Гадюка

Гадюка обыкновенная

Гадю́ка, под которой чаще всего имеется в виду гадю́ка обыкновенная (лат. Vipera berus) — вид ядовитых змей из рода настоящих гадюк, часто встречающийся на территории Европы и Азии. Относительно небольшая ядовитая змея, длина которой вместе с хвостом обычно не превышает 65 см., более крупные экземпляры встречаются в северной части ареала, на Скандинавском полуострове были зарегистрированы змеи длиной более 90 см. Окраска чрезвычайно изменчива. Большая уплощённая голова с закруглённой мордой заметно отграничена от туловища коротким шейным перехватом. Вертикальный зрачок наряду с нависающими надглазничными щитками придают змее злобный вид, хотя к проявлению эмоций они никакого отношения не имеют. Продолжительность жизни гадюки может достигать 15, а по отдельным данным и 30 лет. В отличие от других представителей семейства, гадюка обыкновенная предпочитает более прохладный климат, как следствие, встречается либо на более высоких широтах (вплоть до полярного круга и даже севернее), либо в горах до 2600 м над уровнем моря.

В русском языке само слово гадюка (производное от «гада», один из синонимов змеи вообще) закрепилась устойчивая отрицательная коннотация. Эти пресмыкающиеся считаются олицетворённой метафорой агрессии, коварства, неожиданного нападения и, говоря шире, опасности вообще. Нередко также употребление слова исключительно как бранного.

Гадюка в афоризмах и коротких цитатах

	...гадюка вдвойне гадюка, говорит арабская пословица, когда она шипит средь роз!
	— Эркман-Шатриан, «Чёрная коса», 1857

	Мысль о гадюке мелькнула в голове моей — и что же? Огромная гадюка, которую я обеспокоил, вылезла из сена и, подымаясь на хвост, готова была на меня кинуться.
	— Константин Ушинский, «Гадюка», ~ 1860-е

	Из окна вижу, как чрез дорогу, извиваясь и судорожно подтягиваясь, ползёт гадюка.
	— Пётр Гнедич, «Счастливый день : Страница из летнего дневника», 1892

	На руке у меня висела, изящно согнувшись, маленькая ручная гадюка. Я любил её.
	— Велимир Хлебников, «Ка», 1915

	И в траве гадюка дышит Мерой века золотой.
	— Осип Мандельштам, «Век», 1922

	Гадюка быстро выскользнула и сердито подняла голову с мышенком в пасти. Глаза ― как два злых огонька.
	— Владимир Добровольский, «Собачий лаз», 1922

	Удачно жениться — всё равно, что вытащить с завязанными глазами ужа из мешка с гадюками.
	— Лев Ландау, 1950-е

	Три дня я бегал от всех и отсиживался в гадючьей пещере. И ничего мне так не хотелось в то время, как чтобы я наступил на настоящую гадюку и она меня обязательно ужалила.
	— Юрий Домбровский, «Рождение мыши», 1956

	Серая, иногда ― буроватая, реже ― почти чёрная, средних размеров змея украшена тёмной волнистой полосой вдоль спины. Кончик ее хвоста обычно светлее туловища. На голове ― иксообразный рисунок. Это ― обыкновенная гадюка...
	— Борис Медников, «Рождённые ползать», 1962

	Укусы гадюк, хоть они и очень болезненны, смертельным исходом кончаются чрезвычайно редко.
	— Борис Медников, «Рождённые ползать», 1962

	Революционная ситуация — это когда жаба уже не может, а гадюка уже хочет.
	— Игорь Виттель, 1990-е

	...гадюки не очень любят, когда на них ложатся голым брюхом...
	— Николай Климонтович, «Далее ― везде», 2001

	...сброшенные гадюками шкурки и следы сорок на речном песке должны рассматриваться в качестве элементов дискурса наравне с половыми сношениями...
	— Виктор Пелевин, «Македонская критика французской мысли», 2003

	Могут ли гадюки быть бешеными?
	— Райчел Мид, «Академия вампиров», 2007

	Они отрубили гадюке голову, ножом сделали надрез в шейной части и потянули кожу с тела так ловко, как это делают, снимая с ноги чулок. От змеи остался скелет с бесчисленным количеством позвонков. Японцы быстренько развели костерок и поджарили над ним гадюку.
	— Рим Ахмедов, «Промельки», 2011

Гадюка в научно-популярной литературе, мемуарах и публицистике

...в СССР обитает десять видов ядовитых змей. Серая, иногда ― буроватая, реже ― почти чёрная, средних размеров змея украшена темной волнистой полосой вдоль спины. Кончик ее хвоста обычно светлее туловища. На голове ― иксообразный рисунок. Это ― обыкновенная гадюка, она распространилась на нашем севере в Карелии за полярный круг, а на восток ― до Сахалина. В степной зоне ― от Украины до Алтая ― обитает другой вид ― более светлая степная гадюка. Еще южнее ― на Кавказе и в Закавказьи вместе со степной гадюкой живут три других вида ― кавказская гадюка, рогатая гадюка и гадюка Радде. Укусы гадюк, хоть они и очень болезненны, смертельным исходом кончаются чрезвычайно редко. Иное дело ― их «родственница» гюрза <левантская гадюка>, с которой так легко обращался мой спутник. Кусая, гюрза вводит в рану в среднем 0,06 грамма яда (в 6 раз больше, чем обыкновенная гадюка), причем весьма сильнодействующего. Человек, укушенный змеей из рода гадюк, испытывает сильную боль в месте укуса. Укушенное место отекает, появляются пузыри, заполненные жидкостью, и кровоизлияния. После укуса гюрзы нередки некрозы ― омертвление тканей и долго незаживающие язвы. Ко всему этому прибавляются симптомы общего отравления организма ― сухость и горький вкус во рту, лихорадка, сонливость, бред и в тяжелых случаях ― смерть от тромба в легочных артериях или иной причины.

— Борис Медников, «Рождённые ползать», 1962

Гадюка в мемуарах, письмах и дневниковой прозе

Кувыркнулся я в одну копну, повернулся в ней раза два и вдруг вскочил с ужасом. Что-то холодное и скользкое махнуло меня по руке. Мысль о гадюке мелькнула в голове моей — и что же? Огромная гадюка, которую я обеспокоил, вылезла из сена и, подымаясь на хвост, готова была на меня кинуться. Вместо того чтобы бежать, я стою как окаменелый, будто гадина зачаровала меня своими безвековыми, неморгающими глазами. Ещё бы минута — и я погиб; но Бровко, как стрела, слетел с копны, кинулся на змею, и завязалась между ними смертельная борьба. Собака рвала змею зубами, топтала лапами; змея кусала собаку и в морду, и в грудь, и в живот. Но через минуту только клочки гадюки лежали на земле, а Бровко кинулся бежать и исчез.

— Константин Ушинский, «Гадюка», ~ 1860-е

Ужей от гадюк я легко отличал, остальные мне были почти неизвестны. Но всё равно я охотился на них азартно, меня увлекала конечная цель поединка. Заметив среди травы и кустарников скользящую, извивающуюся ленту змеи, я настораживался и, не подходя близко, палкой подталкивал её в хвост. Змея, мгновенно свернувшись в клубок, выставляла голову и угрожающе шипела, пугая раздвоенным языком. Я знал, что язык не ядовит, ― бояться надо укуса верхней челюсти, где имеются зубы с бороздками для вытекающего яда. Развилкой на конце палки я захватывал голову змеи и мгновенно прижимал к земле. Как бы она ни извивалась, опасности больше не представляла. Двумя пальцами я брал её за голову сзади, чтобы она не могла достать меня ртом, резко поднимал на высоту вытянутой руки и встряхивал, после чего она переставала дёргаться и повисала плетью. В таком виде я тащил ее домой: мне доставляло удовольствие пугать маму и сестренку с братишкой. Мама ругала за опасную забаву, боялась, что змея вдруг вывернется и укусит меня. Просила не убивать невинную жертву ― плохая примета. В приметы я не верил, но самому было жалко лишать жизни такую красоту. Я любовался переливами разных оттенков на гладкой чешуе, украшенной узорами и полосами, ― особенно красив был зелёно-жёлтый амурский полоз. Уходя подальше от территории лагеря, я отпускал свои трофеи с напутствием больше не попадаться.

— Рим Ахмедов, «Промельки», 2011

Был случай, когда одну змею не удалось уберечь. Была это обыкновенная гадюка, толще обычной и очень тяжелая. Нести ее пришлось, придерживая палкой. Перед нашим домом два японца пилили и кололи дрова на зиму. Увидев у меня в руках змею, они оба пришли в чрезвычайное возбуждение. Что-то залопотали на своем языке, потом один из них обратился ко мне с умоляющей просьбой: «О! Тай, тай!» С такой же просьбой подключился второй. Вместо буквы «д» они произносили «т». Поколебавшись, я отдал гадюку им, предупредив, что змея ядовитая. Они отрубили гадюке голову, ножом сделали надрез в шейной части и потянули кожу с тела так ловко, как это делают, снимая с ноги чулок. От змеи остался скелет с бесчисленным количеством позвонков. Японцы быстренько развели костерок и поджарили над ним гадюку. Разделили на четыре части. Две завернули в платочки и спрятали в кармане висящего рядом кителя, а свой кусочек каждый обсосал с величайшим наслаждением на лице. Остатки косточек покидали в костёр и, широко улыбаясь, снова благодарно поклонились мне. Я спросил профессора Абэ: «Разве японцы едят змей?» И рассказал о недавнем случае.

— Рим Ахмедов, «Промельки», 2011

Гадюка в беллетристике и художественной прозе

	Тогда совершилось чудо: Богатырь не шелохнулся. Как и тысячу лет тому назад, голова его неподвижно глядела незрячими глазами на солнце, но уже тех храпов могучих не испускала, от которых некогда содрогалась мать зелёная дубровушка. Подошёл в ту пору к Богатырю дурак Иванушка, перешиб дупло кулаком — смотрит, ан у Богатыря гадюки туловище вплоть до самой шеи отъели. Спи, Богатырь, спи!..
	— Михаил Салтыков-Щедрин, «Богатырь», 1886

— Вы слышали, — продолжает доктор, — Аксай разлился во время бури и пассажирский поезд затопило? Молчу, решившись стоически выдержать медленное поджаривание на огне. Из окна вижу, как чрез дорогу, извиваясь и судорожно подтягиваясь, ползёт гадюка. Доктор тоже на неё смотрит. — Вчера в станице, — задумчиво говорит он, — мальчику выжигали рану: тоже гадюка укусила. Решаюсь выгнать конюха. Долго ли оседлать — а он возится без конца. Но доктор внезапно сам поднимается с места. — До скорого свидания, — говорит он, протягивая руку. — Я вечерком приду, чаю вместе напьёмся.

— Пётр Гнедич, «Счастливый день : Страница из летнего дневника», 1892

Но у меня среди этих зарослей ежевики, среди этих ив, покрытых густыми рыжими волосами корней, где всё было тихо и пасмурно, сурово и серо, где одинокий бражник метался в воздухе, а деревья были тихи и строги, какая-то пыльная трава, точно умоляя, опутала мои ноги и вилась по земле, как просящая милосердия грешница. Я разорвал её нити грубыми шагами, посмотрел на неё и сказал: «И станет грубый шаг силён порвать молящийся паслён». Я шёл к себе; там моего пришествия уже ждали и знали о нём; закрывая рукой глаза, мне навстречу выходили люди. На руке у меня висела, изящно согнувшись, маленькая ручная гадюка. Я любил её.

— Велимир Хлебников, «Ка», 1915

Весь в поту пробился к длинной камышовой изгороди сада Ваньки Бочара. Дальше некуда. Воткнул саблю в землю, переводя дух: ― Еще покажу… как тут расти!.. Возле самой изгороди что-то живое закопошилось вдруг под опавшим дурманом, копошилось и пищало: «Медянка!..» Гадюка быстро выскользнула и сердито подняла голову с мышенком в пасти. Глаза ― как два злых огонька. Рот разодран жадным стараньем проглотить мышь. Сердце упало. Будто сковали всего; рубил, но все мимо. Змея улепетывала. Но вот ― удачный удар и кольца змеиные забились на месте. Свивались, развивались, хвост хлестал землю. У змеиных кусков ползала и тыкалась в землю головой мышь.

— Владимир Добровольский, «Собачий лаз», 1922

	Если болван прочтет стихи, его принимают за поэта. Верят, что ему по душе ветхий дырявый паркет, верят, что он любит мангуст. Верят, что ему лестно доверие гадюки, прогуливающейся под столом у него по ногам. Отдают ему своё сердце — дикий сад, а ему по вкусу только подстриженные газоны. И болван уводит принцессу в рабство.
	— Антуан де Сент-Экзюпери, «Планета людей», 1939

Мне и так все было ясно! Три дня я бегал от всех и отсиживался в гадючьей пещере. И ничего мне так не хотелось в то время, как чтобы я наступил на настоящую гадюку и она меня обязательно ужалила. Я знал наизусть и «Песнь о вещем Олеге», и про смерть Клеопатры, и мне нужно было что-то такое же громкое и смертоносное, мирящее меня со всем миром. А прежде всего ― с ней. И пусть бы меня ужалила тут эта черная, гробовая змея пушкинская. В пещере, где я лежал, было сыро, спокойно и темновато, то есть, пожалуй, не темновато, а просто на всем лежали какие-то похожие на плесень скользкие голубые сумерки и сильно пахло землей и грибами. Во все стороны торчали корни, всякие: и прямые, и кривые, и толстые, и тонкие, и черные, и белые, и бурые, и словно покрытые ржавчиной, а на ощупь извилистые и мускулистые, как змеи. Я украдкой тянул к ним руку и думал: «А может, и в самом деле медянка? Она же рыжая». И один раз мне показалось, что корни зашевелились, поползли, я ясно даже помню ощущение ледяной чешуи, скользнувшей мне по лицу. От страха и омерзения я дернулся в сторону и больно ударился о корень, торчавший прямо над головой. Боль была такая, что я с минуту пролежал неподвижно, а потом, весь сотрясаясь от холода и озноба, вылез наружу и на секунду как будто ослеп от открытого яркого солнца.

— Юрий Домбровский, «Рождение мыши», 1956

Тина заснула к утру, и ей приснилось давно забытое. В детстве Тина вместе с бабкой ездила в горы за хмелем. Хмель свалили зелёной кучей в комнате, где спала Тина. Ребята, играя, бросали в кучу хмеля весёлого щенка. Вдруг щенок завизжал, закружился и через час сдох. Все решили, что щенка ушибли. Через день так же с визгом подох поросёнок, рывшийся в хмеле. Соседи сказали, что с хмелем завезли в дом лесовика, но пришел доктор, разворошил кучу вилами, и оттуда черной стрелой выскочила змея. Доктор убил её. Тина плакала, а доктор успокаивал: ― Чего ж ты сегодня плачешь? Ты бы вчера плакала, когда жила с гадюкой в одной комнате. А теперь тебе радоваться! ― Он шевелил палкой дохлую гадюку. Хмель разобрали и вынесли во двор, но, проходя мимо него, Тина всё поджимала пальцы ног от гадливости. Забытая куча хмеля с чёрной притаившейся гадюкой мучила её до утра. Тина проснулась, когда высокое солнце уже залило комнату и пчела жужжала где-то над ухом.

— Галина Николаева, «Битва в пути», 1959

― Он посмотрел на меня и вдруг сообщил: ― А меня ведь вчера арестовывать приезжали. ― Да что ты! ― воскликнул я, соображая, к чему всё это идёт и как мне в случае чего надлежит поступить. Наверное, на моём лице выразилось что-то подобное, потому что он вдруг посмотрел на меня, грубо усмехнулся и вдруг ударом сапога сбросил мешковину. На срезанных лопухах лежало что-то чёрное, скрученное, чешуйчатое, кольца какой-то довольно большой, как мне показалось ― метра полтора, змеи. Она была ещё жива: кольца вздрагивали, сокращаясь, по ним пробегала длинная дрожь, чешуя блестела мельчайшими чернильными капельками, словно исходила предсмертным потом. ― Да что же это такое? ― спросил я очумело. ― Откуда эта змея? Ведь это совсем даже не… Потапов искоса посмотрел на меня, зло усмехнулся и опять накрыл мешковиной умирающее чешуйчатое тело. ― Вот и весь сказ, ― сказал он твёрдо и скорбно. ― Только всего и было, что вот эта гадючка. Вот она тут и ползала. А когда она ползёт, знаешь, какой она кажется? Написал этот дурак четыре, а мне подумалось: нет, мало, метров шесть в ней будет. «Да, да, ― подумал я. ― Правильно, правильно… Как же это мне сразу не пришло в голову? Об этом и профессор Никольский пишет: когда змея ползёт в траве, она кажется раза в два, а то и в три длиннее, чем есть… Да, так всегда бывает». Я приподнял концом сапога мешковину, разбросал лопухи ― и тогда показалась голова, небольшая, плоская, с широко открытыми, пристальными синими глазами. ― Чёрный полоз, ― сказал я. ― Самый обыкновенный чёрный полоз. Но только большой-большой.

— Юрий Домбровский, «Хранитель древностей» (часть II), 1964

В другой раз мы разбили палатку на берегу Оки и провели чудесный день за рыбалкой, купанием на песчаной отмели и ловлей ужей, которых оказалось в том году по берегам видимо-невидимо. К вечеру уже начались неприятности. Я изготовился было лечь брюхом на распрекрасного ужа, свивавшего кольца в ивняке, как Шурка оттолкнул меня и ударил змею палкой с такой силой, что она как бы расклеилась на две извивавшиеся половины. Оказалось, на этот раз это была гадюка, и легко себе представить, что бы было, не окажись Шурка рядом и не опереди он меня: гадюки не очень любят, когда на них ложатся голым брюхом…

— Николай Климонтович, «Далее ― везде», 2001

После прибытия адвоката Кика сказал, что хочет сделать заявление. Следователи включили свои диктофоны, адвокат — свой, после чего Кика залез на стол и на прекрасном французском языке произнес полуторачасовой монолог, главная мысль которого сводилась к тому, что сброшенные гадюками шкурки и следы сорок на речном песке должны рассматриваться в качестве элементов дискурса наравне с половыми сношениями, джазовыми фестивалями и авиационными бомбардировками. Это произвело на полицейских такое сильное впечатление, что Кика был немедленно отпущен под подписку о невыезде даже без залога.

— Виктор Пелевин, «Македонская критика французской мысли», 2003

Я бросила на него такой же яростный взгляд, что и на Дмитрия. На этот раз он сработал. Мейсон побледнел. — Беликов отвратительный, злобный человек, и его нужно бросить в яму с бешеными гадюками за то ужасное оскорбление, которое он нанес тебе сегодня. — Спасибо. <...> — Могут ли гадюки быть бешеными? — Не вижу причин, почему бы и нет. Все могут, так мне кажется. Хотя… канадские гуси могут быть хуже гадюк. — Канадские гуси смертоноснее гадюк? — Ты когда-нибудь пробовала кормить этих маленьких поганцев? Они жуть какие злые. Если бросить тебя гадюкам, ты умрешь быстро. Но гуси? Это может затянуться на несколько дней. Гораздо мучительнее.

— Райчел Мид, «Академия вампиров», 2007

Гадюка в стихах

Тёмная гадюка (Финляндия)

Ты пройдёшь ещё немного Похъёлы там двор увидишь: Частокол в нем из железа, А вокруг из стали стены, От земли идут до неба И к земле идут от неба, И стоят, как колья, копья Змеи в них переплелися, Вместо прутьев там гадюки, Ящерицы вместо связок И играют там хвостами Да шипят все головами, Дол шипеньем оглашают, Головы приподымают. На земле простерлись змеи, Растянулися гадюки, Вверх подняв язык шипящий, А хвосты внизу качают. Но одна, что всех страшнее, Залегла у входа прямо. Подлинней она, чем балка, Перекладины потолще, Языком шипит высоко, Пасть раскрыла, угрожая Не кому-нибудь другому, Одному тебе, несчастный. <...> Пусть так дети умирают, Но не это смерть героя. Колдовством огонь уйму я, Утомить сумею пламя, Змей сгоню я чародейством, Отгоню гадюк оттуда. Пропахал же поле прежде, Что все змеями кишело, И с гадюками поляну; Змей я голыми руками, Змей держал я просто пальцем, Пальцем я держал гадюку; Змей десятки убивал я И гадюк до сотни чёрных; Кровь змеиная осталась, Жир гадюки здесь на пальцах, Пропаду не так-то скоро, Никогда не попадусь я, Как кусочек, в зев змеиный, В пасть гадюки разъяренной. Сам давить дрянных я буду, Растопчу я этих скверных, Загоню я змей, колдуя, Прогоню гадюк с дороги; Двор тот Похъёлы пройду я И войду в избу свободно...

— Калевала, Руна двадцать шестая

	Гадюка чёрная свисала Дугой с широкого сучка, И пламя солнца освещало Злобную черту её зрачка. Качает ветер купола Могучих сосен и дубов. Молчат цветов колокола В движеньях тихих лепестков.
	— Велимир Хлебников, «Лесная дева», 1911

	Понимаю, что жалит гадюка Заблудившегося порося, Понимаю, что хищная щука Перекусывает карася...
	— Илья Сельвинский, «Не могу понять...», 1919

	Чтобы вырвать век из плена, Чтобы новый мир начать, Узловатых дней колена Нужно флейтою связать. Это век волну колышет Человеческой тоской, И в траве гадюка дышит Мерой века золотой.
	— Осип Мандельштам, «Век», 1922

	Тебе, проходимец, судьбою, дорогой ― болота одни; теперь над тобой, под тобою гадюки, гнильё, западни.
	— Борис Корнилов, «Лес», 1929

	Пальмы стеною и кто-то иной, Кто-то как сила, и жажда, и мука, Кто-то как хохот и холод сквозной ― По лбу и в волосы всей пятерней, ― И утюгом по лужайке ― гадюка. Синие линии пиний.
	— Борис Пастернак, «Будущее! Облака встрепанный бок...», 1931

	На болоте ни звона, ни стука, всё загублено злой беленой; тут жила, по рассказам, гадюка в половину болота длиной. Но не верится всё-таки ― что бы тишина означала сия? Может, гадина сдохла со злобы, и поблекла её чешуя?
	— Борис Корнилов, «Лес над нами огромным навесом...», 1933

	И ящерицы в прорези глазные, и ястребиный глаз на высоте по-разному увидят, как лесные гадюки пробираются к воде. А что земля, как приоткрытый ящик, в другое лето выпустит на нас? О, только бы чудовищ настоящих поберегла, оставив про запас.
	— Михаил Айзенберг, «А по ночам случаются нередко...», 2015

Гадюка в пословицах и поговорках

	У змеи-гадюки чёртушка — батюшка, нечистая сила — матушка! Нет хуже гадины, как змей-гадюк! Гадюку завидишь — глаза навек изгадишь! Не гадюке бы поганой матушку-землю сквернить! Завелась гадюка — весь лес нечистью пропах!
	— русские поговорки

См. также

• Змея
• Змеиный яд
• Животные
• Растения
• Рыбы‎
• Черви
• Млекопитающие
• Птицы
• «Гадюка» — повесть Алексея Толстого 1928 года.
• «Чёрная Гадюка» (телесериал)