Отдельным образом следует заметить, что плоды и трава паслёна — ядовиты из-за содержащегося в них гликозида соланина, общего для большинства паслёновых. Тем не менее, сплошь и рядом можно видеть, как плоды паслёна едят: и дети, и взрослые. Так происходит потому, что по мере созревания плодов (томатов, картофеля и паслёна) соланин преобразуется и его содержание становится очень низким, — практически, неощутимым.
...надо в поле, в том месте, где растёт трава паслён, сделать ямку в земле, присев над ней, омочить её и сказать: «Во имя Дьявола, дождись!» ― и тотчас найдёт туча и будет дождь.[2]
Возьмём в пример описание прививки помидора на паслён; ну и что же, какой результат получился? Сеяли ли семена от таких прививок? Получилось ли новое улучшенное растение? Ничего не известно…[5]
— Иван Мичурин, «Критический обзор достижений генетики последнего времени», 1929
― Пирог с паслёном ел, ― учтиво объяснял малявка, ― вот и несёт от отрыжки.
― Ах, мон дье! При чём тут паслён? Вы же насквозь прокурены…[6]
...пунцовая Дуняшка с мокрыми от слёз глазами, блестевшими, как зёрна обрызганного росой паслёна, показывала Дарье посадку в седлах красноармейцев...[7]
Растение, известное под названием гитимал неуклонно следует за своим повелителем, даже когда из-за тумана его не видно. Акация раскрывает свои лепестки с его восходом и закрывает с заходом. То же делает египетский лотос и обычный подсолнух. Паслён проявляет то же самое пристрастие по отношению к луне.
Например, издаются целые томы о междувидовой прививке различных растений, фотографии различных срезов в прививках, микрофотографий пыльцы и её проращивания, рисунки плодов и листьев и т.п., но пользы по существу от всего этого почти никакой нельзя извлечь. Много слов и мало дела. Возьмём в пример описание прививки помидора на паслён; ну и что же, какой результат получился? Сеяли ли семена от таких прививок? Получилось ли новое улучшенное растение? Ничего не известно…[5]
— Иван Мичурин, «Критический обзор достижений генетики последнего времени», 1929
Степановна пренебрегала всем деревенским. Она была горожанка и дала своему огороду зарости бурьяном и кустами паслёна, везде готового расти без претензий на уход. Двор у неё поражал запустением; у Емельяновны, напротив, он был полон жизни и движения.[12]
Какая на хуторе сладость? Солодик ребятишки сосут, его корневища. Из паслёна налепит хозяйка сладких пышечек, насушит на солнце, приберёт до поры. Дули ― донские груши ― в печи запарят, потом посушат. Это ― для взвара. Вот и всё.[9]
Чего не жилось: велели до куста гектар обработать, так куст на сто метров перенесли, так красиво, что с пропитых глаз даже наш надсмотрщик не заметил. А в августе уже не лебеду, не ягоды на картофеле чёрные, приторно-сладкий паслён, он же бздни́ка, и не жёсткие, как верёвки, стебли щавеля, а горох да капустку тайно сгрызёшь, а то и брюкву или свеколку ― и вот оно, сытое блаженство.[10]
Наиграемся до одури, потом глаза ищут: нет ли чего съедобного? У меня были на примете несколько зарослей просвирника круглолистного. Его семена, похожие на плоские зелёные пуговки, приятные на вкус, мы называли «калачиками» и поедали целыми горстями.[комм. 2] По обоим крутым склонам глубокого Черкалихинского оврага я знал все места, где растёт паслён чёрный ― поздни́ка. Мы называли его «бзни́кой».[комм. 3] Каким-то обострённым, чуть ли не собачьим, чутьём мы угадывали, что зелёные незрелые ягоды очень ядовиты, зато зрелые, похожие на чёрную смородину, безвредны, сладковаты и для проголодавшегося человека необычайно вкусны. Однако нередко выпадали и такие дни, когда от недоедания кружилась голова, вялым делалось тело и прежде всего слабели ноги.[13]
Что за нелепость! Неужто эта каждая былинка не говорит о том, какие радости она может создать, если её сорвать и подать вовремя тому, кто в ней нуждается, и сколько горя от того, что её не знают и считают её ничтожным сеном, потребным лишь волу молотящему? Вон эта мандрагора, ― это её листы, и венчик и её многосемянные ягодки… Её зовут у нас паслён… Она даёт отрадный сон страдальцу, она ж и убивает. Одно это быльё с его орешками взывает к жизни целый мир событий. Эти ягоды были орудием обвинения орлеанской девы в злом чародействе; за них библейская Лия отторговала себе у сестры от зари до зари общего мужа… Природа мстит вам, которые не научились читать её живые книги!.. Нет фантазии!.. Протоиерей улыбнулся, сорвал паслённую ягодку и, тихо катая её по ладони, улыбался, как улыбаются дети чарующей сказке.
Здесь, в саду, был дикий, нетронутый уголок. У воды цвела зеленовато-белая развесистая гречиха. Горицвет раскидывал белые полузонтики, и от них к вечеру запахло слабо и нежно. В кустарниках таились ярко-лазоревые колокольчики, безуханные, безмолвные. Дурман высоко подымал крупные белые цветы, надменные, некрасивые и тяжёлые. Там, где было сырее, изгибался твёрдым стеблем паслён с ярко-красными продолговатыми ягодами. Но эти плоды, никому не нужные, и эти поздние цветы не радовали глаз. Усталая природа клонилась к увяданию. Саша чувствовал, что всё умрёт, что всё равно-ненужно, и что так это и должно быть. Покорная грусть овладела его мыслями.
― Учил ли тебя дьявол, как производить грозу, град, крыс, мышей, кротов, как перекидываться в волков, как лишать коров молока, как губить урожаи и как делать мужчин неспособными к брачному сожитию? ― Учил всему этому и многому другому, в чём я признаю себя грешной пред Господом Богом и пред людьми.
― Скажи, как умеешь ты производить грозу?
― Для этого надо в поле, в том месте, где растёт трава паслён, сделать ямку в земле, присев над ней, омочить её и сказать: «Во имя Дьявола, дождись!» ― и тотчас найдёт туча и будет дождь.[2]
Но у меня среди этих зарослей ежевики, среди этих ив, покрытых густыми рыжими волосами корней, где всё было тихо и пасмурно, сурово и серо, где одинокий бражник метался в воздухе, а деревья были тихи и строги, какая-то пыльная трава, точно умоляя, опутала мои ноги и вилась по земле, как просящая милосердия грешница. Я разорвал её нити грубыми шагами, посмотрел на неё и сказал: «И станет грубый шаг силён порвать молящийся паслён». Я шёл к себе; там моего пришествия уже ждали и знали о нём; закрывая рукой глаза, мне навстречу выходили люди. На руке у меня висела, изящно согнувшись, маленькая ручная гадюка. Я любил её.[3]
― От вас, пардон, несёт.
― Пирог с паслёном ел, ― учтиво объяснял малявка, ― вот и несёт от отрыжки.
― Ах, мон дье! При чём тут паслён? Вы же насквозь прокурены…
― Что вы, Матрё… тьфу! Матрона Мартыновна![6]
Здесь ещё на всём лежали следы старой традиции религии, кустарных ремёсел, потребления, социального строя. Плыла и качалась среди низких, опасных туч высокая, скучная станичная церковь, прямая и аккуратная, как слепой солдат. Узкие стёжки бежали по всем направлениям зелёного церковного двора. Но из деревянных ступеней, из паперти рос паслён.[14]
А в кухне расходились бабы, словно не перед добром: пунцовая Дуняшка с мокрыми от слёз глазами, блестевшими, как зёрна обрызганного росой паслёна, показывала Дарье посадку в седлах красноармейцев и в размеренные движения с бессознательным цинизмом вкладывала непристойный намёк.[7]
― Пожалуйста, ― сказала она с лёгким поклоном и подвинула вперёд несколько горшков. ― Продаём картошку. Вот дикари «Солянум пунэ», «Солянум гибберулезум» и «Солянум Шиккии». Все привиты на томаты, у всех завязались ягоды от пыльцы культурных сортов. ― Интересный товар, ― сказал Цвях.[15]
Стебель был одет несколькими ярусами крупных листьев и был похож на этажерку.
― Я что-то не узнаю… Это картошка?
― Это мой «Солянум Контумакс», ― раздался над его головой голос Стригалёва. ― Я поставил его подальше от комиссии, но разве от вас что-нибудь скроешь…[15]
Что с ними случилось? ― спросил он, загораясь новым интересом. ― Это другой объект. «Солянум веррукозум», дикарь. При той же температуре в один градус. Видите, хромосомы здесь сжались до шариков… Когда я их в холодильник.[15]
А вот семья ― от бархатистого красно-фиолетового до почти чёрного, целый набор. Как узумбарские фиалки. Многовидовые гибриды с участием дикого «Солянум пурэха». Всё поле обсыпано цветами. И все ― картошки. И он собирал с них пыльцу в стеклянные трубочки…[16]
Иван Ильич видел далеко впереди какое-то решение, оно мерцало перед ним, было близко, и он ускорил шаг… А когда скорость прибавилась, где-то близко замаячил красивый эксперимент, связанный с этим опылением. Там был и «Солянум контумакс». Он уже цвёл ― кремовые цветочки с оранжевым центром. И вокруг были грядки, и на них ― сплошь его перспективные картошки. Все цвели.[16]
Травы тут росли кучными пучками, пробиваясь из-под ноздреватых камней. Она с нежданным волнением узнавала памятные по Синеди пижму и клевер, невольно прощая отцу чудачества, так осложнявшие всем им жизнь. Впрочем, чаще всё же попадались незнакомые виды: какая-то седая полынь да пропылённые насквозь колючки посреди шиферных осыпей. Встретились и похожие на паслён мандрагоры, тоже белые от пыли. Она привозила нечто подобное в прошлом году.[17]
к лету перевезли в павильон
с перил свисали ягоды паслена
на горизонте вертикально стояло море
крутили китайское кино смелая разведка
тайная зависть к этим героям гор...[19]
— Алексей Цветков, «сколько мне лет спрашивал старших...», 1985
↑Томат, картофель и баклажан заведомо не включены в эту статью, поскольку их «паслёнами» не называют практически никогда (даже ботаники предпочитают говорить «солянум», если речь идёт о точном имени таксона). И так происходит несмотря на тот непреложный факт, что все три упомянутых овоща — вполне нормальные виды рода паслён (или солянум). Томат (или томатль) — солянум помидорный (лат.Solánum lycopérsicum), картофель — солянум клубненосный (лат.Solánum tuberósum), баклажан — солянум темноплодный (лат.Solánum melongéna).
↑«Просвирник круглолистный», о котором пишет Рим Ахмедов — в современной систематике стал называться Мальвой круглолиственной или «калачиком» (М. rotundifolia), это синоним мальвы маленькой(M. pusilla), именно под таким названием её и следует искать.
↑Здесь и выше приведены два народных (возможно, типически советских) названия ягод паслёна чёрного, которые редко встречаются в литературе: «поздни́ка» (или поздини́ка) от слова «поздно» (срок созревания), и второе, несколько обсценное — «бздни́ка» (или бзни́ка), связанное с его физиологическим действием.