У этого термина существуют и другие значения, см. Гроза (значения).
У этого термина существуют и другие значения, см. Осень (значения).
Осе́нняя гроза́, осе́нние гро́зы — сильный осенний дождь (ливень), сопровождаемый столкновением воздушных фронтов и грозовыми явлениями в атмосфере: молнией, громом, сильным ветром и резкими сменами температур.
Осенние грозы в регионах холодного и умеренного климата считаются значительно более редким явлением, чем, к примеру, летние или, тем более, весенние. Постепенное охлаждение атмосферы не способствует активным столкновениям фронтов. Оттого и впечатление, которое они оставляют, значительно более отстранённое и слабое, в больше степени — давящее и депрессивное.
Как образ или метафора осенняя гроза носит лёгкий парадоксальный и элегический оттенок.
Якуб прошедшую грозовую ночь зовет рябиновою. По его мнению, таких бывает три в году: в конце весны ― когда цветёт рябина, в средине лета ― когда начинают зреть на рябине ягоды, и в начале осени ― когда рябиновые ягоды совершенно поспеют. Первую отбыли, будем ждать всех остальных.[9]
Последние летние, переходящие на осень грозы гремят все грознее. От удара огненных стрел Ильи-пророка из каменных гор выбегают, по народному верованию, родники и быстрые речки, не замерзающие даже в студеную зимнюю пору. Им приписывается чудодейная сила-мочь; их называют на только «гремячими», но в некоторых местностях даже и «святыми».
— Аполлон Коринфский, «Народная Русь : Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа — Илья пророк», 1901
Многие верили, что героизм любви, трагедия смерти победят упадочность заката века. Но нет: ведь грозы не освежают осенью, горячий тиф благотворен лишь в юности. «Есть разные волнения, ― метко писал об этом К. Леонтьев. ― Есть волнения во время, ранние, и есть волнения не во время, поздние. Ранние способствуют созиданию, поздние ускоряют гибель народа и государства». После войны не наступило мира.[3]
Мне вспоминается первая ночь любви Ады и Кристофа. За окнами бушевала гроза, слетала с деревьев осенняя золотая шелуха листьев, и выл ветер в трубах; так хорошо было в комнате. Столько счастья и красоты. Р. Роллан не остановился на этом, на этом нельзя останавливаться, потому что для современности такие вещи уже не современны: они оставлены новому миру умершей страной «голубого цветка», окончательно рассыпавшимися руинами прошлого.[10]
― Впрочем, хороший мой, зови священника, будем служить молебен… Только нельзя же так прямо, без совета с врачом. Пошли за Карлом Иванычем… Все может статься в пути, ну, хоть бы гроза…
― Но какая же, бабушка, гроза осенью, в конце августа? ― отозвалась Аврора.
― Не твое дело… бывают случаи и в сентябре…[2]
Твое горе пройдет, и ты его забудешь, и на книжках Чехова сколько раз еще будешь писать новые имена. Твоя любовь, как гроза весенняя. Погремела, и ушла, и еще придет, еще много раз. Я сегодня в поэзию ударилась, самой смешно, а на душе такая тоска, ― хуже, и тоски нет, а так, бесчувствие, умирание. Надо мной тоже гроза прошла, только осенняя, без влаги и дождя, с одними сухими молниями. Сейчас сжала руки, закусила губы.
— Александр Тришатов, «Отдание молодости» (рассказ), 1912
Дул свежий ветер. Он со свистом пролетал мимо ушей, пенил голубые волны и ласково трепал ярко-красное полотнище флага, который стройно высился над лагерем, над крепкой скалой, над гордою Алькиной могилой…
В ту светлую осень крепко пахло грозами, войнами и цементом новостроек. Поезд мчался через Сиваш, гнилое море, и, глядя на его серые гиблые волны, Натка вспомнила, что где-то вот здесь, в двадцатом, был убит и похоронен их сосед...[4]
Глухой сумрак прошел внезапной волной по листве. Золото меркло. Воздух тускнел. Далекий грозный ропот прокатился от края до края лесов и замер где-то над гарями. Берг не оборачивался.
— Гроза заходит! — крикнул Ваня. — Надо домой!
— Осенняя гроза, — ответил рассеянно Берг и начал работать еще лихорадочнее.
Гром расколол небо, вздрогнула черная вода, но в лесах еще бродили последние отблески солнца. Берг торопился.
Ваня потянул его руку:
— Глянь назад. Глянь, страх какой!
Берг не обернулся. Спиной он чувствовал, что сзади идет дикая тьма, пыль, — уже листья летели ливнем, и, спасаясь от грозы, низко неслись над мелколесьем испуганные птицы.
Берг торопился. Оставалось всего несколько мазков.
Ваня схватил его за руку. Берг услышал стремительный гул, будто океаны шли на него, затопляя леса.
Тогда Берг оглянулся. Черный дым падал на озеро. Леса качались. За ними свинцовой стеной шумел ливень, изрезанный трещинами молний. Первая тяжелая капля щелкнула по руке.[11]
Опасаясь, чтобы в ночное время буря не расшвыряла суда, Корнилов приказал на «Константине» через каждые полчаса пускать ракеты, в ответ на которые остальные суда должны были зажигать фальшфейеры. Эта перекличка огней в ревущей темноте показывала ему, держатся ли суда соединенно. Шквалистый ветер то с дождем, то с градом раскачивал суда и тешился ими всю ночь, а к утру 2 ноября началась гроза, не совсем обычная поздней осенью на юге, ― сверкали ослепительные молнии, и гром гремел, как канонада боя. Когда рассвело настолько, что стали видны очертания судов, Корнилов дал сигнал: «Все ли благополучно?» ― и был обрадован, получив даже и от двух своих ветеранов ответ: «Все в исправности».[12]
Прошло минут двадцать, а они не спали, и оба это знали. В комнате было темно, в окно виднелось черное небо. Стал задувать ветер за стеной. Вдруг занавеска на окне осветилась на короткое мгновение. Агеев подумал было, что кто-то снаружи провел по стене дома, по занавеске, лучом фонарика, но еще через три-четыре секунды мягко заворчал гром.
― Гроза! ― тихо сказала Вика, села и стала смотреть в темное окно. ― Осенняя гроза.
Опять мигнуло и заворчало, потом ветер улегся, и тут же пошел сильный дождь, и в водосточной трубе загудело.
― Дождь, ― сказала Вика. — Я люблю дождь. Я люблю думать, когда дождь.[13]
Цирк еще спал, тишина владела цирком, и только изредка ко мне сюда доносилось легкое весеннее погромыхивание, словно невдалеке собиралась освежающая первая гроза и для начала рассыпала по небу, раскатывала над полями первые громовые шары. Но это было не так, сейчас стояла осень, осенью гроз не бывает, и я отлично знал, откуда эти мощные звуки, долетающие сюда под крышу, я знал, что это Цезарь, царь зверей, старый, с пломбированными зубами лев плохо спит, мучимый ревматизмом, и что сейчас бедняга, наверное, уснул и ему снится ростовский цирк ― там было тепло и там у него осталась одна знакомая, больная астмой сторожиха. Он тосковал по ней.[6]
Среди ночи я выгляну в окно, увижу, что собирается низкий дождь, а с повети пахнет холодом и где-то деловито погромыхивает короткая поздняя осенняя гроза. Значит, завтра не выходить в поле. И я налью каждому по полному стакану пива и поставлю у каждого изголовья. И только синица, бесшумно вспархивая в темноте по комнате, будет садиться порой и на тот и на этот стакан и обмакивать в пиво свой веселый внимательный нос.[14]
Ослепительная, каленая молния прочертила черную просеку дороги впереди. Потом где-то в стороне тяжко грохнуло и покатилось, и покатилось в сузем… Шла запоздалая осенняя гроза, и Михаил вдруг вспомнил отца, его последний наказ: «Сынок, ты понял меня? Понял?» Тридцать лет назад сказал ему эти слова отец. Сказал в тот день, когда уходил на войну, и тридцать лет он ломал голову над ними, а вот теперь он их, кажется, понял…[7]
Кроме того, пошли дожди. Сейчас я лежу в палатке, по которой сыплет нудный, затяжной дождь. Полотно палатки желтого цвета, поэтому кажется, что оно освещено солнцем. А на самом деле темный, унылый, дождливый день, низкие тучи грязного цвета, всюду лужи, покрытые концентрическими кругами и белыми пузырями дождя, похожими на рыбьи глаза. Боюсь, что бумага, на которой я пишу это письмо, промокнет и Вы ничего не разберете. Временами ворчит гром поздней осенней грозы: такое впечатление, что по низким тучам проезжает какой-то небесный обоз.[8]
― Как золото очищается огнем, так человек болезнью очищается от греха!
Глухо пророкотал гром, эхо его пустой бочкой прокатывается по горам ― я крещусь невольно, ибо всем ведомо, что осенние грозы в Шваце не к добру. Хюттер чертит мелом круг, пыхтя, бормочет:
― Красная тинктура ― великий магистерий ― избавит достойных навсегда от болезней, старости и смерти.[15]
Как хладной осени рука С опустошительной грозою Лишает прелести цветка Своей безжалостной косою, ―
Так ты безжалостной судьбой
Лишен веселья в жизни бренной.
Цветок заблещет вновь весной,
Твое ж страданье неизменно![1]
Поверьте мне: с надеждой тайной Стиху я верю своему; Быть может, прихотью случайной Дано значение ему.
Так точно, в час осенней тучи,
Когда гроза деревья гнет, Листок бесцветный и летучий
Вас грустным лепетом займет.[16]
— Афанасий Фет, «Поверьте мне: с надеждой тайной...», 1842
Цирк вздрогнул, зашумел, очнулся,
Как лес осеннею грозой, ―
И зверь испуганно метнулся,
Прижавшись к двери роковой…[17]
Плачет девочка̀-малютка у окна больших хором,
А в хоромах смех веселый так и льется серебром.
Плачет девочка и стынет на ветру осенних гроз,
И ручонкою иззябшей вытирает капли слез.[18]
Я помню: миновало лето, Казалось, птичья песня спета. Но вдруг над самой головой Не в зонах, не в предместьях где-то Раздался голос громовой.
Гроза под осень. Редкий случай.
Тут ждешь морозца, ждешь ледка,
И вдруг несется вихрь могучий.
Она идет издалека. Она пришла! Чего же лучше, И надвое разъялась тьма. Каких-то букв летели тучи С библиотечного холма.
В какой-то пруд с водой закисшей
Пришелся молнии удар.
Какой-то сыч под ветхой крышей,
Очнувшись, выкрикнул: «Пожар!» И, опьяненные озоном, Скакали дети там и тут По пламенеющим газонам, Как будто вновь они цветут.
Я, головы не подымая,
Стоял на Каменном мосту
И, грому этому внимая,
Вдруг ощутил, что я расту.[5]
.svg){kind=logo}
