹ ¹² ¹³ ¹⁴ ¹⁵ Аксаков С.Т. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии». Москва, «Правда», 1987 г.

[Бунин-4] ¹ ² ³ И. Бунин. Стихотворения. Библиотека поэта. — Л.: Советский писатель, 1956 г.

[бутур-5] ¹ ² ³ ⁴ ⁵ С. А. Бутурлин. Полный определитель птиц СССР. В 5 томах. Том второй. — Москва; Ленинград: Коиз, 1934-1941 гг.

[кедрин-6] ¹ ² Д. Кедрин. Избранные произведения. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1974 г.

[липат-7] ¹ ² Виль Липатов. Собрание сочинений: в 4-х томах. Том 3. — М.: Молодая гвардия, 1984 г.

[фазиль-8] ¹ ² Фазиль Искандер. «Чик и белая курица». — М.: «Знамя», №1, 2000 г.

[прежв-9] Н. М. Пржевальский. «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор». — М.: ОГИЗ, Государственное издательство географической литературы, 1947 г.

[астаф-10] В. П. Астафьев. Собрание сочинений в пятнадцати томах. Том 5. — Красноярск, Офсет, 1997 г. г.

[вдаль-11] В.И.Даль (Казак Луганский), Повести. Рассказы. Очерки. Сказки. — М.-Л.: Государственное издательство художественной литературы, 1961 г.

[бианки-12] Бианки В.В. Лесные были и небылицы (1923-1958). Ленинград, «Лениздат», 1969 г.

[сокол-13] Соколовский В. И. в сборнике: «Поэты 1820-1830-х годов». Библиотека поэта. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1972 г.

[паст-14] Б. Пастернак. Стихотворения и поэмы в двух томах. Библиотека поэта. Большая серия. Л.: Советский писатель, 1990

[арсени-15] А. Тарковский. Собрание сочинений: В 3 т. — М.: Художественная литература, 1993

[1]

[2]

[3]

[4]

[5]

[6]

[7]

[8]

[9]

[10]

[11]

[12]

[13]

[14]

[15]