Сон-трава

Со́н-трава́, Анемо́на раскры́тая или Простре́л раскры́тый (лат. Pulsatílla pátens или лат. Anemóne pátens) — маленькое травянистое растение, пушистый (часто, горный) раннецветущий цветок из рода прострел семейства лютиковых. В отличие от разрыв-травы,^{[комм. 1]} цветка папоротника и других мифологических растений, сон-трава в самом деле обладает снотворными качествами, известен ряд препаратов из пульсатиллы, обладающих успокаивающим и седативным действием. Кроме того, как очень необычное декоративное растение, сон-траву часто выращивают в цветниках (наряду с другими видами прострела).

Сон-трава в прозе[править]

Есть целая малорусская песня, основанная на веровании в тайное сочувствие природы физической душе человека: плакала старуха Грициха, а молодая сестра сон-траву рвала, старуху пытала: что сон трава ― казацкая сила или казацкая могила? «Сон-трава, голубушка, выростала в поле, брала ту траву недоля, давала моей дочке! Ох, дочка моя, дочка! Пришло нам горевать, нашего молодого Ивана в могиле искать». Эта могильная сон-трава, открывающая человеку во сне тайны, принадлежит к роду Анемона (Anemone patens, pulsatilla). Это растение в преданиях наших встречается с плакун-травой: как, по греческой мифологии, анемоны выросли от слёз Киприды, плакавшей над трупом Адониса, так у нас от слёз вырастала плакун-трава, от чего получила и самое название.^[1]

— Фёдор Буслаев, «Об эпических выражениях украинской поэзии», 1850

— Сено и спирт! А вот у самых ваших ног растёт здесь благовонный девясил, он утоляет боли груди; подальше два шага от вас, я вижу огневой жабник, который лечит чёрную немочь; вон там на камнях растёт верхоцветный исоп, от удушья; вон ароматная марь, против нервов; рвотный копытень; сонтрава от прострела <...> Не сено здесь, мой государь, а Божья аптека.

— Николай Лесков, «На ножах», 1870

На более сухих местах запестрели голубые головки прострела ― Pulsatilla <сон-трава>,^{[комм. 2]} а по скатам холмов рассыпались мелкие, красноватые цветки Primula <первоцвет>. Позднее, на сухих каменистых скатах расцвела камнеломка ― Saxifraga; наконец, начал цвести низкий, колючий кустарник ― Caragana <жёлтая акация>.^[2]

— Николай Пржевальский, «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор», 1870

Окрайны дороги также сон-травой усыпаны.^{[комм. 3]} Бессознательно сорвал один цветок Василий Борисыч. Он прилип к его пальцам. ― Брось, брось! Что ты делаешь, Василий Борисыч?.. Брось, говорят тебе… Не след трогать сию траву, грех! ― закричала из повозки мать Аркадия. ― Что ж за грех в том, матушка? ― спросил уставщицу Василий Борисыч, кидая сорванный цветок. ― А забыл, что в «Печерском патерике» про него пишется? Про сей самый цветок, именуемый «лепок»? Это он самый «лепок» и есть, ― говорила мать Аркадия. ― Видишь, к пальцам прилип!.. Вымой руки-то скорей, вымой…^[3]

— Павел Мельников-Печерский, «В лесах», 1874

Доктор сделал ей выразительный знак, который совсем не исполнил своего назначения, потому что она его не заметила, а я заметил.
— Правда, Paul немного осунулся, но посмотрите: у него даже есть румянец... И знаете, Федор Федорович, мне кажется, что его совсем не надо лечить этими вашими сильными средствами... Ему бы можно дать Pulsatilla или mercurius solubilis. Как вы думаете?
— Вы знаете, Марья Петровна, — отчеканил резко доктор,— моё мнение о гомеопатии...
— Ах, да, pardon, я забыла, что вы здесь, но всё-таки я думаю, что pulsatilla не может повредить.
— Если не может повредить, то не может и помочь, а если может помочь, то может и повредить... это cercle vicieuse, из которой вы не выйдете...

— Алексей Апухтин, «Дневник Павлика Дольского», 1891

Пройдя узкую тропинку, мы вышли на лесную дорогу, чёрную от грязи, всю истоптанную следами копыт и изборождённую колеями, полными воды, в которой отражался пожар вечерней зари. Мы шли обочиной дороги, сплошь покрытой бурыми прошлогодними листьями, ещё не высохшими после снега. Кое-где сквозь их мёртвую желтизну подымали свои лиловые головки крупные колокольчики «сна» — первого цветка Полесья.

— Александр Куприн, «Олеся», 1898

	― Здравствуй!.. ― Подождал немного и повторил: ― Батя, здравствуй!.. Эх, ты!.. Сон-трава. Столетний смотрел на него пристально, сгустивши как-то складки около глаз, но это были страшные глаза без мысли.^[4]
	— Сергей Сергеев-Ценский, «Печаль полей», 1909

— Не спится... — протянул он досадливо. Далила встала, отошла так, что её не было видно, и оттуда сказала:
— У меня есть сонная трава, но тебя ведь зелья не берут?
Он отозвался:
— Сейчас я не я; меня и ребёнок повалит. Может быть, и зелье меня сегодня возьмёт.
Она пошла к столу, где расставлены были её флаконы и баночки: взяла одну, потом другую; но глаза её тревожно бегали, она закусила губу. Вдруг она пристально вгляделась в него, улыбнулась, подошла к нему неслышно, наклонилась, закрыла ему глаза обеими руками и шепнула:
— Самсон... Я тебе дам сонной травы, только не сразу. Раньше выпей другую.
Он молчал; она шепнула ещё тише:
— Раньше такую траву, от которой ты меня будешь любить; это будет, как гроза; а потом тебе станет легко, и тогда я дам тебе сонное зелье, и снова всё будет по-хорошему...

— Владимир Жаботинский, «Самсон Назорей», 1916

Комиссия начинает задавать вопросы. Складно рассказывает об устройстве экскурсии.
— Почему весной хотите устраивать экскурсии?
— Весной природа возрождается. Будут наблюдать распускание цветов.
— Какой первый цветок встретите. Самый ранний?
— Сон-трава.
Еще вопросы. Отвечает продуманно. На наиболее замысловатые вопросы честно говорит:
— Этого я сам не уяснил себе.

— Михаил Булгаков, «Каэнпе и капе», 1920-е

Пропала в нашем чертухинском лесу сонная травка, и в самом народе перевелись колдуны и колдуньи… Красивые цветы у сон-травы, посмотришь на них, и словно это смеются со стебля лукавые девичьи губы, и меж розовых губ дразнит тебя язычок, и белеет два ряда, как кипень, зубов… Этой травой колдуны и колдуньи девок лечили от худобы, от засухи сердечной, да и от разных болезней трава помогала, только редко кто с травой умел обходиться… Корнем сон-трава уходила в землю на три аршина, и волшебную силу имели не листья, похожие на расставленные по сторонам руки ― так вот и хочут, кажись, тебя за ногу схватить, когда ты с корзинкой по лесу идёшь за грибами, ― и не цветы, а самый последний в земле корешок, похожий на пальчик с ножки младенца.^{[комм. 4]} Секрета этой травки и тогда простые люди не знали, а если знали колдуны и колдуньи, так передавали они его только в смертный час вместе с жизнью. С этой травой во рту можно было сходить на тот свет и назад воротиться, только трудно было тогда приладиться к ней и всё довести до конца. С этой травы человек засыпал и по видимости своей мало чем отличался от мертвеца… Холодел снизу кверху, холод шёл по телу, как вода по ветле, с корня к вершине, ни рукой, ни ногой не шевелился, а лежал, как положишь, и только блуждал на щеках чуть заметный румянец да из устён шло еле слышно дыханье… Всякий подумает: умер!.. Потому никакими силами такого человека уже не разбудишь, пока-то он по тому свету всё не исходит и не обглядит!.. Надобно было, чтоб месяц в небе три раза родился. А за это время кого же десять раз не похоронят. Терпенье надо столько проплакать: за спиною работа! Просыпались, значит, от этой травки в могиле… Потому, должно быть, когда у нас в Чагодуе на городском кладбище в третьевом году разрывали могилы (решило начальство чагодуйский погост оборудовать под сад для гулянья, так и зовётся теперь: Мёртвый сад!), так много покойников нашли вниз головой и с руками не на груди, как у всех, сложенными в крест, а в волосах или у рта, зажатыми в грозный кулак: захотел не в срок в Чагодуй назад воротиться, да где тут, ни псаря, ни царя оттуда назад не пускают!.. Теперь у нас нет этой травки, да и слава богу, что нету!^[5]

— Сергей Клычков, «Чертухинский балакирь», 1926

Здесь даже в самый яркий полдень была сумрачная прохлада. Множество одуряющих запахов резко ударило в нос. Особый, очень острый запах осоки смешивался со сладкой, какой-то ореховой вонью болиголова, от которой действительно начинала болеть голова. Остролистые кустики дурмана, покрытые чёрно-зелёными коробочками с мясистыми колючками и длинными, необыкновенно нежными и необыкновенно белыми вонючими цветами, росли рядом с паслёном, беленой и таинственной сон-травой.^[6]

— Валентин Катаев, «Белеет парус одинокий», 1936

Коля подошёл. Анфиса стала на колени, косы её упали, концы их лежали на траве.
Анфиса протянула руки к чему-то ещё невидимому, находившемуся на земле и, должно быть, очень маленькому. Казалось, Анфиса заслоняет язычок свечи, чтобы его не задуло ветром.
— Что такое? — спросил Коля шёпотом.
Анфиса подняла на него счастливые глаза:
— Лиловый сон!
Меж её ладоней цвели на земле покрытые густым серебряным пухом колокольчики лилового сна.^[7]

— Константин Паустовский, «Повесть о лесах», 1957

― Да не топчись ты ножищами-то! ― прикрикнул богатырь на побратима и опустился на колени. ― Вот и сон-трава! Правда, мы и без неё храпим неплохо, но потом пригодится. Вот листочки дырявые ― прострел-трава, с ней стрела пробьёт любую броню…^{[комм. 5]} Эх, не попалась ты нам раньше, плакун-трава! От неё демоны в три ручья ревут, хуже детей.^[8]

— Михаил Успенский, «Там, где нас нет», 1995

…Сей зверь рисован был на гербах королевской семьи до того времени, когда герцоги Эритринские не взяли себе оный символ царской власти силою, а герб их — сон-трава, в народе именуемая ведьмино зелье. Цветок сей на родовом знамени не рисовал до них никто, и потому смысл его в геральдике не ве́дом. Иные говорят, что с сон-травой сравнивают замок их родовой Хиль-де-Винтер, якобы вырос он сам, аль влекомый какою нечистою силою, восстал из пучины морской.

— Моранн Каддат, «Сказаниях о Хиль-де-Винтере», 2013

Сон-трава в стихах[править]

	С какою радостию чистой Я вновь встречал в бору сыром Кувшинчик синий и пушистый ^{[комм. 6]} С его мохнатым стебельком...^[9]
	— Алексей Толстой, «Во дни минувшие бывало...», 1880-е

	Ты пришла ко мне с набором Утомлённо-сонных трав. Сок их сладок и лукав.
	— Фёдор Сологуб, «Ты пришла ко мне с набором…», 1913

	Я наведывалась к бедному-нищему: не с тобой ли, муж, мы одну и ту ж искали сон-траву небоязненно, ворожили, блазнимы, у болот, за кладбищами?^[10]
	— Вера Меркурьева, «Об Антихристе», 1918

	Усыпи меня, сон-трава, На опушке в сухом бору. Ах, ещё далека Москва! Белый дым плывёт на ветру.^[11]
	— Анатолий Жигулин, «Сон-трава», 1956

	Ночи, ночи раскалённые Сон-травою шелестят, И беды глаза зелёные Неотступные глядят.
	— Татьяна Коршилова, «У беды глаза зелёные...» (песня), 1970-е

В сентябре сон-траву оплачет серый дождь,
в сентябре палый лист покроет сон-траву,
в сентябре не прожить без шляпы и калош,
впрочем, можно прожить, как стоики живут,
а трава в сентябре суха или гнила,
колокольцы на ней висят, да не звучат,
Сладкий сон сон-травы не развернёт крыла,
узкий месяц в траве не сможет быть зачат,
а у нас ещё сорок дней до сентября,
а сейчас разгулялись пчёлы-шмели в лугах,
и весёлые ведьмы, заклинанья говоря,
ворошат вороха травы на чердаках.

— Тикки Шельен, «Сон-трава» (песня), 2000-е

Комментарии[править]

↑ Сон-трава — это один из видов прострела, растения, которое у русских и поляков нередко считалось магической «разрыв-травой». В принципе, возможен такой вариант, при котором «сон-трава» в ситуации поиска клада совпадала с «разрыв-травой».
↑ Сон-трава — как сказано выше, относится к ботаническому виду Прострел раскрытый (лат. Pulsatílla pátens), скорее всего, Пржевальский описывает именно этот вид, — при том, что другие виды прострела (лат. Pulsatílla) в русской и польской языческой мифологии считаются «разрыв-травой».
↑ Здесь, в комментариях к тексту Мельникова-Печерского указана совсем другая версия происхождения сон-травы. Привожу комментарий полностью: «Сон-трава, сонуля, дрёма ― Viscaria vulgaris». Таким образом, комментатор текста Печерского называет ещё одну сон-траву, помимо прострела раскрытого. Это Смолка клейкая, красивое полевое растение из семейства гвоздичных с малиновыми мелкими цветами.
↑ «Корнем сон-трава уходила в землю на три аршина, и волшебную силу имели не листья, <...> и не цветы, а самый последний в земле корешок, похожий на пальчик с ножки младенца» — а здесь Сергей Клычков описывает уже какую-то третью сон-траву, не похожую ни на прострел, ни на смолку. Или это легендарное растение, выдумка писателя, или какая-то иная сон-трава, требующая своего точного определения.
↑ В своей развесистой фантазии Михаил Успенский смешивает все травы вместе. И рядом с «сон-травой» (прострел раскрытый) у него растёт ещё и какая-то «прострел-трава» с «дырявыми листочками» (явно не анемона), не требующая здесь особых пояснений.
↑ «Кувшинчик синий и пушистый с его мохнатым стебельком» — Алексей Толстой не называет прямо пульсатиллу по имени, однако описание не предполагает вариантов. Это единственный цветок весны, который имеет такой внешний вид.

Источники[править]

↑ Буслаев Ф.И. О литературе: Исследования. Статьи. Москва, «Художественная литература», 1990 г.
↑ Н.М. Пржевальский. «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор». - М.: ОГИЗ, Государственное издательство географической литературы, 1947 г.
↑ П. И. Мельников-Печерский. Собрание сочинений. М.: «Правда», 1976
↑ Сергеев-Ценский С.Н. Собрание сочинений. В 12 томах. Том 1. — М.: «Правда», 1967 г.
↑ Клычков С.А. Чертухинский балакирь: Романы. — М.: Советский писатель, 1988 г.
↑ Катаев В.П. «Белеет парус одинокий». — М.: Эксмо, 2007 г.
↑ Паустовский, К. Повести. — Пермь, 1986 г., стр.147
↑ Успенский М., «Там, где нас нет». — СПб,: Азбука, 2002 г.
↑ А.К.Толстой. Колокольчики мои...Москва, "Молодая Гвардия", 1978.
↑ Меркурьева В.А.. «Тщета». — Москва, «Водолей Publishers», 2007 г.
↑ Анатолий Жигулин, Обломки «Черных камней». — М.: «Дружба народов», 1998, №7

См. также[править]

Поделитесь цитатами в социальных сетях:
ВКонтакте • Facebook • Твиттер • Живой Журнал

[1] Сон-трава — это один из видов прострела, растения, которое у русских и поляков нередко считалось магической «разрыв-травой». В принципе, возможен такой вариант, при котором «сон-трава» в ситуации поиска клада совпадала с «разрыв-травой».

[3] Сон-трава — как сказано выше, относится к ботаническому виду Прострел раскрытый (лат. Pulsatílla pátens), скорее всего, Пржевальский описывает именно этот вид, — при том, что другие виды прострела (лат. Pulsatílla) в русской и польской языческой мифологии считаются «разрыв-травой».

[5] Здесь, в комментариях к тексту Мельникова-Печерского указана совсем другая версия происхождения сон-травы. Привожу комментарий полностью: «Сон-трава, сонуля, дрёма ― Viscaria vulgaris». Таким образом, комментатор текста Печерского называет ещё одну сон-траву, помимо прострела раскрытого. Это Смолка клейкая, красивое полевое растение из семейства гвоздичных с малиновыми мелкими цветами.

[8] «Корнем сон-трава уходила в землю на три аршина, и волшебную силу имели не листья, <...> и не цветы, а самый последний в земле корешок, похожий на пальчик с ножки младенца» — а здесь Сергей Клычков описывает уже какую-то третью сон-траву, не похожую ни на прострел, ни на смолку. Или это легендарное растение, выдумка писателя, или какая-то иная сон-трава, требующая своего точного определения.

[12] В своей развесистой фантазии Михаил Успенский смешивает все травы вместе. И рядом с «сон-травой» (прострел раскрытый) у него растёт ещё и какая-то «прострел-трава» с «дырявыми листочками» (явно не анемона), не требующая здесь особых пояснений.

[14] «Кувшинчик синий и пушистый с его мохнатым стебельком» — Алексей Толстой не называет прямо пульсатиллу по имени, однако описание не предполагает вариантов. Это единственный цветок весны, который имеет такой внешний вид.

[2] Буслаев Ф.И. О литературе: Исследования. Статьи. Москва, «Художественная литература», 1990 г.

[Пржевальский-4] Н.М. Пржевальский. «От Кульджи за Тянь-Шань и на Лоб-Нор». - М.: ОГИЗ, Государственное издательство географической литературы, 1947 г.

[6] П. И. Мельников-Печерский. Собрание сочинений. М.: «Правда», 1976

[7] Сергеев-Ценский С.Н. Собрание сочинений. В 12 томах. Том 1. — М.: «Правда», 1967 г.

[9] Клычков С.А. Чертухинский балакирь: Романы. — М.: Советский писатель, 1988 г.

[10] Катаев В.П. «Белеет парус одинокий». — М.: Эксмо, 2007 г.

[11] Паустовский, К. Повести. — Пермь, 1986 г., стр.147

[Успен-13] Успенский М., «Там, где нас нет». — СПб,: Азбука, 2002 г.

[15] А.К.Толстой. Колокольчики мои...Москва, "Молодая Гвардия", 1978.

[Меркурьева-16] Меркурьева В.А.. «Тщета». — Москва, «Водолей Publishers», 2007 г.

[17] Анатолий Жигулин, Обломки «Черных камней». — М.: «Дружба народов», 1998, №7

[комм. 1]

[1]

[комм. 2]

[2]

[комм. 3]

[3]

[4]

[комм. 4]

[5]

[6]

[7]

[комм. 5]

[8]

[комм. 6]

[9]

[10]

[11]