У этого термина существуют и другие значения, см. Бакан (значения).
Ба́кен, ранее бака́н(устар., диал. от нидерл.baken, англ.beacon — маяк) — плавающий на воде, установленный на якоре знак в виде ярко окрашенной бочки или конуса для предостережения судов. Бакены служат для ограждения фарватера или для обозначения навигационных опасностей на пути следования кораблей. В старой русской речной терминологии под «бакеном» (баканом) понимали деревянный плавучий знак, предупреждающий о границах плавания. Слово бакан было господствующим в разговорном и профессиональном обиходе до XX века, поскольку прежде бакенами именовали исключительно бакенбарды.
Металлический (пластиковый) плавучий знак меньшего размера называют «буём». Правая «кромка» фарватера (судового хода) обозначается красным («шаровым») бакеном, левая — белым («пирамидальным»). Бакены, в отличие от буёв, выставляются, как правило, на участках с меньшей интенсивностью судоходства.
Состояние наше весьма несносно: все корабли проходят мимо нас, а мы стоим на мели и служим им вместо бакена.[1]
— Василий Головнин, «Описание примечательных кораблекрушений, претерпенных русскими-мореплавателями», 1822
Въ минуту сдѣлали во льду прорубь и воткнули туда снопъ камыша. Отъ этой точки въ глубь моря провела по компасу двѣ линіи, или два «бакена», обозначивъ ихъ вѣхами, — одинъ правѣе, другой лѣвѣе...[2]
— Константин Абаза, «Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы», 1890
Река темнела. Зажигались огни на бакенах, на мачтах.[3]
...открыли окно и стали смотреть. Было тихо и сначала свежо. На реке горели огоньки бакенов и яркими точками отражались в воде...[4]
— Нина Агафонникова, из дневника, среда, 15 июля 1909
...увидев маяк в устье реки, землечерпалку, пыхтевшую на баре, фарватер, обставленный белыми и красными бакенами, члены комиссии поняли, что после диких и пустынных уссурийских берегов они приблизились к культурному центру.[5]
Смотри, вон посредине поставлены красный и белый бакены. Меж ними и есть проход. Когда они кончат ставить мины, то бакены уберут. Ты помни, где они стоят: если меня убьют...[6]
...искусанная ветром линия: ―
бакен к бакену ― рыбачий вид.[7]
— Георгий Оболдуев, «Не контрапунктическим вальсом Дуная...», 18 августа 1924
Мы летели во мраке, не сворачивая по сторонам, сбивая бакены, сигнальные вешки и красные огни. Вода, пенясь под колёсами, летела назад, как позлащенное крыло птицы.[8]
В народе толковали, что группа злоумышленников, в том числе какой-то «молоденький политик в жёлтом шарфе», нарочно переставила ночью бакены, направив пароход по ложному фарватеру.[10]
Старый бакенщик около мелей и перекатов расставляет по реке красные и белые бакены. Это такие плавучие плетёные корзины с фонарём наверху. Бакены показывают верную дорогу. Ночью старик ездит на лодке, зажигает на бакенах фонари, а утром тушит.[12]
А кот будто и знает, что такое бакены зажигать. Ни слова не говоря, идёт он к реке, залезает в лодку и ждёт старика, когда тот придёт с вёслами да с керосином для фонарей. Съездят они, зажгут фонари на бакенах — и обратно.[12]
Вместо прежних слабоустойчивых бакенов с тусклым керосиновым освещением судоходные трассы будут обслуживаться береговыми маяками и створами, а также металлическими пловучими буями озерного типа.[13]
— Сергей Зонн, «Новые транспортные магистрали», 1952
Матрос в молчании бесстрастном
Смотрел на дымную кайму,
И справа белым, слева красным
Мигали бакены ему...[14]
Бакен этот стоит над каменной грядой — «забора», по-нашему. Там камень есть — «Чёртов зуб» мы его называем. Камень такой, что об него что хочешь расколотит. А течение прямо на него несет. Вон как там вода блестит — над ним играет. В полую воду — ничего, а как вода спадет — тут капитан не зевай: увидел красный бакен — бери влево, а то беды не оберешься.[15]
И чем дольше они сидят, тем Косте становится яснее, что самое трудное ― не переправа, не поиски бакена, а вот это неподвижное ожидание в холодной мокреди.[15]
Так я <...> и вёл катер по хмурому сентябрьскому Енисею <...>, пока к концу суток не задремал за рулем и, перепутав спросонок белые бакены с красными и сойдя с фарватера, лихо посадил катер на мель, поломав перо руля.[16]
Въ минуту сдѣлали во льду прорубь и воткнули туда снопъ камыша. Отъ этой точки въ глубь моря провела по компасу двѣ линіи, или два «бакена», обозначивъ ихъ вѣхами, — одинъ правѣе, другой лѣвѣе; по нимъ ужъ располагаются казаки, какъ кому выпало по жребію. Въ серединѣ же, между бакенами, никто не можетъ поставить свою сѣть, потому что этимъ путемъ идетъ въ Уралъ рыба. Въ бакенахъ тоже свой порядокъ: казаку положено ставить 50 сѣтей, офицеру 100, генералу 150. Здѣсь опасности нѣтъ, и снасть сохраняется въ цѣлости; на глуби же можно погибнуть къ одинъ часъ, въ одну минуту. <...> На вольныхъ водахъ они рыбачили на глубинѣ четырехъ саженъ; дальше, по совѣту атамана, не заходили, потому что рыба ловилась тутъ плохо, въ бакенахъ лучше.[2]
— Константин Абаза, «Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы», 1890
Пароход меняет ход, виляет из стороны в сторону ежеминутно. Идет зигзагами между букетами пышной зелени. Вы только что выполнили трудный маневр, обогнули островок, как прямо на носу у вас вырастает камень. Пароход снова ложится на борт, проходит в двух шагах от бакенов, ограждающих отмель, и снова впечатление: вы мчитесь на новый маленький островок, чтобы разбиться. И снова ловкая, на полном ходу, диверсия в сторону. Пароход, шипя взрезанной струей, проскальзывает около самаго берега.[18]
— Владимир Краевский, В Японии. «Nothing but truth» (Ничего, кроме правды), 1905
Гигантские размеры волжских и донских водохранилищ вызывают необходимость коренной реконструкции всех средств «обслуживания» судоходства фарватера. Вместо прежних слабоустойчивых бакенов с тусклым керосиновым освещением судоходные трассы будут обслуживаться береговыми маяками и створами, а также металлическими пловучими буями озерного типа. Освещение этих устройств будет электрифицировано, а управление ими автоматизировано. Применение новейших достижений оптики обеспечит видимость света маяков и створов за десятки километров. Широко будет применяться радиосвязь для безопасного плавания судов в тумане и в ночное время.[13]
— Сергей Зонн, «Новые транспортные магистрали», 1952
Я не могу лучше и справедливее изобразить чувств их, как поместив здесь точные слова, взятые мною из писанных в сие самое время одним офицером черновых записок, которые нечаянно попались мне в руки.
«Состояние наше, ― пишет он, ― весьма несносно: все корабли проходят мимо нас, а мы стоим на мели и служим им вместо бакена. Вся наша надежда быть в сражении и участвовать во взятии голландского флота исчезла.[1]
— Василий Головнин, «Описание примечательных кораблекрушений, претерпенных русскими-мореплавателями», 1822
Постояли, посмотрели и отправились в каюту, но не легли, а открыли окно и стали смотреть. Было тихо и сначала свежо. На реке горели огоньки бакенов и яркими точками отражались в воде, сосны шли, казалось, спокойно спали.[4]
— Нина Агафонникова, из дневника, среда, 15 июля 1909
Капитан и моторист, постоянно бившие себя в синие от татуировки груди и рассказывавшие чудовищные морские истории, видя моё детское любопытство, тут же предложили мне постоять на руле, объяснив нехитрое управление катером и повесив на шею бинокль, а сами пошли в кубрик допивать. Так я, польщённый доверием, и вёл катер по хмурому сентябрьскому Енисею от Игарки до Туруханска, пока к концу суток не задремал за рулем и, перепутав спросонок белые бакены с красными и сойдя с фарватера, лихо посадил катер на мель, поломав перо руля. Сильной волной потерявший управление катер начало гулко бить о камни.[16]
Комиссия не сообщила о дне своего приезда, чтобы нагрянуть неожиданно и увидеть город в качестве простых туристов, а затем уже показаться в конторе. Поэтому пароход никем не был встречен и причалил к пристани, как любой грузовой. Уже увидев маяк в устье реки, землечерпалку, пыхтевшую на баре, фарватер, обставленный белыми и красными бакенами, члены комиссии поняли, что после диких и пустынных уссурийских берегов они приблизились к культурному центру.[5]
Поперек Волги видно несколько лодок, пароходы, моторные катера...
— Видишь, ставят мины. Старик долго всматривался в речную гладь и берега.
— Смотри, вон посредине поставлены красный и белый бакены. Меж ними и есть проход. Когда они кончат ставить мины, то бакены уберут. Ты помни, где они стоят: если меня убьют... парнишка ты смышлёный. Видишь, вон они на той стороне дерево срубили — это они для себя знак оставили, чтобы потом самим не нарваться.
Старик искал на берегах и объяснял Максиму другие приметы, по которым можно потом определить, где стояли красный и белый бакены, отмечая безопасный проход среди мин.[6]
Было совсем темно, и «Ермак», едва шевеля плицами колёс, тихонько подбирался к тому месту, где поперёк стояли мины. Ждан и Пармен Иванович говорили почти шёпотом.
— Проскочим? — спрашивал Ждан с тревогой.
— Не беспокойтесь, я вижу, — отвечал лоцман и подозвал Максима: — Видишь вот тот ярок, а там вон был осокорь срублен? Возьми глазом наискось — тут и быть красному бакену.
Мальчик сказал тихонько:
— Вижу.
И видел, но не глазами, а памятью: глаза, сколько он их ни таращил, ничего не видели, кроме мутно-черной завесы дождя.[6]
Раскручивая колесо, «Иван-да-Марья» набирал быстроту. В машине нарастала масляная толкотня, шелест, свист, ветер. Мы летели во мраке, не сворачивая по сторонам, сбивая бакены, сигнальные вешки и красные огни. Вода, пенясь под колёсами, летела назад, как позлащенное крыло птицы. Луна врылась в черные водовороты. «Фарватер Волги извилист, — вспомнил я фразу из учебника, — он изобилует мелями...»[8]
Широкий свежий ветер дул с моря, разводя темно-лиловую зыбь, тронутую резким глянцем. В гавани спали высокие пароходы. На бакенах сидели отяжелевшие от росы чайки. Под эстакадами, за пакгаузами, среди неподвижных вагонов, на путях и стрелках еще гнездилась ночь. Она неподвижно смотрела обессиленными огнями электрических лампочек. Яхта сонно покачивалась у мола.[9]
Наткнулся на камень и затонул с ценным грузом самый большой пароход «Орёл». (В народе толковали, что группа злоумышленников, в том числе какой-то «молоденький политик в жёлтом шарфе», нарочно переставила ночью бакены, направив пароход по ложному фарватеру.)[10]
Шум воды в колесах был единственным звуком, подчеркивающим беззвучность темной реки и берегов. Один за другим возникали впереди разноцветные огни. Они перемещались, находили друг на друга, расходились — по ним читался курс корабля, огибающего обмелевшие места. Кое-где на самой воде, как светлячки, мерцали фонари на бакенах.[11]
...быстрее всех проходят двухэтажные скорые пароходы с голубой лентой на трубе. Они останавливаются только у больших пристаней, и после них высокие волны расходятся по воде, раскатываются по песку.
Старый бакенщик около мелей и перекатов расставляет по реке красные и белые бакены. Это такие плавучие плетёные корзины с фонарём наверху. Бакены показывают верную дорогу. Ночью старик ездит на лодке, зажигает на бакенах фонари, а утром тушит. А в другое время старик бакенщик рыбачит. Он завзятый рыбак.[12]
Вечером старик говорит:
— Ну, как, Епифанушка, не пора ли нам бакены зажигать, — ведь, пожалуй, скоро темно будет? Не зажжём бакены — сядут наши пароходы на мель.
А кот будто и знает, что такое бакены зажигать. Ни слова не говоря, идёт он к реке, залезает в лодку и ждёт старика, когда тот придёт с вёслами да с керосином для фонарей. Съездят они, зажгут фонари на бакенах — и обратно.[12]
С берегов тянет запахом земляники, сена, росистых кустов, из лодки — рыбой, керосином и осокой, а от воды уже поднимается едва заметный туман и пахнет глубиной, потаенностью. По очереди зажигает и устанавливает Егор красные и белые фонари на бакенах, лениво, картинно, почти не огребаясь, спускается вниз и там зажигает. Бакены горят ярко и далеко видны в наступающих сумерках.[19]
Узнав, что дядя бакенщик, Костя — тогда он учился в четвертом классе — обрадовался и принялся расспрашивать, думая, что это что-то вроде маячных сторожей на необитаемых островах, о которых он читал в книжке Жюля Верна «Маяк на краю света», но дядя посмеялся и сказал, что ничего похожего нет: маяк — это маяк, а бакен — это бакен. Просто маленькие треугольные будочки на плотах. Вечером на них надо зажигать фонарь, а утром — гасить, вот и все.[15]
— Тут, конечно, не больно широко, не разгуляешься. Однако от этого только труднее, а не легче. Вон, видишь — я про то место, повыше, говорю, — показывает он. — Вон красный бакен видать. Там стрежень идет у правого берега, потом его мелью отводит к острову, а оттуда он, как курьерский поезд, на этот бакен идет. Хорошо? Хорошего мало. Бакен этот стоит над каменной грядой — «забора», по-нашему. Там камень есть — «Чертов зуб» мы его называем. Камень такой, что об него что хочешь расколотит. А течение прямо на него несет. Вон как там вода блестит — над ним играет. В полую воду — ничего, а как вода спадет — тут капитан не зевай: увидел красный бакен — бери влево, а то беды не оберешься. Вот она какая, река-то! Со всячиной.[15]
— Служба есть специальная: и капитаны и мы — бакенщики. Это ведь пассажиру все одинаково: здесь вода и там вода. А опытный человек все видит: где она вроде бы спокойная, гладкая, только всю её изнутри ведет, крутит — там суводь; где рябить начинает — там, гляди, мель намывает, а то и перекат. Ну, как чуть мель или перекат обозначатся, так мы их обставляем вешками, бакенами — тут, мол, опасно, обойди сторонкой.
— А когда обставите, тогда уже безопасно?
— Тогда — да. Днем вешки, бакены, а ночью огни на бакенах и перевальных столбах дорогу показывают. Тогда уж капитан может смело вести пароход. Если правильно вести, ничего не случится.[15]
Так сидят они и ждут час, другой. Дождь прекращается, понемногу стихает ветер, однако все так же беснуются волны и такая же глубокая темень стоит вокруг. Давно миновал час, когда должен был пройти пароход, ― парохода нет, но они сидят и ждут: Чертов зуб нельзя оставить без ограждения. И чем дольше они сидят, тем Косте становится яснее, что самое трудное ― не переправа, не поиски бакена, а вот это неподвижное ожидание в холодной мокреди. Но как бы ни было трудно, ждать надо. Они сидят и ждут.[15]
Справа быстро побежали назад к затону Старые Речники — деревянные домики над глиняным обрывом, высокие сосны, заборы, резные фронтоны и башенки купеческих дач. Укоризненно качая маленькой головой, мимо проплыл облупленный бакен. Из кустов на берегу тревожно высунулись полосатые треугольники фарватерных знаков, похожие на паруса-тельняшки.[17]
Матрос в молчании бесстрастном
Смотрел на дымную кайму,
И справа белым, слева красным
Мигали бакены ему;
Роняя чешую цветную,
Огни спускались по реке
И, подступив почти вплотную,
За мысом гасли вдалеке.[14]
Дни Всё короче Становятся ясные, И на реке, отходящей ко сну, Бакены белые, бакены красные Сонно столпились в компанью одну.
Ждут, вероятно, буксирного катера,
Чтоб, за него уцепившись потом,
Тихо уплыть с голубого фарватера
Прочь на зимовку в какой-то затон.[20]
_Waddenzee_NL.jpg)
