Шо́рох (отчасти, звукоподражательное) — глухой и тихий звук без основного тона, обычно происходящий от не слишком сильного трения или лёгкого соприкосновения шершавых предметов, шуршание. Нередко шорох могут издавать маленькие животные (мыши, тараканы) или листья растений, колеблемые ветром. Во втором, устаревшем значении шо́рох (шерох) или шорош — это и есть сама поверхность, неровная, шершавая, а также тонкие льдины, плывущие по реке осенью.
Слово «шорох» появилось в разговорной речи примерно в XIII веке, в одно время со словами «шерсть» и «шероховатый». Происхождение этого слова этимологически прозрачно, его первоосновой являются звукоподражательные слова «шероховатый», «шершавый», имитирующие звук от лёгкого перемещения чего-либо по неровной поверхности. Родственные слова: украинское — шерех, белорусское — шорах.
Каждое слово, каждый лесной шорох как-то чутко отдаются в воздухе и долго еще слышатся потом, повторяемые лесным эхом, покуда не замрут наконец бог весть в какой дали.
...с моря надвинулась мглистая туча, и пошёл тихий дождь, недолгий и теплый, покрывший весь парк шорохом капель по листьям. Сначала этот шорох слышали два человека в Центральном парке, а потом только один…[3]
Этот бесшумный мах, в котором все же присутствовал шорох шин, буквально сводил меня с ума своей дьявольской точностью, а главное, тем, что в нём скрывалось как бы еще одно слово, не написанное, но подразумевающееся, — «спицы» — с их никелевым блеском и маленькими молниями солнечных отражений.[11]
Шорох в публицистике и научно-популярной литературе[править]
Гуси завертывают голову под крыло, ложатся, или, лучше сказать, опускаются на брюхо и засыпают. Но старики составляют ночную стражу и не спят поочередно или так чутко дремлют, что ничто не ускользает от их внимательного слуха. При всяком шорохе сторожевой гусь тревожно загогочет, и все откликаются, встают, выправляются, вытягивают шеи и готовы лететь; но шум замолк, сторожевой гусь гогочет совсем другим голосом, тихо, успокоительно, и вся стая, отвечая ему такими же звуками, снова усаживается и засыпает.[2]
...если над всем этим представить себе палящий весенний полдень, какой иногда бывает на нашем далеком севере в конце апреля, — вот картина, которая всегда производила и будет производить на мою душу могучее, всесильное впечатление. Каждое слово, каждый лесной шорох как-то чутко отдаются в воздухе и долго еще слышатся потом, повторяемые лесным эхом, покуда не замрут наконец бог весть в какой дали.
Если лёд не замёрз коркой, комки снега на волнах колышутся — это сало, а ещё это называют «шо́рох». Ост. Пачково. Поглядишь, сколько шо́роху, глаза зарябит. Ост. Карпово. <...> Фир. Яблонька. Шо́рош ― мелкий лёд, а ведром пихнёшь ― он шумит.[17]:171-172
— Александр Герд, Селигер: Материалы по русской диалектологии, 2004
Шорох в мемуарах, письмах и дневниковой прозе[править]
Наши охотники расположились возле частого ельника, где гамкал изредка гончий Соловей, напрасно пытался добрать беляка. Этот очень частый ельник охотники по-своему называли чемодан, и в этом чемодане заяц теперь очень крепко лежит. Охотники говорили:
― Его как гвоздем пришило!
― Потому что боится шороха, капели.[18]
Прекрасна и незабываема ледяная пустыня, где яркая белизна снега сливается с изумрудным цветом льда. Тишина, белое безмолвие пустыни. Лишь изредка тишь нарушается гулким шорохом. Тяжело и грузно шагает белый медведь.[19]
Наконец я подошёл к самым камышам и увидел, что внизу на земле толстым слоем лежала прошлогодняя трава. Как раз такие места любят большие полозы. И я и змея были настороже, оба прислушивались. Мики замерла совсем, но я вооружился терпением и долго стоял на одном месте, не делая никакого движения. Вдруг совсем близко, справа от себя, я услышал шорох и действительно увидел какое-то большое пресмыкающееся. Оно ползло под сухой травой, и только иногда части его тела показывались наружу. И тотчас немного впереди опять раздался тот же звонкий звук, похожий на певучее хрипение. Затем все стихло.[20]
То ли аппараты так устроены, то ли память — могу сказать лишь одно: уже ставшие отголосками прошлого шорохи, которые сопровождали первые телефонные разговоры, звучали не так, как нынче.
Звучание музыки, спектральный блеск красок, игру света, шум и тень садов, неясность сна, тяжкое громыханье грозы, детский шёпот и шорох морского гравия. Нет таких звуков, красок, образов и мыслей — сложных и простых, — для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения.[21]
...все это чистейшая поэзия, но, конечно, лишь в том случае, если удается открыть самую душу вещи или явления: например, душу велосипеда, который «промелькнёт бесшумным махом птицы». Этот бесшумный мах, в котором все же присутствовал шорох шин, буквально сводил меня с ума своей дьявольской точностью, а главное, тем, что в нём скрывалось как бы еще одно слово, не написанное, но подразумевающееся, — «спицы» — с их никелевым блеском и маленькими молниями солнечных отражений.[11]
Шорох в беллетристике и художественной прозе[править]
...большие вековые деревья вечно качаются из стороны в сторону, издают ужасный треск. И с их высоких вершин, капля по капле, сочится вечная роса. И у подножия их, в неспокойном сне, извиваются странные ядовитые цветы. И над их вершинами с громким шорохом клубятся серые тучи, все подвигающиеся к западу, пока не исчезают, подобно водопаду, за огненной стеной горизонта.
Он слушал, как шаги стихали, потом стихли, и только деревья что-то шептали перед рассветом в сгустившейся темноте… Потом с моря надвинулась мглистая туча, и пошёл тихий дождь, недолгий и теплый, покрывший весь парк шорохом капель по листьям. Сначала этот шорох слышали два человека в Центральном парке, а потом только один… Другого на утро ранняя заря застала висящим на одном из шептавших деревьев, со страшным, посиневшим лицом и застывшим стеклянным взглядом.[3]
Стрекотание кузнечиков в жёсткой выжженной траве, шорох ветра в мёртвых стеблях чернобыльника над камнями развалин и гул колоколов из далекого Рима как будто углубляли тишину. Казалось, что здесь, над этою равниною, в её торжественном и чудном запустении, уже совершилось пророчество Ангела, который «клялся Живущим вовеки, что времени больше не будет».
Вся жизнь во всей ее сложности и красоте ― навеки зачеканена в золоте слов. Наши поэты уже не витают более в эмпиреях: они спустились на землю; они с нами в ногу идут под строгий механический марш Музыкального Завода; их лира ― утренний шорох электрических зубных щеток и грозный треск искр в Машине Благодетеля...[5]
И тотчас же, вспугнутая соображением, что из противоположного дома могут подглядеть ее тайну, она быстро задула свечу и отскочила от окна. С минуту она стояла в темноте, посреди комнаты, и с бьющимся сердцем прислушивалась к шорохам позднего часа. Крупный дождь колотился в окно и звенело в ушах: больше звуков не было.[23]
Видно было, как длинными иглами неслись с вечернего голубого неба, из высокой дымчатой тучки, капли… Потом они замелькали реже, радуга на взгорье стала меркнуть ― и шорох сразу замер. Добежав до стога, она упала в него и засмеялась. Грудь ее дышала порывисто, в волосах мерцали капельки.[24]
«Кто тут?» — спросил он. Никто не ответил. «Опять галлюцинации», — тревожно подумал Кречмар и вдруг понял, что именно так его тревожило ночью, — да-да, вот эти странные звуки, которые он иногда слышит, шорох, дыхание, лёгкие шаги.[25]
Паровозное кладбище напоминало картину из «Руслана и Людмилы». В поле лежат русские богатыри в разбитых шлемах, сквозь кольчуги проросли деревья, в обломках щитов вороньи гнезда; и, наверное, там так же кисло пахло ржавчиной и стояла тишина, полная таинственных шорохов и птичьих писков.
Он приучил себя даже во время самых сложных вычислений по высшей математике недремно прислушиваться к шелестящему шороху дизеля. Малейшее изменение звука заставляло Бориса срываться с табуретки и сразу безошибочно подходить к той части машины, которая нуждалась в помощи.
Антенна парит над спящим городом, едва заметные капли ночной влаги оседают на ней. У антенных вводов нарастает прибой радиоволн, примчавшихся сюда со всех концов планеты. Медленно вращается верньер настройки. Комната выплывает в океан. Огромная и сложная жизнь напоминает о себе дробью морзянки, глухими голосами, треском трамвайных разрядов, дальних гроз, невнятным шорохом космических волн.[26]
― Представьте на минуту ― большая река в тайге. Пустынные берега в неглубоком восточносибирском снегу, ранние морозы крепчают по ночам, и река туманится паром, а по ней с громким шорохом ползет, теснится, а на быстринах мчится шуга.[10]
У кровати старый радиоприемник. Брехт привык к нему так же, как к своему старому дребезжащему «форду». Каждое утро он начинает тем, что включает приемник, и ночью выключает его уже после того, как заберется в постель и погасит свет. Сквозь шорохи, скрежеты, пронзительные писки, разноязычное лопотание и пряди музыки он выцеживает голоса друзей и врагов.[27]
Третьи сутки подряд лил бесконечный дождь, и в ночь, предшествующую отъезду, Пьер просыпался каждые два или три часа и всякий раз слышал все тот же шорох влажных листьев под своим окном, против которого рос высокий каштан.[28]
Но в американской глуши любитель вольного воздуха не найдёт таких удобных возможностей предаться самому древнему из преступлений и забав. Ядовитые растения ожгут ягодицы его возлюбленной, безыменные насекомые в зад ужалят его; острые частицы лесного ковра уколют его в голенища, насекомые ужалят её в коленки; и всюду кругом будет стоять непрерывный шорох потенциальных змей ― что говорю, полувымерших драконов!..[29]
Стоило взять один томик в руки, как из него сыпались на пол скелетики пижмы, мать-и-мачехи, с щемящим шорохом сгинувших в перегное лета, обрывки газет, в которых, как в стоячих болотцах, клубились испарения какой-то фантастической реальности, уже вступившей в химическую реакцию с текстом самой книги.[16]
Есть те, для кого время подобно земле, вернее, песку или пыли: оно кажется им одновременно текучим и неизменным. Им принадлежит честь изобретения песочных часов; на их совести тысячи поэтических опытов, авторы которых пытаются сравнить ход времени с неслышным уху шорохом песчаных дюн.
Наконец, покачав бедрами и бубнами, кофейно-шоколадные исчезли, к радости и облегчению Кузнечика, оставив только шуршание и треск затухающих костров. А потом и этот тихий звук перекрыл шум дождя, и, кроме дождя, не осталось ничего. Гиббон сменил пластинку. Сквозь шорох дождя просочилась гитара.
Ну какой, скажите, дурак будет использовать свободную, государственную, бесплатную жилую площадь для встреч с какой-то там сетью, а любимых женщин водить к себе домой или в кабинет, вздрагивая от каждого шороха? Боясь нарваться на соседку, начальника, тёщу или, не дай Бог, жену? Не надо нам такого сексуального удовлетворения.[31]
И в зеркалах являлися предметы
Длиннее и бесцветнее, одеты
Какой-то мертвой дымкою; и вдруг
Неясный шорох слышался вокруг:
То загремит, то снова тише, тише…
(То были тени предков ― или мыши!)[1]
Я стою… и сердце бьётся.
Что за шорох? — сонный сук
Закачался… вот — промчался
Надо мной вечерний жук.
— Иван Тургенев, «Я всходил на холм зелёный...», 1840
Вдруг раздался слабый шорох, тени дрогнули на шторах,
И на призрачных узорах заметался светлый блик,
Будто кто-то очень робко постучался в этот миг,
Постучался и затих...[32]
Идёшь, как будто по водам,
Нога шумит… а ухо внемлет
Малейший шорох в чаще, там,
Где пышный папоротник дремлет.
А красных мухоморов ряд,
Что карлы сказочные, спят…
Чу! шорох ― я смотрю: вокруг гнилого пня,
Над муравейником, алеет земляника,
И ветки спелые манят к себе меня...
Но вижу ― разобрав тростник сухой и тонкий,
К пурпурным ягодам две бледные ручонки
Тихонько тянутся...[33]
— Аполлон Майков, «И город вот опять! Опять сияет бал...», 1856
Природа вся в каком-то напряженье.
Затихло всё, тяжелый парит зной.
Ни шороха, ни звука, ни движенья,
Но быть грозе ― и страх владеет мной.[34]
Видишь, мчатся обезьяны
С диким криком на лианы,
Что свисают низко, низко,
Слышишь шорох многих ног?
Это значит — близко, близко
От твоей лесной поляны
Разъярённый носорог.
Дождинок неустанных шорох
Глухой тоске рассеяться не даст,
Он непрерывен, тягостен и част ―
И мертвых листьев мокрый ворох
Лежит на клумбе, словно пласт.[4]
— Иосиф Бродский, «Друг, тяготея к скрытым формам лести...» 1970
Духота. Сильный шорох набрякших листьев, от
какового еще сильней выступает пот.
То, что кажется точкой во тьме, может быть лишь одним ― звездою. Птица, утратившая гнездо, яйцо
на пустой баскетбольной площадке кладет в кольцо.
Пахнет мятой и резедою.[12]
Сказочный шёпот и вкрадчивый шорох
в тыкву садились на птичьих рессорах:
шёпот во сне города́ городил,
шорох коленками влажно водил.[14]
— Вадим Месяц, «Сказочный шёпот и вкрадчивый шорох...» (из сборника «Shell Beach»), после 1995
Продаю свои ночи. Я ― сторож.
Просыпаюсь, ловлю всякий шорох. Сердце бьется. Таращу глаза. Мыши возятся там или крысы?
С клёна валятся листья. По крыше
ходят мелкие капли дождя.
Слабый свет фонаря вязнет в шторах.[15]
— Николай Байтов, «Продаю свои ночи. Я — сторож...», 1997
↑ 12М. Ю. Лермонтов. Полное собрание сочинений: В 5 т. — М. Л.: Academia, 1935-1937 г.
↑ 12Аксаков С. Т. «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии». Москва, «Правда», 1987 г.
↑ 12В.Г. Короленко. обрание сочинений в десяти томах. Том 2. Повести и рассказы. — М.: «Государственное издательство художественной литературы», 1953 г.
↑ 12Катаев В. П. Трава забвенья. — Москва, «Вагриус», 1997 г.
↑ 123Иосиф Бродский. Собрание сочинений: В 7 томах. — СПб.: Пушкинский фонд, 2001 г. Том 1.
↑ 12Юрий Ханон, «Тусклые беседы» (авторский цикл статей, еженедельная страница музыкальной критики, истории и истории критики), газета «Сегодня», СПб., апрель-октябрь 1993 г.
↑ 12В. Месяц. «Час приземления птиц» (Сборник стихотворений). — М.: МАИК "Наука/Интерпериодика", 2000 г. — 127 стр.
↑ 12Н. В. Байтов, Времена года: Стихи. — М.: ОГИ, 2001. г.
↑ 12Полянская И., «Прохождение тени». — М.: Вагриус, 1999 г.
↑Селигер: Материалы по русской диалектологии. Словарь, вып. 2 (под ред. А. С. Герда). ― СПб.: Издательство СПб. университета, 2004 г.
↑Пришвин М. М. «Дневники. 1923-1925». ― Москва, Русская книга, 1999 г.
↑Записки лётчика М. С. Бабушкина. 1893-1938. — М.-Л.: Издательство Главсевморпути, 1941 г.
↑В. К. Арсеньев. «В горах Сихотэ-Алиня». — М.: Государственное издательство географической литературы, 1955 г.
