Цитаты о Вольтере

Здесь представлены цитаты других людей о Вольтере (1694—1778) и его творчестве в целом.

В философии Вольтер осуществил синтез основных положений деизма, исходя из существования непознаваемого Бога как первопричины материального и идеального миров. Утверждая объективную реальность божественной субстанции, Вольтер считал её принципиально отличной от потенциальной бесконечности природы. <…> Вольтер совершает логическую формализацию деизма, приближая его к строгой ньютонианской схеме, согласно которой Бог действует по всеобщим законам механического движения. — парафраз предшественников

— К. Е. Ям

XVIII век

	Твои божественные строки Под шум и свист газетной склоки Огню пытаются предать…
	— Пьер Бомарше

	Не надо быть выдающимся физиономистом, <…> чтобы судить о качествах ума по выражению и чертам лица <…>. Так, например, часто отмечалось, что в портрете одного знаменитого поэта совмещается наружность негодяя с огнём Прометея.
	— Жюльен Ламетри, «Человек-машина», 1747

	… лучшие его трагедии <…> есть некое сокровище стихотворства. Как «Генрияда», так и трагедии его важностью, сладостью, остротой и великолепием наполнены. Склад его летуч, слова избранны, изъяснения проницательны, а всё то купно показывает в нём великого стихотворца.
	— Александр Сумароков, примечания к «Двум эпистолам», 1747

Если интерес к философии в наш век более широк среди народа, чем в любой иной век, то этим мы [больше] обязаны <…> г-ну де Вольтеру, который, наполнив философией свои пьесы и все остальные свои произведения, привил публике вкус к философии и научил огромное множество людей понимать её достоинства и искать её в сочинениях других авторов.Si l'esprit philosophique s'est plus généralement répandu dans ce siècle que dans aucun autre, c'est une obligation que nous avons <…> à M. de Voltaire, qui, en répandant la philosophie dans ses pièces de théâtre et dans tous ses écrits, en a fait naître le goût dans le public, et a mis la multitude en état d'en sentir le prix et de goûter les ouvrages des autres.

— Фридрих Мельхиор Гримм, «Литературная, философская и критическая переписка», август 1754

	Высота, которая отделяет Вас от всех других писателей, не должна позволить Вам заметить какую-либо разницу между ними.
	L’élévation qui vous sépare de tous les autres écrivains ne doit vous laisser apercevoir aucune différence entre eux.
	— Клод Адриан Гельвеций, письмо Вольтеру, 1758

	Господин де Вольтер часто читал с намерением и выгодой для себя, особенно те книги, которые, казалось, совсем забыты. <…> Он извлекал из этих незнакомых копей драгоценные камни…
	— Эли Фрерон, около 1767

	Екатерина II уже много обязана племяннику аббата Базена за всё лестное, распространяемое им касательно её.
	— Екатерина II, письмо Вольтеру около 11 (22) декабря 1767

	Посредственность, доведённая до степени совершенства.
	La perfection de la médiocrité.
	— Никола Трюбле

	Вальтер умер иезуитом; а было ли у него хоть малейшее подозрение?
	Voltaire lui-meme est mort jesuite; en avoit-il le moindre soupçon?
	— Никола де Боннвиль, «Иезуиты, изгнанные масонством, и кинжал их, сломленный масонами»

	Волтер божественно перу повелевал.
	— Иван Хемницер, «На Волтера»

	… тот осьмидесятилетний старик старался своими, во всей Европе жадно читаемыми, сочинениями прославить Россию, унизить врагов её и удержать деятельную вражду своих соотчичей, кои тогда старались распространить повсюду язвительную злобу противу дел нашего отечества, в чём и преуспел.
	— Екатерина II, письмо А. В. Храповицкому 17 сентября 1789

Вольтер писал для читателей всякого рода, для учёных и неучёных; все понимали его, и все пленялись им. Никто не умел столь искусно показывать смешного во всех вещах, и никакая философия не могла устоять против Вольтеровой иронии. Публика всегда была на его стороне, потому что он доставлял ей удовольствие смеяться! — Вообще в сочинениях Вольтеровых не найдём мы тех великих идей, которые Гений Натуры, так сказать, непосредственно вдыхает в избранных смертных; но сии идеи и понятны бывают только немногим людям, и потому самому круг действия их весьма ограничен.

— Николай Карамзин, «Письма русского путешественника», 2 октября 1789

	… из всех писателей он может похвастаться наибольшим числом приобретенных сторонников.
	— Маркиз де Сад, «Философия в будуаре», 1795

Дени Дидро

	Вы пожали все лавры, и мы, бедные рекруты, идя по вашим стопам, подбираем там и сям отдельные листочки, которыми вы пренебрегли и которые мы, вместо кокарды, гордо прицепляем к уху. <…> Хорошо, что те, <…> которые собираются сделать глупость, знают, что на берегу Женевского озера; живёт человек, вооружённый длинным кнутом, конец которого может настигнуть их и здесь.
	Vous avez fait la moisson de tous les lauriers ; et nous allons glanant sur vos pas, et ramassant par-ci par-là quelques petites feuilles que vous avez négligées et que nous nous attachons fièrement sur l’oreille, en guise de cocarde, pauvres enrôlés que nous sommes ! <…> Il est bon que ceux <…> qui sont tentés de faire des sottises sachent qu’il y a sur les bords du lac de Genève un homme armé d’un grand fouet, dont la pointe peut les atteindre jusqu’ici.
	— письмо Вольтеру 28 ноября 1760

	Нет ни одного мало-мальски благоразумного человека, который не простил бы фанатизму, что он сокращает ему жизнь, если бы отнятые у него годы можно было отдать вам. Если мы вам не помогаем сокрушить зверя, то лишь потому, что мы находимся у него в когтях…
	Illustre et tendre ami de l’humanité, je vous salue et vous embrasse. Il n’y a point d’homme un peu généreux qui ne pardonnât au fanatisme d’abréger ses années, si elles pouvaient s’ajouter aux vôtres. Si nous ne concourons pas avec vous à écraser la bête, c’est que nous sommes sous sa griffe…
	— письмо Вольтеру лета 1766

	Кто знает хотя бы одно крылатое слово из философских сочинений Вольтера? Никто. Между тем как тирады из «Заиры», «Альзиры», «Магомета» и прочих — на устах людей всех состояний, начиная от самых высокопоставленных и кончая самыми простыми.
	Qui est-ce qui sait un mot des petits papiers philosophiques de Voltaire? personne ; mais les tirades de Zaïre, à'Alzire, de Mahomet, etc., sont dans la bouche de toutes les conditions, depuis les plus relevées jusqu'aux plus subalternes.
	— «О терпимости»,1774 («Философские, исторические и другие записки различного содержания»)

XIX век

Если б Вольтер был напитан духом религии; <…> если б не бросался во все роды и за всеми предметами, — то в его поэзии было бы несравненно более мужества и силы, а проза его приобрела бы ту скромность и важность, которых столь часто недостаёт в ней. Этот великий человек имел несчастье провести свою жизнь в кругу посредственных писателей, которые, всегда готовые аплодировать ему, не могли предупредить его о его погрешностях. — часть вторая, книга I, гл. V

— Франсуа Рене де Шатобриан, «Гений христианства», 1802

Ферней! Святой предел, Где <…> титана обитает тень, Где смертных вёл тропой бессмертных дел На штурм небес отважившийся гений. Здесь разум на фундаменте сомнений Дерзнул создать мятежной мысли храм, И если гром не сжёг её творений, Так, значит, не впервые небесам Улыбкой отвечать на все угрозы нам. <…> Протей был — вечно новый, Изменчивый, ни в чём не знавший уз, Шутник, мудрец, то кроткий, то суровый, Хронист, философ и любимец муз, Предписывавший миру мненья, вкус, Оружьем смеха исправлявший нравы, Как ветер вольный, истинный француз, Прямой, коварный, добрый, злой, лукавый, Бичующий глупцов, колеблющий державы. — перевод В. В. Левика

— Джордж Байрон, «Паломничество Чайльд-Гарольда» (III, 105-6), 1816

	… остроумие Вольтера было лёгким, игривым и словесным. Свифтовское остроумие было остроумием рассудка; раблезианское — остроумием безрассудства; вольтеровское же — остроумием безразличия к тому и другому.
	… Voltaire's wit was light, sportive, and verbal. Swift’s wit was the wit of sense; Rabelais', the wit of nonsense; Voltaire’s, of indifference to both.
	— Уильям Хэзлитт, «Чтения об английских поэтах» (Lectures on the English Poets), VI, 1818

	В садах разума не осталось цветка, которого не изгадила бы эта гусеница.
	Il n'y a pas dans les jardins de l'intelligence, une seule fleur que cette chenille n'ait souillée.
	— Жозеф де Местр, «Санкт-Петербургские вечера» (Les soirées de St.-Pétersbourg), 1821

	… невольная, но возвышенная стачка (согласие) <…> гениев, которые <…> все в некотором отношении подвластны общему духу времени <…>. Возьмите, например, Вольтера и Руссо, двух антагонистов; они во многом друг другу противоречили; часто, может быть, заблуждались, каждый по своему направлению, но не найдётся ли и у них во многом возвышенная стачка?..
	— Пётр Вяземский, «Сонеты Мицкевича», 1827

	… небольшие стихотворения, обращённые к разным лицам, без сомнения, принадлежат к самым лучшим его вещам. В них нет ни строчки, которая не была бы полна остроумия, ясности, весёлости и прелести.
	— Иоганн Эккерман, «Разговоры с Гёте в последние годы его жизни, 1823—32»

	У Вольтера была сумасбродная и преступная цель, и потому он видел только одну сторону вопроса, одно то, что мог он употребить как оружие против предмета своей ненависти. Между тем, никто так не пользовался двусмысленностию слов, как сам Вольтер; все его мнения завёрнуты в эту оболочку.
	— Владимир Одоевский, «Русские ночи» (эпилог), 1844

Церковь явилась иерархией, стало быть, поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства между людьми, — чем продолжает быть и до сих пор. Но смысл христова слова открыт философским движением прошлого века. И вот почему какой-нибудь Вольтер, орудием насмешки погасивший в Европе костры фанатизма и невежества, конечно, более сын Христа, плоть от плоти его и кость от костей его, нежели все ваши попы, архиереи, митрополиты, патриархи.

— Виссарион Белинский, письмо Николаю Гоголю 15 июля 1847

	У меня и [в гимназии] было настолько ума, чтоб видеть в Волтере ловкого остроумца, но далеко не глубокого человека. Волтером не могли восхищаться полные и зрелые умы, им восхищалась недоучившаяся молодёжь.
	— Николай Гоголь, черновик ответного письма Белинскому июля — августа 1847

	Только дураки могут восхищаться им, только негодяи могут его уважать.
	— Луи Вейо

	Вольтер, услужливо носивший светильник впереди великих мира, этим же светильником освещал и их наготу.
	— Генрих Гейне

	Остроумие <…> несовместимо с истинной поэзией. У кого было больше остроумия, чем у Вольтера, и кто был менее поэтом?
	L'esprit <…> est incompatible avec la vraie poésie. Qui a eu plus d'esprit que Voltaire et qui a été moins poète ?
	— Гюстав Флобер, письмо Луизе Коле 15 июля 1853

Зачем же упрямо видеть шута в человеке, который был фанатиком? <…> этот человек представляется мне пылким, одержимым, убеждённым, превосходнейшим. Его клич «Раздавите гадину» производит на меня впечатление призыва к крестовому походу. Его ум был осадной машиной. И что побуждает меня любить его ещё нежнее, так это отвращение, которое внушают мне вольтерьянцы — люди, смеющиеся над всем великим. А он разве смеялся? Он скрежетал зубами!

— Гюстав Флобер, письмо Э. Роже де Женнет, 1859—1860 (?)

	… смех Вольтера бил и жёг, как молния.
	— Александр Герцен, «Very dangerous!!!», май 1859

	— Меня самого волтерьянцем обозвали — ей-богу-с; а ведь я, всем известно, так ещё мало написал-с… то есть крынка молока у бабы скиснет — всё господин Вольтер виноват! Всё у нас так-с. — Ну, нет! — заметил дядя с важностью, — это ведь заблуждение! Вольтер был только острый писатель; смеялся над предубеждениями; а вольтерьянцем никогда не бывал! Это всё про него враги распустили.
	— Фёдор Достоевский, «Село Степанчиково и его обитатели», май 1859

	Пока есть всякие Аруэ, будут и Мараты. Пока есть бумагомаратели, переводящие бумагу, будут и мерзавцы, которые убивают… — слова персонажа-монархиста
	Tant qu’il y aura des Arouet, il y aura des Marat. Tant qu’il y aura des grimauds qui griffonnent, il y aura des gredins qui assassinent…
	— Виктор Гюго, «Девяносто третий год», 1874

	… стал властителем дум Вольтер, это историк, подхватывающий приказы государственных канцелярий, низкий льстец придворных куртизанок, мастер играть на чувствительности читающей публики, ловкий подделыватель событий своего времени, бездарный автор шаблонных трагедий, поэзии для коммивояжёров…
	… se plaçât sous l’invocation de Voltaire, de cet historien prenant le mot d’ordre des chancelleries, de ce bas flatteur des courtisanes de la cour, de cet exploiteur de la sensibilité publique, de ce roublard metteur en œuvre de l’actualité, de ce poncif faiseur de tragédies, de ce poète de la poésie de commis voyageur…
	— Эдмон Гонкур, «Дневник», 11 апреля 1878

	Все [заимстованные Вольтером для философских повестей] историйки были рассказаны на многих языках ещё до французского — языка настолько гибкого и настолько живого, что на нём они прозвучали заново…
	— Гастон Пари

	[Всё изучив и рассмотрев, он ничего не углубил.] Кто он — оптимист или пессимист? Верит ли он в свободу воли или в судьбу? Верит ли в бессмертие души? Верит ли в бога? Отрицает он метафизику полностью, являясь в какой-то мере агностиком, или отвергает её лишь до известного предела; иными словами, метафизик ли он?
	— Эмиль Фаге

Александр Пушкин

	О Вольтер! о муж единственный! Ты, которого во Франции Почитали богом некиим, В Риме дьяволом, антихристом, Обезьяною в Саксонии!
	— «Бова», 1814

	Сын Мома и Минервы, Фернейский злой крикун, Поэт в поэтах первый, Ты здесь, седой шалун! Он Фебом был воспитан, Издетства стал пиит; Всех больше перечитан, Всех менее томит; Соперник Эврипида, Эраты нежный друг, Арьоста, Тасса внук <…>. Он всё: везде велик Единственный старик!
	— «Городок», 1815

Ничто не могло быть противуположнее поэзии, как та философия, которой XVIII век дал своё имя. <…> любимым орудием её была ирония холодная и осторожная и насмешка бешеная и площадная. Вольтер, великан сей эпохи, овладел и стихами, как важной отраслию умственной деятельности человека. Он написал эпопею, с намерением очернить кафолицизм. Он 60 лет наполнял театр трагедиями, в которых, не заботясь ни о правдоподобии характеров, ни о законности средств, заставил он свои лица кстати и некстати выражать правила своей философии. Он наводнил Париж прелестными безделками, в которых философия говорила общепонятным и шутливым языком, одною рифмою и метром отличавшимся от прозы, и эта лёгкость казалась верхом поэзии; наконец <…> весь его разрушительный гений со всею свободою излился в цинической поэме <…>. Влияние Вольтера было неимоверно. Следы великого века <…> исчезают. Истощённая поэзия превращается в мелочные игрушки остроумия; роман делается скучною проповедью или галереей соблазнительных картин. Все возвышенные умы следуют за Вольтером. Задумчивый Руссо провозглашается его учеником; пылкий Дидрот есть самый ревностный из его апостолов.

— «О ничтожестве литературы русской», 1834

Недавно издана в Париже переписка Вольтера с президентом де Броссом. Она касается покупки земли, совершенной Вольтером в 1758 году. Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства. Мы с любопытством рассматриваем автографы, хотя бы они были не что иное, как отрывок из расходной тетради или записка к портному об отсрочке платежа. Нас невольно поражает мысль, что рука, начертавшая эти смиренные цифры, эти незначащие слова <…> написала и великие творения, предмет наших изучений и восторгов. Но, кажется, одному Вольтеру предоставлено было составить из деловой переписки о покупке земли книгу, на каждой странице заставляющую вас смеяться, и передать сделкам и купчиям всю заманчивость остроумного памфлета. Судьба на столь забавного покупщика послала продавца не менее забавного. <…> В этих дружеских письмах де Бросс обнаружил необыкновенный талант, [что] <…> ставит его книгу выше всего, что писано было в том же роде. <…> Вольтер, во всё течение долгой своей жизни, никогда не умел сохранить своего собственного достоинства. <…> Наперсник государей, идол Европы, <…> Вольтер и в старости не привлекал уважения к своим сединам: лавры, их покрывающие, были обрызганы грязью. Клевета, преследующая знаменитость, но всегда уничтожающаяся перед лицом истины, вопреки общему закону, для него не исчезала, ибо была всегда правдоподобна. <…> Что из этого заключить? что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества;..

— «Вольтер», 1836

1830-е

Ныне — когда дух человеческий, отрекаясь от сыновней любви к Бесконечному, предаётся весь самому себе — он обрекает себя в добычу неумолимому эгоизму, который, изощряя жало своё на всё сущее, погребает наконец самое Я своё под развалинами подкопаннаго им бытия и гибнет в бездонной пучине мрачного ничтожества. Таковое поэтическое отступничество в наши времена породило в области подновлённого классицизма — Вольтера; в области же обмоложенного романтизма — Байрона. Сии две зловещие кометы, производившие и производящие доселе столь сильное и столь пагубное давление на век свой, несмотря на их видимое друг от друга различие, отсвечивают мрачное пламя одной и той же эстетической преисподней. Кощун французский представляет печальное зрелище духа, который, прорвавшись вне себя, на безбрежный океан бытия, и не имея пред очами путеводительной звезды, коей мог бы ввериться — закруживается и начинает вымещать своё бесприютное скитание шутовским глумлением и арлекинскими выходками против всего, что ни попадается под руки. И так им выражается не что иное, как уродливое искривление отпадшего классического духа.

— Николай Надеждин, «О настоящем злоупотреблении и искажении романтической поэзии», январь 1830

	… истощал гений свой на построение чудных гротесков, коим долго-долго жить и пережить многие великолепные здания!
	— Николай Надеждин, рецензия на главу VII «Евгения Онегина», апрель 1830

Сатанинское владычество Вольтера было действительно, потому что выразило собою момент не только целого народа, но и целого человечества. Это был человек могущий, которого мысль и слово имели несчастное, но в то же время действительное значение. <…> Вольтер был подобен сатане, освобождённому высшею волею от адамантовых цепей, которыми он прикован к огненному жилищу вечного мрака, и воспользовавшемуся кратким сроком свободы на пагубу человечества;..

— Виссарион Белинский, «Краткая история Франции до Французской революции. Сочинение Мишле», 1838

Дневник братьев Гонкур

Вольтер бессмертен, а Дидро только известен. Почему? Вольтер похоронил эпическую поэму, рассказ, короткий стих, трагедию. Дидро открыл современный роман, драму и художественную критику. Один — последний дух старой Франции, другой — первый гений новой Франции. — 11 апреля 1858

… «Племянник Рамо» <…> что за книга, какое гениальное проникновение в человеческую совесть! Потрясающее опровержение приговора потомства: будто бы Дидро — второстепенная знаменитость, почти сомнительная, Дидро, этот Гомер современной мысли, блекнет рядом с Вольтером, покорившим весь свет, своё время и будущее, Вольтером — мозгом Национальной гвардии, не более того! — 13 апреля 1858

Какое чёрствое сердце, какой бешеный эгоизм ума, — да это адвокат, а не апостол! Вольтер — это скелет человеческого я! — 26 июня 1859

Вовсю спорят о Вольтере. Мы оба, единственные, кто, отделяя писателя от полемиста, от его деятельности и влияния в области общественной и политической, оспариваем его литературные заслуги… <…> журналист, и ничего более, он остроумен, но это остроумие не лучше, чем у всех верящих в духовную любовь пожилых женщин того времени… <…> Его исторические произведения? Но это ложь, условная помпезность старых историков <…>! Чего стоят его 80 томов рядом с «Племянником Рамо» и «Это не сказка», — романом и рассказом, увлекшими за собой все романы и все рассказы XIX века. — 28 марта 1863

Эти вечные россказни о том, что у Вольтера начиналась лихорадка в годовщину Варфоломеевской ночи. Чтобы он был таким чувствительным? Как бы не так! Чтобы он был таким добрым, нежным? Достаточно посмотреть на его губы на статуе Гудона! Дай-ка я тоже окрещу тебя: Вольтер, ты Сатана-Прюдом. — 27 сентября 1867

1860-е

К 1978 году, предсказал Стендаль, Вольтер превратится во второго Вуатюра, и полуидиоты сделают из него своего божка. К счастью, Стендаль возлагал слишком большие надежды на будущие поколения: полуидиоты? Да сейчас не осталось никого, кроме полных идиотов, и Вольтера обожествляют не более, чем кого-либо другого. Оставаясь в рамках нашей метафоры, я бы сказал, что Вольтер был всего лишь кабинетным генералом, он давал сражения, не покидая своей комнаты и особо не рискуя. Его ирония, в общем-то, не такое уж опасное оружие, она иногда била мимо цели, и люди, убитые им, жили дольше, чем он сам. <…> он олицетворял французский язык, орудовал им с той же элегантностью и сноровкой, что выказывали когда-то в манеже подручные полкового учителя фехтования, проводя упражнения со стенкой; потом на поле боя обязательно находился неловкий рекрут, который в первой же схватке, делая выпад, убивал мэтра. Одним словом, как оно ни удивительно для человека, так хорошо писавшего по-французски, Вольтер на самом деле не был храбрецом.

— Жюль Верн, «Париж в XX веке», 1863

	Лишь тогда Франция будет свободна, когда на площади Людовика XV воздвигнут статую Вольтера.
	La France ne sera libre, que lorsque Voltaire aura sa statue sur la place Louis XV.
	— Шарль Огюстен Сент-Бёв, 28 марта 1863

	Рабле, Мольер и Вольтер, эта троица разума, <…> Рабле — Отец, Мольер — Сын, Вольтер — Дух Святой, этот тройной взрыв смеха, галльского — в шестнадцатом веке, человеческого — в семнадцатом, всемирного — в восемнадцатом…
	— Виктор Гюго, «Париж», 1867

XX век

	Уже сама его жизнь в Ферне была борьбой с предрассудками, где против него стояло все общество, а за его спиной — то же самое общество, аплодирующее, вдохновляющее, поддерживающее.
	— Юлиус Фучик, рецензия из записных книжек на «Кандида», 1919

Из [«Сказки о бочке»] прямо и непосредственно выходят антихристианские памфлеты Вольтера. И если по чёткости и сознательности своей сатиры Вольтер стоит много выше Свифта, то по глубине и страсти он остаётся решительно позади, потому что подтекст «Сказки о бочке» уже содержит в себе тот разрушительный нигилизм, ту беспросветность отчаянья человека, очутившегося в ночи сгущающегося, рождающегося капитализма…

— Дмитрий Святополк-Мирский, «Свифт», 1935

	В своих повестях Вольтер решительно отходит от стеснительных правил классицизма, которым он ревниво следовал в драматургии. Перед нами новая, неповторимо своеобразная повествовательная форма, характерная тем, что в ней старые, прописные схемы уступают место свободной фантазии художника.
	— Израиль Миримский, предисловие к «Царевне Вавилонской», 1955

Почему автор избирает такой своеобразный и потаённый философский жанр?! Чтобы с наибольшей свободой подчеркнуть то, что в эссе может показаться читателю опасным, шокирующим или отвратительным. Более того, чем глубже погружается читатель в мир, где царит чистейшее безумие, тем скорее подчиняется автору, тем лучше воспринимает предлагаемые ему истины. <…> В восемнадцать лет Вольтер верил, что он оставит по себе память как большой трагический актёр; в тридцать — как крупный историк; в сорок — как эпический поэт. Он и не думал, создавая в 1748 году «Задига», что в 1958 году люди с удовольствием будут читать эту маленькую повесть, тогда как «Генриада», «Заира», «Меропа», «Танкред» будут покоиться вечным сном на полках библиотек. <…> Те, кто не осмеливался нападать на теологию Вольтера, обвиняли его в плагиате. Это всегда самый лёгкий способ опорочить великого писателя <…>. Стиль у Вольтера всегда насмешлив, стремителен и по меньшей мере на поверхностный взгляд небрежен. В этих рассказах нет ни одного, персонажа, к которому автор отнёсся бы вполне серьёзно. Все они — или воплощение какой-нибудь идеи, доктрины, <…> или фантастические герои, словно взятые с лакированной китайской ширмы или драпировки. Их можно истязать, жечь, и ни автор, ни читатель не испытают чувства подлинного волнения.

— Андре Моруа, «Вольтер. Романы и повести» (сб. «От Лабрюйера до Пруста», 1964)

Об отдельных аспектах

… благодаря заботам г. Вольтера, который сделал извлечение из «Системы природы», <…> атеизм, освобождённый от всякой силлогистической формы, обогащённый приятностью стиля и всей остротой сатиры, <…> заразит самые фривольные умы. — Вольтер к своей статье «Бог» в книге «Вопросы, касающиеся „Энциклопедии“» (Questions sur l’Encyclopédie par des amateurs) добавил раздел, в котором резко, но неубедительно, полемизировал с «Системой природы»

— Луи Пёти де Башомон, дневник, 8 сентября 1770

Отдельные статьи

• См. Категория:Литература о Вольтере