Блохи (лат.Siphonaptera), синонимы Suctoria, Aphaniptera) — отряд кровососущих вторичнобескрылых насекомых с полным превращением, нередко являющихся переносчиками различных возбудителей болезней человека и животных.
Во многих местах с днём Семёна-летопроводца связывается «потешный» обычай хоронить мух, тараканов, блох и прочую нечисть, одолевающую крестьянина в избе. Похороны устраивают девушки, для чего вырезывают из репы, брюквы или моркови маленькие гробики. В эти гробики сажают горсть пойманных мух, закрывают их и с шутливой торжественностью (а иногда с плачем и причитаниями) выносят из избы, чтобы предать земле.
— Сергей Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», 1903
Собаку грызут только блохи; а дурного человека — и собаки, и блохи, и совесть.[1]
Собаки узнают друг друга и дают друг другу знаки по запаху.
Ещё тоньше чутье у насекомых. Пчела прямо летит на тот цветок, какой ей нужен. Червяк ползёт к своему листу. Клоп, блоха, комар чуют человека на сотни тысяч клопиных шагов.
Если малы частицы те, которые отделяются от вещества и попадают в наш нос, то как же малы должны быть частицы те, которые попадают в чутьё насекомых!
Жила-была Блоха. И была она легкомысленна. По крайней мере, так аттестовали её другие кусательные насекомые. В том числе и свои сёстры-блохи:
— Легкомысленная блоха! Беспринципная блоха!
А Иван Иванович Клоп добавлял басом из щели:
— Жаль мне Блоху. Пропадёт Блоха ни за понюх таба́ки. Жаль. И талант ей кусательный отпущен от природы, и прыткость изрядная: на сто корпусов выше самой себя скачет. И по белому свету Блоха попрыгала: образованная! Видывала людей всякой кожи и крови, — а вот глубины мысли, да традиций, да принципов ей Бог не дал.
— Александр Амфитеатров, «Сказка о легкомысленной блохе и её житейских огорчениях», 1901
Колчерукий <…> захотел после смерти иметь тунговое дерево над своим изголовьем, потому что <…> надеялся на ядовитые свойства не только плодов, но и корней тунга, он надеялся, что корни этого дерева убьют всех могильных червей, и он будет лежать в чистоте и спокойствии, потому что от блох ему и на этом свете спокойствия не было. <…> под блохами он подразумевает именно собачьих блох, которые не следует путать с куриными вшами, которые его, Колчерукого, нисколько не беспокоят, так же как и буйволиные клещи.
… злосчастного приезжего чиновника, для вернейшего испытания, посадили в тёмную и тесную каморку, исстари носившую название «большого блошиного завода», в отличие от малого завода, в котором испытывались преступники менее опасные.
От блох.Женись. Все твои блохи перейдут на жену, так как известно, что блохи охотнее кушают дам, чем мужчин. Последнее зависит не столько от качеств той или другой крови, сколько от приспособленности женских костюмов к удобнейшему расквартированию насекомых: просторно и вместе с тем уютно.
Смотри: блоха. Ты понимаешь,
Какую малость дать мне не желаешь?
Кусала нас двоих она,
В ней наша кровь теперь совмещена!
Но не поверишь никогда ты,
Что это есть невинности утрата. Блоха живёт, не зная бед, Здесь ей всегда готов двойной обед, А нам с тобою этих пиршеств нет! — перевод Б. Б. Томашевского
Натуралистами открыты
У паразитов паразиты,
И произвёл переполох
Тот факт, что блохи есть у блох.
И обнаружил микроскоп,
Что на клопе бывает клоп,
Питающийся паразитом,
На нём другой — ad infinitum — пародия на бесконечную вложенность материи; перевод С. Я. Маршака, 1946
The vermin only tease and pinch
Their foes superiour by an inch.
So, naturalists observe, a flea
Has smaller fleas that on him prey;
And these have smaller still to bite 'em,
And so proceed ad infinitum.
Под микроскопом он открыл, что на блохе
Живёт, блоху кусающая блошка;
На блошке той блошинка-крошка,
В блошинку же вонзает зуб сердито
Блошиночка, и так ad infinitum. — фрагмент предыдущего в другом переводе Маршака
Мильоны блох, прервав свой транс, Вонзились сразу в наше мясо...
На чреве, бёдрах и боках
Мы били их, как львов в Сахаре!
Крутили яростно в перстах,
На свечке жгли... Какие твари!..
Мой друг в рубашке на полу
Сидел бледнее туберозы
И принимал, гремя хулу,
Невероятнейшие позы...
Иван, однако, на этот раз не убедился, что блоха действительно может съесть лён. «Так козявочки — мало ли их летом бывает».
В этот день я раз десять бегал смотреть лён — точат.
На другой день блох появилось ещё более, а между тем наступила засуха. Ни дождинки; солнце жжет; каждый день дует сильный южный ветер, суховей. Земля высохла, потрескалась; лён и без того идёт плохо, а блох всё прибывает да прибывает. Который лён пораньше вышел из земли, тот ничего ещё, — стоит, только листики подточены и росту нет; который позже начал выходить — не успеет показаться из земли — уже съеден. Даже крестьяне дивились. Блохи всюду появилось такое множество, что ею был усыпан не только лён, но всякая былинка в поле.[4] — очевидно, речь о земляных блошках или других вредителях