Перло́вка — просторечное разговорное название для одного из видовячменной крупы, а также для приготавливаемой из неё перловой каши. Перловка имеет форму почти гладких зёрен белого или слегка желтоватого цвета продолговатой или круглой формы, имеюще сходство с мелким жемчугом (по старому — перлом). Для выработки перловой крупы используются зёрна так называемых стекловидных и полустекловидных сортов ячменя.
Перловку широко используют не только для каши, но и в качестве основы для приготовления гарниров, супов или рагу. Слово находится в обычном бытовом ряду «сниженных» или сокращённых названий для повседневных круп и блюд: манка, гречка, пшёнка, пшеничка, овсянка...
...очищенная самым лучшим способом и тщательным образом, яшная крупа получает имя перловой, перловки, так как зерна её начинают походить на перлы, или жемчуг.[1]
― Старшина, разрешите обратиться! ― Обращайтесь! ― Что у нас будет на завтрак? ― Перловка. ― А на обед? ― Тоже. ― А на ужин? ― Ужина не будет! ― А что будет? ― Лекция «О вкусной и здоровой пище».[8]
— Из коллекции анекдотов Г. Б. Хазана, 1970-е
Сунул в рот распаренную перловку. Ложка не лезла, драла ему уголки губ. Он скусил кашу сверху, наклоняясь над ложкой и поставив под нее ладонь, чтобы на землю не просыпать. Дыхание остановилось.[9]
Тогда мы произвели великую реформу и войско образовали из крупной перловки. Крупу мы красили бельевой краской, и каждый цвет изображал род войск: красная перловка ― пехоту, зеленая ― кавалерию, коричневая ― артиллерию. Крупинки, завернутые в фольгу, означали офицеров...[10]
Яшную (из ячменной крупы) кашу Пётр I признал самою спорою и вкусною, хотя гречневая (из гречихи) — самая любимая и употребительная во всем Русском царстве, то есть по всем трем царствам его хлебных злаков. Ячмень кладут в ступу и бьют песетой, потом промывают; шелуха, не варимая желудком, отлетает: стала яшная крупа. Высушенная особым способом, она получает название толстой крупы; очищенная самым лучшим способом и тщательным образом, яшная крупа получает имя перловой, перловки, так как зерна её начинают походить на перлы, или жемчуг. Яшную кашу, как и все другие каши, едят тотчас из печи горячею: остывшая теряет вкус и становится тяжёлою для желудка.[1]
На глубоких и довольно быстрых местах, если тут стоит много подуста, весьма практично употреблять более тяжелую прикормку, а именно: пареные — рожь, ячмень или пшеницу, всего же лучше перловую крупу (то есть драный ячмень), которая и вкуснее и распаривается гораздо скорее на самоваре. С первыми прикормками ловят на пшеничку, при перловой же крупе большей частью или на муравьиное яйцо, или на опарыша, которые, как говорится, приходятся ей «под масть». В крайнем случае можно насаживать на крючок 2—3 перловки. Некоторые бросают зерновую приманку без глины позади лодки, но это полезно лишь на умеренном течении и в начале ловли.[16]
Вы не хотите ходить на концерт «Битлз» или на Алисию Алонсо? Вы хотите в лагерь, где всем дают на завтрак перловку, на обед картошку, на ужин ― селёдку и не надо думать о том, где их покупать? Вы хотите в лагерь? Если вы хотите в лагерь, значит, вы ― рабы. А я хочу быть свободным.[11]
Жемчуг недолговечен. Из древних сокровищниц до наших дней не дожила, в отличие от древних алмазов, ни одна жемчужина. У Ферсмана находим, что в России жемчуг добывали из «пресноводных раковин-перловок»; связано ли с этим название крупы перловки?[15]
— Василий Авченко, «Кристалл в прозрачной оправе». Рассказы о воде и камнях, 2015
В 12 обед, суп из шрапнели, потом кипяток. В 7 опять шрапнель и чай, а в 9 поневоле ложимся спать. Голодно только. Эти супы ― они совершенно без зелени, в них даже картошки нет, одна перловка и мутная вода. А на ужин эта же шрапнель, только совсем на воде, или ячневая каша. Другого меню не существует. Сразу видно, что учреждение военное, набивают нас этой шрапнелью.[2]
Даже тюремную кашу, отвратительный клейстер, они ели с расстановкой, по особой схеме, сдабривая ее полученным в передаче маслом с таким расчётом, чтобы оно распределилось равномерно на всю порцию. Тюремный суп они скрашивали мелко накрошенными кусочками хлеба или солёного огурца ― одного из любимых предметов в передаче. У них были любимые каши и супы: одни предпочитали «шрапнель», то есть перловку, другие ― «пшу», то есть пшенную. Других перемен не было. Они это ели год, два и все еще продолжали обсуждать их достоинства и недостатки.[4]
Находимся на Худжахе, километрах в 6 от нашей продовольственной базы-лабаза, и сейчас, пользуясь маленькой передышкой ненастья, потопаем туда. Там находятся разные важные штуки, о которых тоскливо мечтают наши желудки, которым изрядно надоела вечная перловка и лапша с небольшим добавком сухарей.[17]
Старшие меня не беспокоили. Целый день я был занят всякими мелочами. Пальцы были в ссадинах и порезах: я строил корабли и аэропланы. Я строил крошечные пушечки, а крашеная перловка изображала солдат. Я восполнял недостаток общества вымышленными людьми. Крашеные горошинки, изображавшие генералов, разговаривали, командовали и устраивали заговоры…[5]
А именно хлеб, только хлеб был основой жизни. А жизнь ото дня ко дню делалась неподвижней и теряла теплоту. Вот выходим мы из Дома писателей. У каждого бидон с мутной водой и по две ложки белой каши, не то овёс, не то перловка.[6]
Утром ― хлеб, кипяток и два кусочка пиленого сахара. В обед ― баланда и сухая, без всяких жиров, каша. На ужин ― похлёбка из какой-то рыбёшки, тошнотворно пахнущая рыбьим жиром. Каши чередуются: овсянка, перловка, пшено. Чаще всего крупная перловка, которую в Бутырках звали «шрапнель». Зато суп, наоборот, гречневый.[3]
Вскоре солдатами у нас стали пуговицы. Их было больше, но все они были разномастные и тем противоречили принципу армейского единообразия. Тогда мы произвели великую реформу и войско образовали из крупной перловки. Крупу мы красили бельевой краской, и каждый цвет изображал род войск: красная перловка ― пехоту, зеленая ― кавалерию, коричневая ― артиллерию. Крупинки, завернутые в фольгу, означали офицеров, а маленькие раскрашенные горошины ― генералов разных рангов. Главнокомандующим был король ― стеклянная граненая пуговка.[10]
Ротшильды пришли к ЛЮ обедать, и им так понравился грибной суп с перловкой, что ЛЮ стала звать их чуть не ежедневно обедать и неизменно угощала грибным супом, про который они говорили, что вкусней ничего никогда не ели… Когда они уезжали, ЛЮ подарила Полине связку белых грибов и пакет перловки, написав по-французски рецепт.[12]
Плотный, мелкий песок висел в воздухе, не оседая. Он был везде ― на койках, в одежде. Он хрустел на зубах, когда в столовой мы ели суп «с голубыми глазками» ― так почему-то назывался перловый суп в нашем совхозе.[18]
Шонгин, как сторож, топчется по снегу и рукой постукивает по котелку. Подходит Гаврилов и говорит тихонько:
― Ребята, впереди машины с крупой какой-то… И водители спят…
― Ну и что? ― спрашивает Шонгин.
― А ничего, ― говорит Гаврилов, ― я к тому, что спят водители.
― А неплохо бы нам по котелку крупы отсыпать, ― говорит Сашка Золотарёв. И он уходит в темноту, туда, к машинам, где спят водители. И все глядят ему вслед. И все молчат. Если это пшено, можно сварить кулеш. Если гречка ― ее хорошо с молоком. Если перловка ― с луком.[19]
Ложка у Альки была гораздо больше сержантовой; покраснев, он отметил про себя это обстоятельство, но все же сдул с нее пыль и обтер, как сержант, о подол гимнастерки. Алька зачерпнул первый, круто, с горой. Сунул в рот распаренную перловку. Ложка не лезла, драла ему уголки губ. Он скусил кашу сверху, наклоняясь над ложкой и поставив под нее ладонь, чтобы на землю не просыпать. Дыхание остановилось. Зубы заныли.
Алька студил опаленный рот, часто дышал. И глядел: сержант обирал кашу с краев, понемногу; маленькая, видимо соструганная, его ложка так и мелькала. Слишком часто мелькала. Безостановочно. При этом сержант ещё успевал говорить:
− Гречневая каша − та долго пар держит. А в пару аромат. Вот «шрапнель» − перловка − она без запаха. Пару в ней нет, она изнутри согревает.
Алька совался к своей ложке со всех сторон. Видя, как убывает в котелке каша, не щадил ошпаренного языка.
− Ты помедленнее ешь, − попросил он жалобным голосом.
− Так уже нечего, − ответил сержант Елескин, заглянув в котелок. В голосе у него было искреннее недоумение. − Может, Мухаметдинов ошибся, может, не на двоих дал, а только на одного тебя?[9]
Выдержав утреннее испытание, разомлевший поварёнок варит обед поплоше. А ужин варит совсем худой. Поэтому и на электричество в столовке этим часом не тратились. И в подернутом мглинкой котле солдаты еле примечали перловку. По столам тихонько завозили ложками и заматерились. От глухого солдатского бормотанья будто бы вспомнили о пожёвке раздатчики и, нехотя вставая во главу столов, примерялись, сощурившись для верности и для важности наморщась, выгадывать из неразварившейся перловки наши порцайки. А в серых сумерках пахло хлебом и солдаты, хрипато задышав, искали его глазами.[20]
― Сразу видно, что человек ничего не смыслит в вине. Никогда в приличном обществе не говори про вино ― вкусно. Это не перловая каша. Перловка может быть вкусной или невкусной, а у вина другие эпитеты. Ты скажи, на шампанское похоже.[21]
— Виктор Мясников, «Водка», 2000
7 февраля. Ела и рассматривала перловку, одни зёрна лежали полосочкой вверх, другие ― вниз, когда жевала, старалась размять жемчужную тугость каждого зерна. Не хочу ничего специального на день рождения, хочу, чтоб вся жизнь была специальная.[13]
— Татьяна Владимирова, «Люпиновое поле» (повесть), 2013
― Товарищ комендант, ― в дверь с кокетливым стуком заглядывает Полипьев, заведующий хозяйственной частью, ― так что, обед? Несу?
И вот уже вплывает в купе аромат разваристой, сдобренной щепоткой сала перловки. На длинных жемчужных крупинках искрятся кристаллы соли. Сбоку ― толстый ломоть ноздреватого хлеба. Игнатов берет с подноса тарелку.[14]
↑ 12С. В. Максимов. Куль хлеба и его похождения. — М.: «Молодая гвардия», 1982 г.
↑ 12Кнорринг И. Н. «Повесть из собственной жизни. Дневник» (в 2 томах). — М.: Аграф, 2009-2013 г.
↑ 1234Е.С. Гинзбург. Крутой маршрут. — Москва, «Советский писатель», 1990 г. «Крутой маршрут: Часть 1» (1967)
↑ 12Чернавин В.В. Записки «вредителя» , Побег из ГУЛАГа. — СПб.: Канон, 1999 г.
↑ 12Давид Самойлов. Поденные записи (1934-1869). В 2 томах. Предисловие Г. Ефремова. Комментарии В. Тумаркина при участии М. Ефремовой. — М.: “Время”, 2002 г. 378 + 384 стр.
↑ 12Евгений Шварц. Живу беспокойно… Из дневников. Сост. и примечания К. Н. Кириленко. — Л.: Советский писатель, 1990 г. — 752 с. — 100000 экз.
↑ 12Сатуновский Я. Стихи и проза к стихам. — М.: Виртуальная галерея, 2012 г.
↑Из коллекции анекдотов Г. Б. Хазана. Сборник анекдотов: Коллекция анекдотов: анекдоты об армии.
↑ 123Радий Погодин. Живи, солдат. — Л., Советский писатель, 1985 г.
↑ 12Давид Самойлов. «Перебирая наши даты...» — М.: Вагриус, 2001 г.
.jpg)
