Сон-трава

Сон-трава
(на горе Южная Димерджи, Крым)

Со́н-трава́, Анемо́на раскры́тая или Простре́л раскры́тый (лат. Pulsatílla pátens или лат. Anemóne pátens) — маленькое травянистое растение, пушистый (часто, горный) раннецветущий цветок из рода прострел семейства лютиковых. В отличие от разрыв-травы, цветка папоротника и других мифологических растений, сон-трава в самом деле обладает снотворными качествами, известен ряд препаратов из пульсатиллы, обладающих успокаивающим и седативным действием. Кроме того, как очень необычное декоративное растение, сон-траву часто выращивают в цветниках (наряду с другими видами прострела).

Сон-трава в прозе

Есть целая малорусская песня, основанная на веровании в тайное сочувствие природы физической душе человека: плакала старуха Грициха, а молодая сестра сон-траву рвала, старуху пытала: что сон трава ― казацкая сила или казацкая могила? «Сон-трава, голубушка, выростала в поле, брала ту траву недоля, давала моей дочке! Ох, дочка моя, дочка! Пришло нам горевать, нашего молодого Ивана в могиле искать». Эта могильная сон-трава, открывающая человеку во сне тайны, принадлежит к роду Анемона (Anemone patens, pulsatilla). Это растение в преданиях наших встречается с плакун-травой: как, по греческой мифологии, анемоны выросли от слёз Киприды, плакавшей над трупом Адониса, так у нас от слёз вырастала плакун-трава, от чего получила и самое название.

— Фёдор Буслаев, «Об эпических выражениях украинской поэзии», 1850

	— Сено и спирт! А вот у самых ваших ног растёт здесь благовонный девясил, он утоляет боли груди; подальше два шага от вас, я вижу огневой жабник, который лечит чёрную немочь; вон там на камнях растёт верхоцветный исоп, от удушья; вон ароматная марь, против нервов; рвотный копытень; сонтрава от прострела <...> Не сено здесь, мой государь, а Божья аптека.
	— Николай Лесков, «На ножах», 1870

	На более сухих местах запестрели голубые головки прострела ― Pulsatilla <сон-трава>, а по скатам холмов рассыпались мелкие, красноватые цветки Primula <первоцвет>. Позднее, на сухих каменистых скатах расцвела камнеломка ― Saxifraga; наконец, начал цвести низкий, колючий кустарник ― Caragana <жёлтая акация>.
	— Николай Пржевальский, «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор», 1870

Окрайны дороги также сон-травой усыпаны. Бессознательно сорвал один цветок Василий Борисыч. Он прилип к его пальцам. ― Брось, брось! Что ты делаешь, Василий Борисыч?.. Брось, говорят тебе… Не след трогать сию траву, грех! ― закричала из повозки мать Аркадия. ― Что ж за грех в том, матушка? ― спросил уставщицу Василий Борисыч, кидая сорванный цветок. ― А забыл, что в «Печерском патерике» про него пишется? Про сей самый цветок, именуемый «лепок»? Это он самый «лепок» и есть, ― говорила мать Аркадия. ― Видишь, к пальцам прилип!.. Вымой руки-то скорей, вымой…

— Павел Мельников-Печерский, «В лесах», 1874

Доктор сделал ей выразительный знак, который совсем не исполнил своего назначения, потому что она его не заметила, а я заметил. — Правда, Paul немного осунулся, но посмотрите: у него даже есть румянец... И знаете, Федор Федорович, мне кажется, что его совсем не надо лечить этими вашими сильными средствами... Ему бы можно дать Pulsatilla или mercurius solubilis. Как вы думаете? — Вы знаете, Марья Петровна, — отчеканил резко доктор,— моё мнение о гомеопатии... — Ах, да, pardon, я забыла, что вы здесь, но всё-таки я думаю, что pulsatilla не может повредить. — Если не может повредить, то не может и помочь, а если может помочь, то может и повредить... это cercle vicieuse, из которой вы не выйдете...

— Алексей Апухтин, «Дневник Павлика Дольского», 1891

	Пройдя узкую тропинку, мы вышли на лесную дорогу, чёрную от грязи, всю истоптанную следами копыт и изборождённую колеями, полными воды, в которой отражался пожар вечерней зари. Мы шли обочиной дороги, сплошь покрытой бурыми прошлогодними листьями, ещё не высохшими после снега. Кое-где сквозь их мёртвую желтизну подымали свои лиловые головки крупные колокольчики «сна» — первого цветка Полесья.
	— Александр Куприн, «Олеся», 1898

	― Здравствуй!.. ― Подождал немного и повторил: ― Батя, здравствуй!.. Эх, ты!.. Сон-трава. Столетний смотрел на него пристально, сгустивши как-то складки около глаз, но это были страшные глаза без мысли.
	— Сергей Сергеев-Ценский, «Печаль полей», 1909

— Не спится... — протянул он досадливо. Далила встала, отошла так, что её не было видно, и оттуда сказала: — У меня есть сонная трава, но тебя ведь зелья не берут? Он отозвался: — Сейчас я не я; меня и ребёнок повалит. Может быть, и зелье меня сегодня возьмёт. Она пошла к столу, где расставлены были её флаконы и баночки: взяла одну, потом другую; но глаза её тревожно бегали, она закусила губу. Вдруг она пристально вгляделась в него, улыбнулась, подошла к нему неслышно, наклонилась, закрыла ему глаза обеими руками и шепнула: — Самсон... Я тебе дам сонной травы, только не сразу. Раньше выпей другую. Он молчал; она шепнула ещё тише: — Раньше такую траву, от которой ты меня будешь любить; это будет, как гроза; а потом тебе станет легко, и тогда я дам тебе сонное зелье, и снова всё будет по-хорошему...

— Владимир Жаботинский, «Самсон Назорей», 1916

	Комиссия начинает задавать вопросы. Складно рассказывает об устройстве экскурсии. — Почему весной хотите устраивать экскурсии? — Весной природа возрождается. Будут наблюдать распускание цветов. — Какой первый цветок встретите. Самый ранний? — Сон-трава. Еще вопросы. Отвечает продуманно. На наиболее замысловатые вопросы честно говорит: — Этого я сам не уяснил себе.
	— Михаил Булгаков, «Каэнпе и капе», 1920-е

Пропала в нашем чертухинском лесу сонная травка, и в самом народе перевелись колдуны и колдуньи… Красивые цветы у сон-травы, посмотришь на них, и словно это смеются со стебля лукавые девичьи губы, и меж розовых губ дразнит тебя язычок, и белеет два ряда, как кипень, зубов… Этой травой колдуны и колдуньи девок лечили от худобы, от засухи сердечной, да и от разных болезней трава помогала, только редко кто с травой умел обходиться… Корнем сон-трава уходила в землю на три аршина, и волшебную силу имели не листья, похожие на расставленные по сторонам руки ― так вот и хочут, кажись, тебя за ногу схватить, когда ты с корзинкой по лесу идёшь за грибами, ― и не цветы, а самый последний в земле корешок, похожий на пальчик с ножки младенца. Секрета этой травки и тогда простые люди не знали, а если знали колдуны и колдуньи, так передавали они его только в смертный час вместе с жизнью. С этой травой во рту можно было сходить на тот свет и назад воротиться, только трудно было тогда приладиться к ней и всё довести до конца. С этой травы человек засыпал и по видимости своей мало чем отличался от мертвеца… Холодел снизу кверху, холод шёл по телу, как вода по ветле, с корня к вершине, ни рукой, ни ногой не шевелился, а лежал, как положишь, и только блуждал на щеках чуть заметный румянец да из устён шло еле слышно дыханье… Всякий подумает: умер!.. Потому никакими силами такого человека уже не разбудишь, пока-то он по тому свету всё не исходит и не обглядит!.. Надобно было, чтоб месяц в небе три раза родился. А за это время кого же десять раз не похоронят. Терпенье надо столько проплакать: за спиною работа! Просыпались, значит, от этой травки в могиле… Потому, должно быть, когда у нас в Чагодуе на городском кладбище в третьевом году разрывали могилы (решило начальство чагодуйский погост оборудовать под сад для гулянья, так и зовётся теперь: Мёртвый сад!), так много покойников нашли вниз головой и с руками не на груди, как у всех, сложенными в крест, а в волосах или у рта, зажатыми в грозный кулак: захотел не в срок в Чагодуй назад воротиться, да где тут, ни псаря, ни царя оттуда назад не пускают!.. Теперь у нас нет этой травки, да и слава богу, что нету!

— Сергей Клычков, «Чертухинский балакирь», 1926

Здесь даже в самый яркий полдень была сумрачная прохлада. Множество одуряющих запахов резко ударило в нос. Особый, очень острый запах осоки смешивался со сладкой, какой-то ореховой вонью болиголова, от которой действительно начинала болеть голова. Остролистые кустики дурмана, покрытые чёрно-зелёными коробочками с мясистыми колючками и длинными, необыкновенно нежными и необыкновенно белыми вонючими цветами, росли рядом с паслёном, беленой и таинственной сон-травой.

— Валентин Катаев, «Белеет парус одинокий», 1936

Коля подошёл. Анфиса стала на колени, косы её упали, концы их лежали на траве. Анфиса протянула руки к чему-то ещё невидимому, находившемуся на земле и, должно быть, очень маленькому. Казалось, Анфиса заслоняет язычок свечи, чтобы его не задуло ветром. — Что такое? — спросил Коля шёпотом. Анфиса подняла на него счастливые глаза: — Лиловый сон! Меж её ладоней цвели на земле покрытые густым серебряным пухом колокольчики лилового сна.

— Константин Паустовский, «Повесть о лесах», 1957

	― Да не топчись ты ножищами-то! ― прикрикнул богатырь на побратима и опустился на колени. ― Вот и сон-трава! Правда, мы и без неё храпим неплохо, но потом пригодится. Вот листочки дырявые ― прострел-трава, с ней стрела пробьёт любую броню… Эх, не попалась ты нам раньше, плакун-трава! От неё демоны в три ручья ревут, хуже детей.
	— Михаил Успенский, «Там, где нас нет», 1995

…Сей зверь рисован был на гербах королевской семьи до того времени, когда герцоги Эритринские не взяли себе оный символ царской власти силою, а герб их — сон-трава, в народе именуемая ведьмино зелье. Цветок сей на родовом знамени не рисовал до них никто, и потому смысл его в геральдике не ве́дом. Иные говорят, что с сон-травой сравнивают замок их родовой Хиль-де-Винтер, якобы вырос он сам, аль влекомый какою нечистою силою, восстал из пучины морской.

— Моранн Каддат, «Сказаниях о Хиль-де-Винтере», 2013

Сон-трава в стихах

Цветы сон-травы не всегда синие или лиловые

	С какою радостию чистой Я вновь встречал в бору сыром Кувшинчик синий и пушистый С его мохнатым стебельком...
	— Алексей Толстой, «Во дни минувшие бывало...», 1880-е

	Ты пришла ко мне с набором Утомлённо-сонных трав. Сок их сладок и лукав.
	— Фёдор Сологуб, «Ты пришла ко мне с набором…», 1913

	Я наведывалась к бедному-нищему: не с тобой ли, муж, мы одну и ту ж искали сон-траву небоязненно, ворожили, блазнимы, у болот, за кладбищами?
	— Вера Меркурьева, «Об Антихристе», 1918

	Усыпи меня, сон-трава, На опушке в сухом бору. Ах, ещё далека Москва! Белый дым плывёт на ветру.
	— Анатолий Жигулин, «Сон-трава», 1956

	Ночи, ночи раскалённые Сон-травою шелестят, И беды глаза зелёные Неотступные глядят.
	— Татьяна Коршилова, «У беды глаза зелёные...» (песня), 1970-е

В сентябре сон-траву оплачет серый дождь, в сентябре палый лист покроет сон-траву, в сентябре не прожить без шляпы и калош, впрочем, можно прожить, как стоики живут, а трава в сентябре суха или гнила, колокольцы на ней висят, да не звучат, Сладкий сон сон-травы не развернёт крыла, узкий месяц в траве не сможет быть зачат, а у нас ещё сорок дней до сентября, а сейчас разгулялись пчёлы-шмели в лугах, и весёлые ведьмы, заклинанья говоря, ворошат вороха травы на чердаках.

— Тикки Шельен, «Сон-трава» (песня), 2000-е

Источники

Сон-трава альпийская (Anemone alpina)

См. также

• Дурман
• Хмель
• Сонная одурь
• Анемон или Ветреница
• Разрыв-трава
• Прострел-трава
• Плакун-трава
• Трын-трава
• Мать-трава
• Бешеная трава
• Шальная трава
• Древо жизни
• Заразиха
• Ужовник
• Курослеп
• Курослепник
• Иван Купала
• Русалка