Верная мысль, если её слишком часто повторять, теряет силу. Должно быть, разум, как и кровь, вырабатывает антитоксины, дающие ему иммунитет даже против того, что ясно как божий день.
Главный инструмент любого исследователя – это его мысль. И всё то, что мы определяем словом «эффективность учёного», в итоге определяется такими хрупкими понятиями, как вдохновение, раскованность, сосредоточенность, творческий подъём, рабочее настроение. [1]:54
Если не будешь вглядываться в себя, чтобы быстрее достичь пробуждения, то тебе останется только ждать своего конца, и даже если на грани жизни и смерти у тебя возникнет хоть одна предосудительная мысль, то ты попадёшь на один из трёх путей, ведущих в юдоль зла, и бесчисленное число мировых периодов будешь страдать там, не имея даже малой надежды найти избавление. [3]:55-56
Мысль, работающая для блага человечества, действует обыкновенно по одном из двух главных путей: или она прилагает к современной жизни те результаты, которые уже добыты... или же она добывает для будущего времени новые результаты, т.е. производит исследования, наблюдения и опыты.[1]:202-203
Не порождено ли мышление инстинктом самосохранения? Что, если материя защищает себя мыслью? А мозгоподобные лишь форма борьбы организованной материи с энтропией?
Одна из причин того, что умные и приятные собеседники так редки, заключается в обыкновении большинства людей отвечать не на чужие суждения, а на собственные мысли.
Умение выразить свои мысли не менее важно, чем сами эти мысли, ибо у большинства людей есть слух, который надлежит усладить, и только у немногих – разум, способный судить о сказанном.
Вы думали про то, что выдумали, Мысль Ваша не по шаблону сделана. Позапрятали куда-то Вы там ее. Где она?
Может быть, не очень умный я мужик,
Даже мысль ― и то не отгадал;
Но не устану все равно тужить,
Научусь отгадывать, когда пройдут года.[5]
— Николай Глазков, «Вы думали про то, что выдумали...», 1957
Как бой часов, размерена жара,
заломленная локтем за затылок,
в ней всякое движенье притаилось,
мысль каждая, свернувшись, умерла.[6]
— Леонид Аронзон, «Как бой часов, размерена жара...», 1962
Теперь кокетка мысль старухой стала,
ко мне порой являясь, будто призрак
с прокуренными жёлтыми зубами,
скрывающими тонкий яд змеиный,
с издёвкой усмехаясь надо мной: «
Не рыпайся, голубчик, не уйдёшь…»
Я даже свыкся с этою старухой
и побеждал её своим презреньем,
а может быть, своей привычкой к ней.