Тутовый шелкопряд
Ту́товый шелкопря́д, шелкопря́д, шелкови́чный червь (лат. Bombyx mori) — относительно крупная бабочка с размахом крыльев 40—60 мм из семейства настоящие шелкопряды, личинка которой является известнейшим производителем натурального шёлка. Одомашнена на территории Китая около 3000 лет до н. э. Близкий вид, а возможно, и исходная форма одомашненного тутового шелкопряда — дикий тутовый шелкопряд — обитает в Восточной Азии: в северных областях Китая и южных областях Приморского края России.
Окраска крыльев тутового шелкопряда грязно-белая с более или менее отчётливыми буроватыми перевязями. Усики самца сильно гребенчатые, самки — гребенчатые. Бабочки тутового шелкопряда, в сущности, практически утратили способность летать. Особенно малоподвижны самки. Бабочки имеют недоразвитый ротовой аппарат и на протяжении своей жизни не питаются, в отличие от своей личинки, так называемого шелковичного червя. Невероятно прожорливые гусеницы тутового шелкопряда питаются листьями тутового дерева (также называемой шелковицей).
Тутовый шелкопряд в коротких цитатах
[править]| — Иоганн Кеплер, 1621 |
| — «Из Гиббоновой истории об упадке и разрушении Римской Империи», 1811 |
| — Антон Чехов, «Записные книжки. Дневники», 1891-1903 |
| — Аркадий Штейнберг, «Дубы», 1957 |
| — Сергей Френкель, Изучение «памяти» макромолекул: путь к управлению структурой полимеров, 1965 |
| — Роман Злотин, «Жизнь и смерть тутового шелкопряда», 1970 |
| — Виктор Астафьев, «Царь-рыба» (глава «Туруханская лилия»), 1976 |
| — Александр Миронов, «Я проснулся в утробе китайского змея-года...» (из сборника «Heim und Herd»), 1977 |
| — Владимир Пирожников, «Пять тысяч слов», 1982 |
| — Станислав Лем, «Фиаско», 1985 |
Нервничаешь — лучше встань, пройдись, погляди, <...> уверься в том, что шелкопряды совсем окрепли — и стань мирен.[9] | |
| — Майя Кучерская, «Тётя Мотя», 2012 |
Тутовый шелкопряд в публицистике и научно-популярной прозе
[править]Нет нужды изъяснять, что шёлк есть произведение известного насекомого, и что из него делается златовидная гробница, из которой червь вылетает в виде бабочки. До Юстинианова царства шелковичные черви, на свободе питающиеся листьями тутового дерева, находились только в Китае; другие черви тогож рода, живущие при сосне, дубе и ясени, обитали в лесах Азии и Европы; но как воспитание их очень затруднительно, а польза от них весьма неверная, от и нестарались их разводить нигде, кроме только на малом острове Цеосе, лежащем близ берега Аттического. <...> Историки сего Монарха подробен описали военные походы при подошве Кавказа нежели путешествие сих проповедников, которые опять ездили в Китай, набрали там яиц шелковичных червей, сокрыли из во внутренней пустоте трости и возвратились в Константинополь с добычею Востока. Под их надзором яйца в надлежащее время года высижены посредством теплоты навоза; черви питались листьями тутового дерева и работали в новом своем отечестве; сбережено потребное число бабочек для размножения сих насекомых, а для пищи их разведены тутовые деревья. Опытами и догадками исправлены погрешности в новом заведении, и Согдианские послы в царствование преемника Юстинианова уже признавались, что Римляне самим Китайцам неуступали в искусстве содержать червей и выработывать драгоценное их произведение, которое промышленностию Европейцов ныне доведено еще далее до совершенства. Уважая впрочем невинные выгоды роскоши, я иногда с прискорбием думаю, что еслиб путешествующие монахи вместо шелку вывезли из Китая искусство книгопечатания, тогда уже известное на краю Востока, то Менандровы Комедии и все Ливиевы Декады дошли бы до нас в изданиях шестого века.[2] | |
| — «Из Гиббоновой истории об упадке и разрушении Римской Империи», 1811 |
Вот что говорит Кеплер о кометах: <...> «По натуре всех вещей, полагаю, что когда материя в пространство вселенной извержена бывает, и сей пропускающий свет шар (голова кометы) прямыми лучами Солнца ударяется и пронизывается, то из внутренней материи кометы нечто им следует и тою же дорогою исходит, которой солнечные лучи пробивают и тело кометы освещают, истощают и, наконец, уничтожают: как шелкопряд, соткав кокон, так и комета, испустив хвост, истощается и, наконец, умирает...»[1] | |
| — Пётр Лебедев, «Давление света», 1912 |
Теперь можно, наконец, выяснить, как «работает» шелкопряд. Его железы выделяют секрет, который представляет собой 30%-ный водный раствор фиброина в смеси с другим белком ― серицином, играющим роль «смазки» и «клея». На самом деле шелкопряд ничего не выдавливает, а ― как это ни парадоксально ― вытягивает через отверстия содержимое желез жидкой, вязкой струйкой. Операция начинается с того, что он приклеивает капельку своего секрета к ветке или листу. Структурная информация, записанная на цепочке фиброина, настолько совершенна, что ее может правильно прочитать даже шелкопряд. Мы уже сказали, что в молекуле фиброина есть кристаллизующиеся и «аморфные» участки. Когда шелкопряд начинает растягивать струйку, они ориентируются в направлении растяжения. Но вспомним, что кроме легко кристаллизующихся трех аминокислот фиброин содержит большое количество четвертой ― ароматической аминокислоты (тирозина), из-за которой спирали неустойчивы в воде. Это одна из важнейших «записей» в структурной информации фиброина. Вследствие неустойчивости спиралей даже незначительное растяжение переводит их в нерастворимую бета-форму. Это, собственно, и есть акт превращения струи в волокно. Образуются сплошные сетки параллельно упакованных развернутых цепочек, связанных водородными связями.[4] | |
| — Сергей Френкель, Изучение «памяти» макромолекул: путь к управлению структурой полимеров, 1965 |
На Земле известно более 750 тысяч видов насекомых. Есть среди них и полезные, и вредные. Но только один-единственный вид совершенно ручной: он уже не может существовать, если о нём не заботится человек. Это тутовый шелкопряд. Приручение его ― результат тесного «сотрудничества» с человеком на протяжении пяти тысяч лет. За это время шелкопряд так изменился, что сейчас даже трудно определить, кто был его диким предком. Скорее всего, это одна живущая в Юго-Восточной Азии бабочка, с которой шелкопряд может давать гибриды. С чего начать рассказ о жизни и смерти тутового шелкопряда? Конечно же «ab ovo» ― от яйца. Яйца у тутового шелкопряда (шелководы называют их греной) микроскопические: в 1 грамме их насчитывается до 2000 штук. Столь же малы и гусеницы («мураши»), выходящие из них весной. Каждая гусеница весит не больше полумиллиграмма. Но зато у них завидный аппетит, который растет изо дня в день. В первые дни гусеничек кормят только нарезанными свежими листочками шелковицы ― листья других деревьев они не едят. Кормить приходится 12 раз в сутки, так как лист быстро сохнет, а сухой лист гусеничкам «не по зубам»… К концу третьего дня гусеницы заметно прибавляют в весе. Но тут с ними что-то происходит. Они перестают есть, ползают по листьям, беспокойно поводя головками. Не заболели ли хрупкие создания? Нет, просто гусеничкам стало тесно в старой «рубашке» ― наступила пора первой линьки. Прежде чем сменить старую шкурку на новую, нужно собраться с силами. Ничто так не освежает, как сон, да и утро вечера мудренее. И вот гусенички одна за другой устраиваются на ночлег.[5] | |
| — Роман Злотин, «Жизнь и смерть тутового шелкопряда», 1970 |
Есть, оказывается, кое-что посильнее огня — лесная тля, древоточцы, разные червяки, гусеницы, и среди них самая ненасытная, неостановимо упорная — шелкопряд. Это он сделал опустошительное нашествие на сибирские леса сначала в Алтайском крае, затем перешёл, точнее, хлынул широкой, мутной рекою к Саянам, оставляя за собою голую, обескровленную землю, — поезда буксовали, когда гнойно прорвавшийся нарыв лесной заразы плыл через железнодорожную сибирскую магистраль. Усталый, понёсший утраты в пути паразит затаился в Саянах по распадкам малых речек, незаметно развешивал паутинные мешочки на побегах черемух, смородины, на всём, что было помягче, послаще и давалось ослабевшим от безработицы пилкам челюстей. В мешочках копошились, свивались, слепо тыкались друг в дружку, перетирая свежий побег, зелёненькие, с виду безобидные червячки. Подросши, они в клочья пластали паутинное гнездо и уже самостоятельно передвигались по стволу, бойко подтягивая к голове зад, и там, где неуклюже, инвалидно вроде бы проходил, извиваясь, гад, деревце делалось немым, обугленным.[6] | |
| — Виктор Астафьев, «Царь-рыба» (глава «Туруханская лилия»), 1976 |
Ткачи бунтовали почти каждый год, отправляли бесчисленных ходоков с жалобами на своё бесправное положение и маленькую зарплату в столицу, вредили, как могли, производству, запрещая, к примеру, своим женам брать из фряновской конторы коконы тутового шелкопряда на размотку, или брать, но у конкурентов, или всё же на своей фабрике, но держать месяцами дома, из-за чего останавливалось производство.[10] | |
| — Михаил Бару, «Второй сон Любови Александровны», 2015 |
Тутовый шелкопряд в мемуарах, письмах и дневниковой прозе
[править]| — Антон Чехов, «Записные книжки. Дневники», 1891-1903 |
Я подумал: а вот эти записи ― творчество или работа? Не работа, нет. Но и творчеством свою «Стенографию» я назвать не могу. Один из жизненных процессов ― как выделение шелкопрядом шёлковой нити.[11] | |
| — Марк Харитонов, Стенография конца века. Из дневниковых записей, февраль 2008 |
| — Владимир Ланг, «Калейдоскоп детства», 2013 |
Тутовый шелкопряд в художественной прозе и беллетристике
[править]И в то же мгновение щелкнуло что-то ― тонкий звук ― как будто лопнула натянутая резина. Слепцов открыл глаза и увидел: в бисквитной коробке торчит прорванный кокон, а по стене, над столом, быстро ползет вверх черное сморщенное существо величиной с мышь. Оно остановилось, вцепившись шестью черными мохнатыми лапками в стену, и стало странно трепетать. Оно вылупилось оттого, что изнемогающий от горя человек перенес жестяную коробку к себе, в теплую комнату, оно вырвалось оттого, что сквозь тугой шёлк кокона проникло тепло, оно так долго ожидало этого, так напряженно набиралось сил и вот теперь, вырвавшись, медленно и чудесно росло. Медленно разворачивались смятые лоскутки, бархатные бахромки, крепли, наливаясь воздухом, веерные жилы. Оно стало крылатым незаметно, как незаметно становится прекрасным мужающее лицо. И крылья ― еще слабые, еще влажные ― все продолжали расти, расправляться, вот развернулись до предела, положенного им Богом, ― и на стене уже была ― вместо комочка, вместо черной мыши, ― громадная ночная бабочка, индийский шелкопряд, что летает, как птица, в сумраке, вокруг фонарей Бомбея. И тогда простертые крылья, загнутые на концах, темно-бархатные, с четырьмя слюдяными оконцами, вздохнули в порыве нежного, восхитительного, почти человеческого счастья.[13] | |
| — Владимир Набоков, «Рождество», 1925 |
― Я, я, ― заперечил лопух, ― полно я́кать: оставьте, пожалуйста, вы ваши «яшки»; без «яшек» живете; и так «Яшей» стал божий раб, Людвиг Августович; вы живите себе, как живёт шелкопряд: он ― летает себе, с дружкой любится. | |
| — Андрей Белый, «Москва» (Часть 2. Москва под ударом), 1926 |
«Бессмертие! ― гремел государь. ― Оно не нужно тебе, глупая девчонка! Оно не нужно этому выжившему из ума даосскому обманщику! Оно необходимо лишь тому, кто вершит великие дела, заботясь о процветании Поднебесной!..» | |
| — Владимир Пирожников, «Пять тысяч слов», 1982 |
Составленный из множества сегментов, соединенных сочленениями, корпус корабля издали был похож на гусеницу шелкопряда длиной в милю, извивающуюся, как белая запятая, над огромной чёрной дырой. Он был бы, наверное, интересным зрелищем для наблюдателя, но наблюдателя не было и не могло быть, поскольку на доблестном сотоварище «Эвридики», «Орфее», которому предстояло открыть для неё ад, людей не было. | |
| — Станислав Лем, «Фиаско», 1985 |
Иван Иванович рассказывал ему о “травяном стиле” цаошу. Знаки его подобны густой траве, согнувшейся под ветром, ветер — дыхание духов, заставляющее трепетать душу писца и выводить иероглифы вдохновенно, так, чтобы в них ощущалось движение этого ветра, облаков, летучих изумрудных драконов, ползучих неслышных змей. Но чтобы различить эту невидимую музыку, мастер должен быть спокоен. Нервничаешь — лучше встань, пройдись, погляди, как возвращаются домой перелетные гуси, как цветёт на равнине пастушья сумка, как сплеёлся у каменной стены кунжут с шелковицей, уверься в том, что шелкопряды совсем окрепли — и стань мирен.[9] | |
| — Майя Кучерская, «Тётя Мотя», 2012 |
Тутовый шелкопряд в стихах
[править]| — Владимир Набоков, «Ночные бабочки», 4 июля 1921 |
| — Владимир Луговско́й, «Льва Толстого, 4», 11 мая 1956 |
Ты помнишь, прошлою весной | |
| — Аркадий Штейнберг, «Дубы», 1957 |
О, как хочется стать таким же черным, покорным, | |
| — Александр Миронов, «Я проснулся в утробе китайского змея-года...» (из сборника «Heim und Herd»), 1977 |
| — Олег Чухонцев, «Под тутовым деревом в горном саду...», 1997 |
Источники
[править]- ↑ 1 2 П. Н. Лебедев. Собрание сочинений. — М.-Л.: 1963 г.
- ↑ 1 2 «Из Гиббоновой истории об упадке и разрушении Римской Империи». — СПб.: «Вестник Европы», № 22-24. Ноябрь-декабрь 1811 г.
- ↑ 1 2 А. Штейнберг. «Вторая дорога». М.: Русский импульс, 2008 г.
- ↑ 1 2 С. Я. Френкель. Изучение «памяти» макромолекул: путь к управлению структурой полимеров. — М.: «Химия и жизнь», № 6, 1965 г.
- ↑ 1 2 Р. Злотин. «Жизнь и смерть тутового шелкопряда». — М.: «Химия и жизнь», № 11, 1970 г.
- ↑ 1 2 Астафьев В. П. «Царь-рыба»: Повествование в рассказах. — М.: Современник, 1982 г.
- ↑ 1 2 А. Н. Миронов. Без огня. — М.: Новое издательство, 2009 г.
- ↑ 1 2 В. И. Пирожников. Пять тысяч слов. — Екатеринбург: «Уральская новь», № 19, 2004 г.
- ↑ 1 2 Майя Кучерская, Тётя Мотя. — М.: «Знамя», №7-8, 2012 г.
- ↑ Михаил Бару. «Второй сон Любови Александровны». — Нижний Новгород: «Волга», № 11-12 2015 г.
- ↑ М. С. Харитонов. Стенография конца века. Из дневниковых записей. — М.: Новое литературное обозрение, 2002 г.
- ↑ Владимир Ланг. Калейдоскоп детства. — Париж: «Ковчег», № 41, 2013 г.
- ↑ Набоков В. В. Собрание сочинений в 4 томах. Том первый. — М.: Правда, 1990 г.
- ↑ Андрей Белый. «Москва». — М.: Советская Россия, 1990 г.
- ↑ В. В. Набоков. Стихотворения. Новая библиотека поэта. Большая серия. СПб.: Академический проект, 2002 г.
- ↑ В. А. Луговской. «Мне кажется, я прожил десять жизней…» — М.: Время, 2001 г.
- ↑ Олег Чухонцев. выходящее из — уходящее за: Книга стихов. — М: ОГИ, 2015 г.
