Город (Саймак)
«Город» (англ. City) — фантастический роман Клиффорда Саймака 1952 года, составленный из 8 дополненных рассказов и коротких повестей 1944—51 годов и эпилога 1973-го.
Цитаты
[править]Предисловие 1976 г.
[править]«Город» был написан в результате крушения иллюзий. <…> Человечество прошло через войну, не только унесшую миллионы жизней и исковеркавшую миллионы других жизней, но и породившую новое оружие, способное уничтожить уже не армии, а целые народы. |
Комментарий к первому преданию
[править]- Notes on the first tale
С первой же страницы на голову читателя обрушивается чрезвычайно странная проблема, и не менее странные персонажи занимаются её решением. Зато, когда одолеешь это предание, все остальные покажутся куда проще. | |
From the opening paragraph in this first tale the reader is pitchforked into an utterly strange situation, with equally strange characters to act out its solution. This much may be said for the tale, however — by the time one has laboured his way through it the rest of the tales, by comparison, seem almost homey. |
Резон — один из немногих, кто полагает, что предания основаны на подлинных исторических фактах и что род людской действительно существовал, когда Псы ещё находились на первобытной стадии, — утверждает, будто первое предание повествует о крахе культуры Человека. По его мнению, дошедший до нас вариант — всего лишь след более обширного сказания, величественного эпоса, который по объёму был равен всему нынешнему циклу, а то и превосходил его. Трудно допустить, пишет он, чтобы такое грандиозное событие, как гибель могущественной машинной цивилизации, могло быть втиснуто сказителями той поры в столь тесные рамки. | |
Tige, who is almost alone in his belief that the tales are based on actual history and that the race of Man did exist in the primordial days of the Dogs' beginning, contends that this first tale is the story of the actual breakdown of Man's culture. He believes that the tale as we know it today may be a mere shadow of some greater tale, a gigantic epic which at one time may have measured fully as large or larger than today's entire body of the legend. It does not seem possible, he writes, that so great an event as the collapse of a mighty mechanical civilization could have been condensed by the tale's contemporaries into so small a compass as the present tale. |
I. Город
[править]- City (1944)
— Разразилась бы война, господа, атомная война. Вы забыли пятидесятые, шестидесятые годы? Забыли, как просыпались ночью и слушали, не летит ли бомба, хотя знали, что всё равно не услышите, когда она прилетит, вообще больше ничего и никогда не услышите? — добавление 1952 г. | |
"There would have been a war, gentleman, an atomic war. Have you forgotten the 1950s and the 60s? Have you forgotten waking up at night and listening for the bomb to come, knowing that you would not hear it when it came, knowing that you would never hear again, if it did come?" |
— Добрая доза закоренелого индивидуализма ничуть не повредила бы нашему миру. Возьмите тех, кто преуспел в жизни… | |
"The world would be a lot better off with some rugged individualism," snapped the mayor. "Look at the men who have gone places—" |
II. Берлога
[править]- Huddling Place (1944)
Он никуда не ходит. <…> | |
He never goes anywhere. <…> |
IV. Дезертирство
[править]- Desertion (1944)
… скакунцы представляют собой, судя по всему, высшую форму юпитерианской жизни <…>. За пределами Юпитера не воссоздашь такое давление, а при земной температуре и земном давлении скакунец тотчас обратится в облачко газа. | |
… the Lopers, apparently the highest form of Jovian life <…>. The pressure here on Jupiter couldn't be duplicated outside of Jupiter and at Earth pressure and temperature the Lopers would simply have disappeared in a puff of gas. Yet it was work that had to be done if Man ever hoped to go about Jupiter in the life form of the Lopers. For before the converter could change a man to another life form, every detailed physical characteristic of that life form must be known—surely and positively—with no chance of mistake. |
Это был совсем не тот Юпитер, который он привык наблюдать на телевизионном экране. Он ждал, что увидит планету по-новому, но только не такой! Он ждал, что будет брошен в ад аммиачного дождя, вонючих газов и оглушительного рёва урагана. Он ждал клубящихся туч, непроницаемого тумана, зловещих вспышек чудовищных молний. | |
It was not the Jupiter he had known through the televisor. He had expected it to be different, but not like this. He had expected a hell of ammonia rain and stinking fumes and the deafening, thundering tumult of the storm. He had expected swirling clouds and fog and the snarling flicker of monstrous thunderbolts. |
Очень уж трудно было представить себе живой организм, основу которого взамен воды и кислорода составляют аммиак и водород, трудно поверить, чтобы такой организм мог испытывать ту же радость и полноту жизни, что человек. Трудно вообразить себе жизнь в бурлящем мальстрёме Юпитера тому, кто не подозревает, что на взгляд здешних существ Юпитер отнюдь не бурлящий мальстрём. | |
For it had been hard to imagine a living organism based upon ammonia and hydrogen rather than upon water and oxygen, hard to believe that such a form of life could know the same quick thrill of life that humankind could know. Hard to conceive of life out in the soupy maelstrom that was Jupiter, not knowing, of course, that through Jovian eyes it was no soupy maelstrom at all. |
На бегу он услышал музыку, она будоражила всё его тело, пронизывала волнами плоть, влекла его вперёд на серебряных крыльях скорости. Такая музыка льётся в солнечный день с колокольни на весеннем пригорке. | |
As he ran the consciousness of music came to him, a music that beat into his body, that surged throughout his being, that lifted him on wings of silver speed. Music like bells might make from some steeple on a sunny, springtime bill. |
Он оглянулся на купол — игрушечный чёрный бугорок вдали. | |
He stared back at the dome, a tiny black thing dwarfed by the distance. |
Комментарий к пятому преданию
[править]… Человек бежал наперегонки то ли с самим собой, то ли с неким воображаемым преследователем, который мчался за ним по пятам, дыша в затылок. Он исступленно домогался познания и власти, но остаётся совершенной загадкой, на что он намеревался их употребить. | |
… Man was running a race, if not with himself, then with some imagined follower who pressed close upon his heels, breathing on his back. Man was engaged in a mad scramble for power and knowledge, but nowhere is there any hint of what he meant to do with it once he had attained it. |
После знакомства с этим преданием большинству читателей покажется вполне убедительной гипотеза Борзого, что Человек введен в повествование намеренно, как антитеза всему, что олицетворяет собой Пёс как этакий воображаемый противник, персонаж социологической басни. В пользу такого вывода говорят и многократные свидетельства отсутствия у Человека осознанной цели, его непрестанных метаний и попыток обрести достойный образ жизни, который упорно не даётся ему в руки, потому, быть может, что Человек никогда сам не знает точно, чего хочет. | |
To most readers it will be easy, after reading this tale, to accept Rover's theory that Man is set up deliberately as the antithesis of everything the Dogs stand for, a sort of mythical strawman, a sociological fable. This is underlined by the recurring evidence of Man's aimlessness, his constant running hither and yon, his grasping at a way of life which continually eludes him, possibly because he never knows exactly what he wants. |
V. Рай
[править]- Paradise (1946)
— Я пошёл бы с тобой, — сказал Байбак, — но ведь я не выдержу, могу при этом умереть. Ты же знаешь, я совсем одряхлел. И блохи заели меня, старика. От зубов пеньки остались, желудок не варил. А какие ужасные сны мне снились! Щенком я любил гоняться за кроликами, теперь же во сне кролики за мной гонялись. | |
"I'd come with you," Towser told him, "but I couldn't stand it. I might die before I could get back. I was nearly done for, you remember, I was old and full of fleas. My teeth were worn right down to nubbins and my digestion was all shot. And I had terrible dreams. Used to chase rabbits when I was a pup, but towards the last it was the rabbits that were chasing me." |
Сто двадцать пять лет не было убийства человека человеком, и вот уже больше тысячи лет, как убийство отвергнуто как способ разрешения общественных конфликтов. | |
For one hundred and twenty five years no man had killed another — for more than a thousand years killing had been obsolete as a factor in the determination of human affairs. |
VI. Развлечения
[править]- Hobbies (1946)
… тюльпаны блаженно кивали реющему по улице душистому ветерку. | |
… the tulips nodded blissfully in the tiny fragrant breeze that wafted down the street. |
Человек должен сохранять что-нибудь старинное, быть верным чему-то, в чем слиты былые голоса и будущие надежды. | |
A man must keep something that is old, something he can cling to, something that is a heritage and a legacy and promise. |
— Народ, который ищет спасения в Сне, уже ни на что не отважится. | |
"A people that run to the Sleep to hide are not going to bestir themselves." |
И человек прекратил попытки что-то сделать. Он наслаждался жизнью. Стремление достичь чего-то ушло в небытие, вся жизнь людей превратилась в рай для пустоцветов. — вариант распространённой мысли | |
Man gave up trying. Man enjoyed himself. Human achievement became a zero factor and human life a senseless paradise. |
Гоблины. Берегись, не то тебя гоблин заберёт. | |
The cobblies will get you if you don't watch out. |
— [Псы] каждый вечер перед сном говорят о людях, — продолжал Дженкинс. — Садятся в кружок, и кто-нибудь из стариков рассказывает какое-нибудь старинное предание, а все остальные сидят и дивятся, сидят и мечтают. | |
"They talk about men every night," said Jenkins, "before they go to bed. They sit around together and one of the old ones tells one of the stories that have been handed down and they sit and wonder, sit and hope." |
Мы ведь всё хорошее пытаемся возвеличить, возвести на пьедестал посмертно. | |
As we attempt to glorify and enthrone all good things that die. |
Крысы в крысоловке способны на самые неожиданные хитрости, если только раньше не сойдут с ума. | |
Rats in a trap will do some funny things — if they don't go crazy first. |
Комментарий к седьмому преданию
[править]Но если предания сохранялись, то сам Человек исчез или почти исчез. Дикие роботы продолжали существовать — если только они не были плодом воображения, — однако ныне и они тоже исчезли. Исчезли Мутанты, а они с Человеком из одного племени. Если существовал Человек, вероятно, существовали и Мутанты. | |
But if the tales persisted, Man himself was gone, or nearly so. The wild robots still existed, but even they, if they ever were more than pure imagination, are gone now, too. The Mutants were gone and they are of a piece with Man. If Man existed, the Mutants probably existed too. |
VII. Эзоп
[править]- Aesop (1947)
Волк и медведь встретились под большим дубом и остановились поболтать. | |
The wolf and bear met beneath the great oak tree and stopped to pass the time of day. |
Один мир, а за ним другой, цепочка миров. Один наступает на пятки другому, шагающему впереди. Завтрашний день одного мира — сегодняшний день другого. Вчера — это завтра, и завтра — это тоже прошлое. | |
One world and then another, running like a chain. One world treading on the heels of another world that plodded just ahead. One world's to morrow; another world's today. And yesterday is to morrow and to morrow is the past. |
— Когда идёшь назад по временной оси, тебе встречается не прошлое, а совсем другой мир, другая категория сознания. Хотя Земля та же самая или почти та же самая. Те же деревья, те же реки, те же горы, и всё-таки мир не тот, который мы знаем. Потому что он по-другому жил, по-другому развивался. Предыдущая секунда — вовсе не предыдущая секунда, а совсем другая, особый сектор времени. Мы всё время живём в пределах одной и той же секунды. Двигаемся в её рамках, в рамках крохотного отрезка времени, который отведен нашему миру. | |
"You travel back along the line of time and you don't find the past, but another world, another bracket of consciousness. The earth would be the same, you see, or almost the same. Same trees, same rivers, same hills, but it wouldn't be the world we know. Because it has lived a different life, it has developed differently. The second back of us is not the second back of us at all, but another second, a totally separate sector of time. We live in the same second all the time. We move along within the bracket of that second, that tiny bit of time that has been allotted to our particular world." |
Пусть только лук и стрела — всё равно нешуточное. Возможно, когда-то лук и стрелой были потехой, но история заставляет пересматривать многие оценки. Если стрела — потеха, то и атомная бомба — потеха, и шквал смертоносной пыли, опустошающей целые города, потеха, и ревущая ракета, которая взмывает вверх, и падает за десять тысяч миль, и убивает миллион людей… | |
It's just a bow and arrow, but it's not a laughing matter. It might have been at one time, but history takes the laugh out of many things. If the arrow is a joke, so is the atom bomb, so is the sweep of disease laden dust that wiped out whole cities, so is the screaming rocket that arcs and falls ten thousand miles away and kills a million people. |
«Человек признаёт только один-единственный путь — путь лука и стрел. | |
"There's one road and one road alone that Man may travel — the bow and arrow road. |
VIII. Простой способ
[править]- The Simple Way (Trouble With Ants, «Проблемы с муравьями», 1951)
Какое-то слово стучалось в мозг, словно кто-то далеко-далеко стучался в дверь. | |
A word ticked at his mind, like feeble tapping on a door that was far away. |
Да только тут нужно убивать, а убийства прекращены. Даже блох не убивают, а блохи отчаянно донимают псов. Даже муравьёв… и муравьи грозят отнять у зверей их родной мир. | |
Except it called for killing and there was no killing. Not even fleas, and the Dogs were pestered plenty by the fleas. Not even ants… and the ants threatened to dispossess the animals of the world they called their birthplace. |
Эпилог
[править]Дженкинс попытался сказать: «До свидания» — и не смог. Если бы только он мог заплакать, подумал он. Но роботы не умеют плакать. — конец романа | |
Jenkins tried to say goodbye, but he could not say goodbye. If he could only weep, he thought, but a robot could not weep. |
Перевод
[править]Л. Л. Жданов, 1974 (с незначительными уточнениями)
О романе
[править]… выдающийся пример дополненного произведения, которое так и просилось, чтобы это сделали. | |
… the outstanding example of a pasteup that had been begging to be done.[3] | |
— Альгис Будрис |
… в самой известной последней строке Саймака: «… а меня — снова в человека» — выражена динамитная концепция, которую нужно было бросить в жанр, каким он был в 1940-х годах. | |
… expressed in Simak’s most famous last line; "… and me back into a man” is a dynamite concept to have thrown out into the field as it was in the 1940s.[4] | |
— Альгис Будрис |
«Город» <…> был начат в 1944 году, а вышел отдельным изданием в 1952-м. <…> В этот промежуток уложились и радость от победы над гитлеровским фашизмом, и ужас Хиросимы, и самые острые пики «холодной войны», и чёрная тень маккартизма над Америкой. И если непосредственно эти события не отразились в книге, то они дают прямой ответ на вопрос: почему так двойственны настроения, которыми пронизан «Город». С одной стороны, мир его героев наполнен творческими свершениями, гуманистическими идеалами, с другой — на всем произведении лежит отпечаток горечи. <…> | |
— Всеволод Ревич, «Сага о вебстерах» |
- см. первую половину статьи Всеволода Ревича «Земной человек на rendez-vous», 1989
… образ верного механического слуги Дженкинса остаётся одним из самых запоминающихся в мировой НФ.[6] | |
— Вл. Гаков |
В своём повествовании «Город» затрагивает почти все направления в НФ 1940-х годов, <…> и, благодаря умелым рукам Саймака на рулевом колесе, всё на месте: учтиво, проницательно, стремительно. | |
In its course City touches on almost everything dear to 1940s SF, <…> and, thanks to Simak's skilled hand at the wheel, it's all in place: suave, sibylline, swift.[7] | |
— Джон Клют, 2011 |
Клиффорд Саймак
[править]Серия рассказов была написана в отвращении к повторяющимся массовым убийствам и как протест против войны. <…> а также как своего рода исполнение желаний. Это было сотворение того мира, который, по-моему, должен был быть. Он был наполнен нежностью, добротой и мужеством, которые, как мне казалось, были необходимы в мире. И это была ностальгия, поскольку я тосковал по старому миру, который мы потеряли и которого никогда не будет снова — миру, уничтоженному в тот день, когда человек с зонтиком вернулся в Лондон и сообщил народу о грядущей тысяче лет мира. Я сделал псов и роботов тем типом существ, среди которых хотел бы жить. И важный момент в том, что они должны быть псами или роботами, потому что люди не годились на эту роль.[9] | |
The series was written in a revulsion again mass killing and as a protest against war. <…> also as a sort of wish fulfillment. It was the creation of a world I thought there ought to be. It was filled with the gentleness and the kindness and the courage that I thought were needed in the world. And it was nostalgic because I was nostalgic for the old world we had lost and the world that would never be again—the world that had been wiped out on that day that a man with an umbrella came back to London and told the people there would be a thousand years of peace. I made the dogs and robots the kind of people I would like to live with. And the vital point is this: That they must be dogs or robots, because people were not that kind of folks.[8] |
Поскольку все рассказы «Города», за одним исключением, впервые появились в журнале «Astounding», издаваемом Кэмпбеллом, Гарри Гаррисон, редактор мемориального сборника [Кэмпбелла], попросил меня написать ещё одну историю из цикла «Город» <…>. Я считал свою сагу законченным целым и сомневался, что смогу написать девятое предание через двадцать с лишком лет после первых восьми. В конце концов, я теперь уже совсем другой писатель, и у меня мало общего с молодым человеком, придумавшим эти рассказы. Но мне очень хотелось написать историю в память Джона, и я понимал, что если уж писать её, то нужно писать продолжение «Города», т.к. эти истории имели наиболее глубокие корни в эпохе старого «Astounding'а» из всего, что я сделал. <…> | |
[?] Harry Harrison suggested I write a final City story for this memorial volume <…>. Over the years a writer's perspectives and viewpoints shift and his techniques change. I was fairly certain that in the thirty years since the tales were written I had probably traded for other writing tools the tools that I had used to give them the texture that served to distinguish them from my other work. Yet I realized that if I were to write a story for this book it should be a City story, for those stories were more deeply rooted in the old Astounding era than anything I had ever done.[10] <…> | |
— комментарий к эпилогу |
… эта книга вывела меня из безликих рядов графоманов и сделала тем, кто я есть. | |
… the book gave me the reputation that I was more than an ordinary pulp-fiction writer. | |
— интервью «Lan's Lantern», 1980 |
1950-е
[править]«Город» — это высшее достижение в научно-фантастической литературе. <…> Вот книга, которая заставила рецензентов отбросить объективную беспристрастность и громко, фанатично воскликнуть «Ух ты!» | |
City is a high-water mark in science fiction writing. <…> Here is a book that caused these reviewers to chuck objective detachment out the window and emit a loud, partisan 'Whee!'[12] | |
— Энтони Бучер и Фрэнсис Маккомас |
Эта необычная и увлекательная программа будущего, <…> совершенно захватывающая. <…> | |
This strange and fascinating program for the future, <…> completely enthralling. <…> | |
— Грофф Конклин |
… неторопливая, ностальгическая, откровенно сентиментальная проза… | |
… leisurely, nostalgic, frankly sentimental prose…[14] | |
— Деймон Найт |
Я был слишком осторожен, когда написал однажды: «одна из лучших научно-фантастических книг года». Второй мыслью было добавить, что любого года. | |
— Питер Скайлер Миллер |
Примечания
[править]- ↑ Author's Foreword // Clifford D. Simak, City. Ace Books, 1976, pp. 1-4.
- ↑ 1 2 Перевод: И. Васильевой // Миры Клиффорда Саймака. Книга 13. — Рига: Полярис, 1994. — С. 183-7, 416-7.
- ↑ "Galaxy Bookshelf", Galaxy Science Fiction, October 1965, p. 147.
- ↑ "Galaxy Bookshelf", Galaxy Science Fiction, July-August 1971, p. 163.
- ↑ Всеволод Ревич. Сага о вебстерах // Библиотека современной фантастики. Клиффорд Саймак. — М.: Молодая гвардия, 1974. — С. 225-234.
- ↑ Саймак (Simak), Клиффорд // Энциклопедия фантастики. Кто есть кто / под ред. Вл. Гакова. — Минск: Галаксиас, 1995.
- ↑ "The stars of modern SF pick the best science fiction", The Guardian, May 14, 2011.
- ↑ Sam Moskowitz, The Saintly Heresy of Clifford D. Simak, Amazing Stories, June 1962, p. 95.
- ↑ Всеволод Ревич. Земной человек на rendez-vous // Клиффорд Саймак. Город. Всё живое… — М.: Правда, 1989. — С. 473. — перевод с уточнениями.
- ↑ Astounding: John W. Campbell Memorial Anthology, ed. by Harry Harrison. Random House, 1973, p. 231.
- ↑ Author's Note // Clifford D. Simak, City. Ace Books, 1981, p. 253.
- ↑ "Recommended Reading", The Magazine of Fantasy and Science Fiction, October 1952, p. 99.
- ↑ "Galaxy's 5 Star Shelf", Galaxy Science Fiction, October 1952, pp. 123-4.
- ↑ "The Dissecting Table", Science Fiction Adventures, February 1953, p. 112.
- ↑ "The Reference Library: The Basic Science-Fiction Library", Astounding Science Fiction, January 1953, p. 160.
- ↑ "The Reference Library: Alter Egos", Astounding Science Fiction, September 1958, p. 156.