Медя́нка, или гла́дкий по́лоз (лат.Coronella), иногда медя́ница или медяни́ца(устар., нар.-поэт.) — небольшой род семейства ужеобразных, включающий всего три вида неядовитых змей, обитающих в Европе, северо-западной Африке (Марокко, Алжире и Тунисе) и южной Азии (Индии), хотя недавно к нему относили ещё три африканских вида. На территории России встречается всего один вид — медянка обыкновенная (лат.Coronella austriaca). Медянка обыкновенная обитает почти повсместно в Европы (кроме Ирландии, большей части Великобритании, Северной Скандинавии, центральной и южной части Иберийского полуострова и островов Средиземного моря) до западного Казахстана и Кавказа, а также до северного Ирана. Именно её, как правило, и упоминают в русской литературе.
Вместе с тем, среди населения и писателей не специалистов медянкой часто называют совершенно другие виды змей (как ядовитые, так и не ядовитые), а также безногих ящериц (в частности, медяниц). В связи с этим название этого вида можно услышать от жителей самых северных регионов страны, Сибири и Дальнего Востока, то есть там, где обыкновенная медянка как вид отсутствует.
Возле самой изгороди что-то живое закопошилось вдруг под опавшим дурманом, копошилось и пищало: «Медянка!..» Гадюка быстро выскользнула и сердито подняла голову с мышенком в пасти.[6]
— Павел Бажов, «У старого рудника» (вместо предисловия), 1936
Вдруг серебристая струйка ртути, такая же, как капли росы в траве, потекла в нескольких шагах от него. Струйка текла, текла, а земля её не впитывала. Неожиданно резким движением струйка метнулась в сторону и скрылась. Это была змея медянка.[10]
Во все стороны торчали корни, всякие: и прямые, и кривые, и толстые, и тонкие, и чёрные, и белые, и бурые, и словно покрытые ржавчиной, а на ощупь извилистые и мускулистые, как змеи. Я украдкой тянул к ним руку и думал: «А может, и в самом деле медянка? Она же рыжая».[11]
Над трясом, над вечно мокрыми чарусами порою порскнет, выметнется жёлтая змея-медянка ― и скорее назад, в схорон, в клубящийся зев беременной тучи.[13]
Иду, вижу; змея-медянка, потревоженная последним снарядом, быстро мчится по мху прямо на меня. Только успел снять автомат (а он у меня был за единой), змея уж тут. Снял с предохранителя и, не допустив змею с метр, дал очередь.[14]
...предложили отведать змеиного мяса в блюде с не менее поэтическим названием «Дракон играет с фениксом». Драконом тут была медянка, а роль мифической птицы была предоставлена курице.[16]
Выше всего ценятся <...> «лопатоголовая кобра» и «золотое колечко» (разновидность медянки). Мясо их идёт на кухню, кожу продают для выделки, а очень ядовитые головы непременно сжигают.[16]
Вид находится под строгой охраной по причине малочисленности. Медянка активно истребляется сельским населением. Не лучшим образом на численности этой змеи сказывается и уничтожение мест зимовки.[17]:76
— Александр Очеретний, «Дикие животные России. Красная книга. Иллюстрированный путеводитель», 2015
От врагов медянка защищается, сжимаясь в плотный клубок, в который она прячет голову, и, шипя, совершает броски в сторону угрожающего объекта. Возможно, такая агрессивность медянки стала причиной отношения многих людей к ней как к очень ядовитой змее...[18]:240
— Евгений Дунаев, Валентина Орлова, «Земноводные и пресмыкающиеся России», 2021
Журавль очень прожорлив и за недостатком корма, приготовляемого для него человеческими руками, жадно глотает все что ни попало: семена разных трав, ягоды всякого рода, мелких насекомых и земляных червей, наконец ящериц, лягушек, мышей, маленьких сусликов и карбышей, не оперившихся мелких птичек и всяких змей; к последним журавль имеет особенный аппетит. Если попадется слишком длинная змея, железница или медяница, то он расклюет ее носом на несколько частей и проглотит; небольших змей и ужей глотает целиком, наперед несколько раз подбросив ужа или змею очень высоко вверх; то же делает журавль с ящерицами и лягушками: вероятно, он хочет (инстинктивно) прежде их убить, а потом съесть.[19]
— Сергей Аксаков, «Записки ружейного охотника Оренбургской губернии», 1852
Слепая медяница ― из породы ящериц (anguis fragilis) медянистого цвета, почти без ног и совершенно безвредна. Но есть змея медянка, та ядовита. Лесной народ смешивает эти две породы.[2]
Змеи эти неядовиты. Другим признаком неядовитости змеи является форма головы ― округлая, не резко отделяющаяся от туловища, но морда при этом может быть и тупая. Третий признак ― отсутствие продольной полосы зигзагообразной или волнистой вдоль спины или ряда продольных пятен. Но здесь есть и исключения. Так, у полоза гадюкового (Закавказье, Туркестан) на спине широкая чёрная продольная полоса. В главе «Распределение змей по местностям» указана, конечно, и распространенная у нас медянка, которую многие считают ядовитой. Подчеркнем лишний раз, что медянка совершенно безвредная змея. <...>
Одни из змей ― дневные, другие ― ночные, сумеречные, особенно из ядовитых видов. Днем они мало подвижны, а охотятся за добычей вечером или ночью. Наши гадюки ― змеи ночные. Змеи откладывают яйца, из которых через некоторое время выходят молодые. У ужей, например, молодые выходят через три недели; длиною они 14-16 см. Но есть и такие змеи (медянки), у которых после откладывания яиц молодые выходят тотчас же. Заметим, кстати, что яйца змей не имеют известковой скорлупы, как яйца птиц.[8]
— Фёдор Доброхотов, «Наши змеи», 1929
Любопытно, что в кладоискательской рецептуре рекомендовалось «подглядывать» «след Полоза», его «кольца» в вечерние часы, после чего они уходят в землю. Купанье же Змеёвок и полосканье в реке золотых кос можно было увидеть чаще всего ранним утром. Не случайно, конечно, говорилось, что сквозь камень проходила не всякая змея, а лишь бронзово-золотистая медянка.[9]
— Павел Бажов, «У старого рудника» (вместо предисловия), 1936
Обыкновенная медянка (Coronella austriaca).
Вид находится под строгой охраной по причине малочисленности. Медянка активно истребляется сельским населением. Не лучшим образом на численности этой змеи сказывается и уничтожение мест зимовки. Именно по этой причине медянка внесена в Красные книги Беларуси, Республики Башкортостан, Вологодской, Кировской, Курганской, Московской, Челябинской, Нижегородской и Тюменской областей. Нашлось место для этой змеи и в Красной книге МСОП.[17]:76
— Александр Очеретний, «Дикие животные России. Красная книга. Иллюстрированный путеводитель», 2015
Медянка обыновенная — распространённая змея. В Европе медянка не водится на островах Серевного и Балтийского морей, включая Великобританию и Ирландию, нет её и в Скандинавии. В странах континентальной Европы она обитает практически везде, от Прибалтики и в Северном Казахстане. В России её можно увидеть на территории всей Европейской части, не заходя далеко на север, на восток ареал распространяется до Урала.[17]:76
— Александр Очеретний, «Дикие животные России. Красная книга. Иллюстрированный путеводитель», 2015
От врагов медянка защищается, сжимаясь в плотный клубок, в который она прячет голову, и, шипя, совершает броски в сторону угрожающего объекта. Возможно, такая агрессивность медянки стала причиной отношения многих людей к ней как к очень ядовитой змее, но в действительности опасности для человека она практически не представляет. Защитой от врагов служат ещё выделения её околоклоакальных желёз с неприятным запахом.[18]:240
— Евгений Дунаев, Валентина Орлова, «Земноводные и пресмыкающиеся России», 2021
Длина туловища этой змеи достигает 55 см, хвоста — около 15 см. Голова слегка приплюснута. Шейный перехват развит не сильно. Зрачок округлый.
Окраска спины варьирует от серой до жёлто-бурой и коричнево-медно-красной, причём у самцов преобладают красновато-коричневые тона, а у самок — буроватые. На верхней стороне тела расположено 2-4 ряда вытянутых поперёк пятен, иногда сливающихся в полоски (которые могут быть выражены очень слабо). На затылке у нее имеются объединяющиеся друг с другом два бурых пятна или полосы. От ноздрей через глаз к шее проходит темная полоска. Брюхо — от серого или синевато-стального до коричнево-красного оттенка, с тёмными размытыми пятнами и крапинками или тёмно-серой полосой посередине. Радужная оболочка глаз этих змей обычно оранжеватая.[18]:240
— Евгений Дунаев, Валентина Орлова, «Земноводные и пресмыкающиеся России», 2021
От европейских ужеобразных медянка отличается 19 продольными рядами плоских и гладких туловищных чешуй, от оливкового полоза — меньшим количеством брюшных щитков, от желтобрюхого и краснобрюхого — меньшим числом подхвостовых чешуй, а от кошачьей змеи — округлым зрачком.[18]:240
— Евгений Дунаев, Валентина Орлова, «Земноводные и пресмыкающиеся России», 2021
Следующий шлепнулся у меня на пути: перелет метров 50. Иду, вижу; змея-медянка, потревоженная последним снарядом, быстро мчится по мху прямо на меня. Только успел снять автомат (а он у меня был за единой), змея уж тут. Снял с предохранителя и, не допустив змею с метр, дал очередь. Змея исчезла в мох и не появлялась. Помылся в бане ― сижу, отдыхаю.[14]
Вдруг на зеленеющем газоне что-то зашевелилось, я невольно оглянулся... и увидел змею. Она медленно сползла на асфальтовую дорожку и устремилась к проезжей части улицы. <...>
В изящной стройной змее легко было узнать безобидную медянку. Позабыв о кино, я не без труда поймал быструю змею и отнёс её в зоопарк.
Через два дня она исчезла из террариума, и вскоре о ней забыли.[15]
Стремительная и находчивая, она не переставала доставлять нам хлопоты своими побегами. То заберётся в чей-то сапог, то в ящик с инструментами, то окажется в аквариуме с тритонами... А однажды медянку обнаружили в террариуме с гадюками. Она, очевидно, поняла, что попала в неподходящую компанию, и притаилась в углу, сжавшись в маленький комочек.
Для неё не существовало ни закрытых помещений, ни густых сеток, ни тщательно подогнанных стёкол. Всегда она находила лазейку или сама прокладывала себе путь на волю.
Наконец нам надоело возиться с неугомонной змеёй, я отвёз её подальше в лес и выпустил.
Так она завоевала себе свободу неудержимым желанием освободиться.[15]
Когда в дупло сунули палку, оттуда раздалось шипение, показалась голова змеи и быстро опять скрылась. Больше она не появлялась. Тогда люди заложили дупло камнями и послали за цементом. Вскоре отверстие было тщательно заделано, а человечество “спасено” от “опасной” змеи, которая, по описаниям, была той самой сбежавшей медянкой.
Не говоря ни слова, я взял лом и отправился к заживо погребённой пленнице.
С трудом я выбил цемент. Бедная змея даже не пыталась бежать. Я взял её и, сопровождаемый зеваками, отнёс в павильон к змеям.
Через несколько дней беглянка совсем поправилась. Её красивое коричневатое тело вновь отливало металлическим блеском, движения стали ловкими и быстрыми. Рядом с ней ужи и гадюки казались неповоротливыми лентяями. Ведь по своей красоте и изяществу медянка — принцесса змеиного царства наших лесов.[15]
В 50-х годах меня тут же потчевали блюдом «Битва тигра с драконом», где змеиное мясо готовится вместе с кошачьим. На сей раз нам его не подали (может быть, учитывая вкусы и предубеждения иностранных туристов, которых теперь в Кантоне куда больше, чем прежде). Зато предложили отведать змеиного мяса в блюде с не менее поэтическим названием «Дракон играет с фениксом». Драконом тут была медянка, а роль мифической птицы была предоставлена курице. Целебные свойства ядовитых змей известны в Китае около трех тысячелетий. Об этом свидетельствуют древние книги. Поначалу змей ловили ради их желчи, высоко ценимой врачами китайской народной медицины. Лишь позже стали использовать змеиное мясо для приготовления изысканных блюд. Поставщиком желчи для кантонских аптек был и основатель ресторана «Царь змей» У Мань, открывший это прославленное заведение в 1885 году. Нынче там ежедневно расходуется больше сотни змей. Их закупают в горных районах южных провинций, где издавна существуют артели змееловов. Выше всего ценятся древесная змея, которую в народе называют «трехполоска», а также «лопатоголовая кобра» и «золотое колечко» (разновидность медянки). Мясо их идет на кухню, кожу продают для выделки, а очень ядовитые головы непременно сжигают.[16]
Сосуд разбит, драгоценное миро пролито и с грязью смешано, а лучезарный светильник мирной артистической жизни погас от ядовитого дыхания домашней медяницы.[20]
Самсон покачал головою:
― Меня зелья не берут, ― ответил он просто; и это была правда. В жилах его бежала кровь небывалой чистоты и крепости. Никогда не удалось никому напоить его допьяна. Если бы не лень говорить о себе, он мог бы рассказать ей, как дважды его ужалила змея-медянка, но от укуса не осталось даже опухоли. В Асдоте скупая хозяйка харчевни однажды накормила гостей тухлою рыбой, приправленной так вкусно, что никто не заметил: шестеро умерли после этого пира, но Таиш, хотя съел больше всех, даже на час не занемог.[4]
Весь в поту пробился к длинной камышовой изгороди сада Ваньки Бочара. Дальше некуда. Воткнул саблю в землю, переводя дух: ― Еще покажу… как тут расти!.. Возле самой изгороди что-то живое закопошилось вдруг под опавшим дурманом, копошилось и пищало: «Медянка!..» Гадюка быстро выскользнула и сердито подняла голову с мышенком в пасти. Глаза ― как два злых огонька. Рот разодран жадным стараньем проглотить мышь. Сердце упало. Будто сковали всего; рубил, но все мимо. Змея улепетывала. Но вот ― удачный удар и кольца змеиные забились на месте. Свивались, развивались, хвост хлестал землю. У змеиных кусков ползала и тыкалась в землю головой мышь.[6]
Так и шумит со всех сторон на него прошлогодняя осока, словно грозится, выставила она с коч колючие усы, и чудится Петру Кирилычу, что у каждой кочки на осочной плеши сидит, завившись кольчиком, змея-медяница, и вместе с осокой шипит на него, и тянет к нему жёлтое жало. Почти на самой середине пустоши Пётр Кирилыч остановился и перевёл дух. Ощупал он ногой высокую кочку, нет ли змеи, присел на неё и стал с лица и шеи вытирать пот полою рубахи.[7]
Сам же Михайла рассказывал так, а правда это иль нет ― бог его знает… будто однажды ходил Михайла за грибами и вздумал на пеньке отдохнуть, глядит ― змея-медяница. Михайла её своей святой палочкой тюкнул, змея зашипела, а потом, видно, против палочки всё же не устояла и ― под пенёк, в белоус, а на том самом месте, где она грелась, на пенушке, братцы мои…[21]
― Тебя кто звал, стерва пучешарая?
Схватил ту девчонку за ноги да что есть силы и дернул на себя, в яму. Девчонка от земли отстала, а все пряменько стоит. Потом еще вытянулась, потончала, медяницей стала, перегнулась Костьке через плечо, да и поползла по спине. Костька испугался, змеиный хвост из рук выпустил. Уперлась змея головой в камень, так искры и посыпались, светло стало, глаза слепит. Прошла змея через камень, и по всему ее следу золото горит, где каплями, где целыми кусками. Много его. Как увидел Костька, так и брякнулся головой о камень. На другой день мать его в дудке нашла.[9]
Всходило солнце, и землю в парке покрывала длинная, мокрая от росы, петлистая тень деревьев. Тень была не черного, а темно-серого цвета, как промокший войлок. Одуряющее благоухание утра, казалось, исходило именно от этой отсыревшей тени на земле с продолговатыми просветами, похожими на пальцы девочки. Вдруг серебристая струйка ртути, такая же, как капли росы в траве, потекла в нескольких шагах от него. Струйка текла, текла, а земля ее не впитывала. Неожиданно резким движением струйка метнулась в сторону и скрылась. Это была змея медянка. Ника вздрогнул. Он был странный мальчик. В состоянии возбуждения он громко разговаривал с собой.[10]
В пещере, где я лежал, было сыро, спокойно и темновато, то есть, пожалуй, не темновато, а просто на всем лежали какие-то похожие на плесень скользкие голубые сумерки и сильно пахло землей и грибами. Во все стороны торчали корни, всякие: и прямые, и кривые, и толстые, и тонкие, и черные, и белые, и бурые, и словно покрытые ржавчиной, а на ощупь извилистые и мускулистые, как змеи. Я украдкой тянул к ним руку и думал: «А может, и в самом деле медянка? Она же рыжая». И один раз мне показалось, что корни зашевелились, поползли, я ясно даже помню ощущение ледяной чешуи, скользнувшей мне по лицу. От страха и омерзения я дернулся в сторону и больно ударился о корень, торчавший прямо над головой. Боль была такая, что я с минуту пролежал неподвижно, а потом, весь сотрясаясь от холода и озноба, вылез наружу и на секунду как будто ослеп от открытого яркого солнца.[11]
Летал Жаворонок высоко над землей, под самыми облаками. Поглядит вниз ― сверху ему далеко видно, ― и поет <...> Устал петь, спустился и сел на кочку отдыхать. Вылезла из-под дерева Медянка и говорит ему:
― Сверху ты все видишь, ― это правда. А вот снизу никого не узнаешь.
― Как это может быть? ― удивился Жаворонок.
― Непременно узнаю.
― А вот иди, ложись со мной рядом. Я тебе буду снизу всех показывать, а ты отгадывай, кто идет.
― Ишь какая! ― говорит Жаворонок. ― Я к тебе пойду, а ты меня ужалишь. Я змей боюсь.
― Вот и видно, что ты ничего не знаешь, ― сказала Медянка. ― первое ― я не змея, а просто ящерица; а второе ― змеи не жалят, а кусают. Змей-то и я боюсь: зубы у них такие длинные, и в зубах ― яд. А у меня, гляди-ка: малюсенькие зубки. Я ими не то что от змеи, от тебя и то не отобьюсь. ― А где у тебя ноги, если ты ящерица? ― да зачем мне ноги, если я по земле ползаю не хуже змеи?[12]
На усторонье, за борами смоляное бучило, словно огромный котел с кипящим варом опрокинули. Над трясом, над вечно мокрыми чарусами порою порскнет, выметнется жёлтая змея-медянка ― и скорее назад, в схорон, в клубящийся зев беременной тучи. Потому и на миру истомно, тревожно, кровь едва струит по жилам; не тело, а ком иссохшейся глины, не знаешь, куда его и прислонить, бродишь по двору с дремотной опаскою, будто готовый рассыпаться. Лизаньке тошно, ей жить не хочется, от еды воротит, запах крови преследует, никуда от него не деться.[13]
― «Нет, не в чарке выпито Горе хмельной брагою, Принеслось не тучею Черною из-за моря,
Не из бору выползло
Змеей-медяницею ―
Пришло горе к молодцу
Красною девицею!»[22]
Змея-Медяница, иначе Медянка,
Год целый бывает слепа.
И пусть перед нею любая приманка,
Она неподвижно-тупа.
Но дивные чары Ивановой ночи
Ей острое зренье дают.
Сверкают змеиные рдяные очи,
Смотри, не встречайся ей тут.
Хоть будь ты одет перед нею бронёю, Бороться, надеяться, брось, —
Она, на врага устремившись стрелою,
Его пробивает насквозь.[3]
Змея-Медяница, стара́я меж змей,
Зачем учиняешь изъяны, и жалишь, и жалишь людей?
Ты, с медным гореньем в глазах своих злых,
Собери всех родных и чужих,
Не делай злодейств, не чини оскорбления кровного,
Вынь жало из тела греховного,
Чтоб огонь отравы притих.[3]
Дохну ль в зазывную свирель, Где полонен мой чарый хмель, Как ты, моя змея, Затворница моих ночей, Во мгле затеплив двух очей, Двух зрящих острия,
Виясь, ползешь ко мне на грудь ―
Из уст в уста передохнуть Свой яд бесовств и порчь:
Четою скользких медяниц
Сплелись мы в купине зарниц,
Склубились в кольцах корч.[23]
Чуткое Ухо, почий! Спи, вещун, ― и проснись боговещим!
Мы ― твои стражи, Меламп, мы тебя возлюбили, дубравный, Змеи лесные, подруги твои, со дня, как могилу
Старице ты, медянице, изрыл и родимой земною
Перстью покрыл благочестно закостеневшие кольца.
Мертвую так схоронил ты, а юную дочь ― медяницу
Сам воскормил и на персях своих, согревая, взлелеял. Вечность ты схоронил, о Меламп, и вечность взлелеял.[23]
Отравленный медянки скучным ядом
(своей же прелестью), лысел июнь, ―
и ежели б не в платьице измятом
ты подбегала к врытому коню
и, полосатым промелькнув чулочком,
в рубец ― мизинцем: ― Ну, и коновал! ―
не волновалось бы ничто по точкам,
томления никто бы не знавал…[5]
