У этого термина существуют и другие значения, см. Нечто (значения).
Не́что, что-то, кое-что — некий неопределённый предмет, вещь, явление или понятие, скрытое, малоизвестное или ускользающее от более точного определения. Нередко употребляется в качестве аффективного восклицания, способного выразить обширную гамму эмоций от восторга до испуга или ужаса, также включающую в себя элемент обширной неопределённости.
Нередко этим словом пользуются для того, чтобы описать нечто неконкретное или не имеющее определённого названия, а также и в тех случаях, когда такое название по какой-то причине не известно.
...ясно, что пустота так не существует — ни как нечто неотделимое, ни как отделимое; ведь пустота означает не тело, но протяжение тела. Поэтому ведь и кажется, что пустота есть нечто, что таким <кажется> и место и в силу тех же оснований.
Спросите человека, как он представляет себе нематериальную материю или несубстанциальную субстанцию, — ему сразу станет ясно, как нелепо видеть в них Нечто, и он тотчас заявит, что это Ничто.
— Генри Филдинг, «Трактат о ничто» (перевод Ю. Кагарлицкого), 1740-е
Нечто есть, меон существует, и между ничто и нечто лежит несравненно большая пропасть, нежели между нечто и что́, подобно тому как бóльшая пропасть отделяет бесплодие от беременности, нежели беременность от рождения.
Если заслуженный, но престарелый учёный говорит, что нечто возможно, он почти наверняка прав. Если же он говорит, что нечто невозможно, он почти определённо ошибается.
В другом значении пустота есть то, в чём нет определенного <предмета>, никакой телесной сущности, поэтому и утверждают некоторые, что пустота есть материя тела (именно те, которые говорят это и о месте), неправильно отождествляя их: материя ведь неотделима от предмета, а пустоту они рассматривают как нечто отделимое.
После того как место нами определено, а пустота необходимо должна быть местом, если она есть нечто лишенное тела, а в каком смысле место существует, в каком нет, нами сказано, <нам должно быть> ясно, что пустота так не существует — ни как нечто неотделимое, ни как отделимое; ведь пустота означает не тело, но протяжение тела. Поэтому ведь и кажется, что пустота есть нечто, что таким <кажется> и место и в силу тех же оснований.
Трудно найти что-либо более неверное, нежели старая пословица, которая, подобно многим другим ложным мнениям, не сходит с людских уст: Ex nihilo nihil fit,
которую Шекспир передал в «Лире» такими словами: Из ничего и выйдет лишь ничто.
А между тем в действительности из Ничто рождается всё. Истина сия признана представителями всех философских школ, и единственное, в чем они расходятся, это: сотворило ли мир Нечто из Ничто, или Ничто из Нечто.[2]
Другое ложное утверждение, которое в ходе исследования нам предстоит опровергнуть, гласит, что «никто не может представить себе Ничто». Люди, с такой самоуверенностью отрицающие за нами способность обладать подобным представлением, либо сами глубоко заблуждаются, либо пытаются грубо обмануть человечество. Не только никто, а даже очень многие располагают целым рядом понятий о Ничто, хотя некоторые, возможно, путают его с Нечто.
Поскольку дать положительное определение Ничто представляется весьма затруднительным, я поведу своё исследование от противного. Ничто не есть Нечто.
— Генри Филдинг, «Трактат о ничто» (перевод Ю. Кагарлицкого), 1740-е
Поскольку Ничто́ не есть Не́что, всё, что не Нечто, есть Ничто; а тот факт что Нечто не есть Ничто, является чрезвычайно веским доводом в пользу Ничто, особенно для людей, искушённых в житейских делах.
И здесь мы обнаружим все неисчислимые преимущества, которые Ничто имеет перед Нечто; ибо в то время как Нечто познается одним, хорошо если двумя чувствами, Ничто — всеми пятью.
— Генри Филдинг, «Трактат о ничто» (перевод Ю. Кагарлицкого), 1740-е
Наконец, об осязании. Вряд ли есть чувство, теснее связанное с материей, которая уж безусловно представляет собой Нечто.
Не удивительно, что ни один человек не считает зазорным относиться к другому с почтением за Ничто или самому быть за это почитаемым, ибо величие Ничто, мне думается, достаточно очевидно. Но когда те же люди пытаются выдавать Ничто за Нечто, подобное богоотступничество уже достойно порицания. Обычная софистика! Мне довелось встретить одного малого, который был, и все это знали, полным Ничто. Но он не только сам притязал на Нечто, — его поддерживали в этом другие, имевшие значительно меньше оснований заблуждаться, и поступали так по единственной лишь причине: они стыдились Ничто, — скромность, весьма характерная для нашего времени.[2]
Однако не так просто обстоит это в применении к действию Абсолютного, к творческому акту, которым оно вызывает к существованию несуществовавшее доселе, т. е. небытие, творит из ничего. Здесь нам необходимо еще раз остановиться на анализе не в применении к тварности. Может быть два значения этого не по смыслу тварного ничто, которым соответствуют два вида греческого отрицания: ου и μη (ἀ privativum к этому случаю совсем не относится): первое соответствует полному отрицанию бытия ― ничто, второе же лишь его невыявленности и неопределенности ― нечто. Этот второй вид небытия, μη ον, собственно говоря, скорее относится к области бытия. О нём как о небытии можно говорить поэтому лишь в отношении к уже проявленному бытию, но отнюдь не в смысле пустоты, отсутствия бытия. Нечто есть, меон существует, и между ничто и нечто лежит несравненно большая пропасть, нежели между нечто и что, подобно тому как бoльшая пропасть отделяет бесплодие от беременности, нежели беременность от рождения.
...есть в этом явлении, как и в слове, нечто совершенно понятное, действительно буржуазное, дающее право слову «буржуй» походить на слово буржуа, ― именно низменность нравственных побуждений, но есть, кроме того, и ещё нечто совершенно нелепое и притом «наше», родное, что заставляет исковеркать понятное слово «буржуа» в непонятное и бессмысленное «буржуй», отдающее, как видите, чем-то нелепым и в то же время чем-то «нашим», родным.[5]
Способность художника интуитивно осознавать нечто такое, что недоступно не только обычному человеческому разумению, но в данный момент ещё недоступно и науке, просто поражает.[6]
Классическая физика XIX столетия, как известно, рассматривала время как нечто абсолютное, единое для всей Вселенной, не зависящее от материи. С появлением теории относительности Эйнштейна выяснилось, что никакого абсолютного времени не существует. Время тесно связано с материей. Если бы исчезла материя, подчеркивал Эйнштейн, вместе с ней исчезли бы пространство и время.[6]
Принесли контрабас. Я был совсем маленький, щуплый и даже держать его как следует не мог. Показали, как взять несколько нот. Я взял их. Я взял их. Это было нечто вроде экзамена: абсолютный слух. Так я стал контрабасистом.[7]
— Андрей Седых, «Далёкие, близкие. Воспоминания», 1979
И чего уж тут скрывать, в Большом меня ждало и ещё нечто «другое» ― другие нравы, другое отношение, которое я вскоре почувствовала.[8]
Однажды ночью в Переделкине произошло нечто странное. Я проснулся, разбуженный самолётным гулом, сотрясавшим нашу крышу. Мы жили рядом с аэродромом, но такого сильного гула не было никогда. Это был гул не одного, а множества самолетов, которые, казалось, летели крылом к крылу и с недобрыми целями. Затем раздался оглушительный взрыв, и по стенам комнаты полыхнуло пронзительно белым магнийным светом. «Атомная война. Конец» ― вот что сверкнуло, как отблеск, во мне.[9]
Снабдить один из водяных баков самозахлопывающейся крышкой. Положить туда в виде приманки сосуд со свежей кровью, а не консервированной из врачебного запаса. Кровь даст любой из астролётчиков. Если чёрное «нечто» проникнет туда и крышка захлопнется, то через заранее подготовленные краны надо продуть баллон инертным земным газом и заварить наглухо края крышки.[10]
И в этот момент, в пустоте в самом деле, стало возникать нечто.
Это нечто возникало и возникало. Оно возникало до тех пор, пока Хантер, очень не любивший когда на него возникают, не решил набить этому нечто морду.
Он и набил, причем, сделал это профессионально и ловко. Сначала он набивал морду нечто старым пером, потом новым поролоном, а на закуску стал набивать ее верблюжьей шерстью. Он так увлекся этим процессом, что когда с мордой нечто было покончено и она довольно ухмыляясь стала удаляться, Хантер не выдержал и заодно набил баки пустоте.
«Бомжуешь?» ― спросит. И я не буду знать, что ответить на нависающий прямой вопрос: а где же, мол, старый пес, ты ночуешь?.. ― этим он меня и ущемит. Почувствует нечто. Почувствует, что недосказ.[11]
— Владимир Маканин, «Андеграунд, или герой нашего времени», 1997
Катя взошла на лёгкий мосток, дугой висевший над озером, легла на живот и опустила обе руки в воду. Она поболтала немного руками, что-то тихо сказала и поднялась, держа в руках нечто, как сперва показалось, стеклянное. Оно искрилось. Катя сунула этот слиток света, воды и голубизны в руки Бритоголовому. Он принял его в сомкнутые ладони и прошептал:
― Ребёнок…
Никакого ребёнка Новенькая не видела. Озеро было полно, просто кипело от шаров ― прозрачных, голубоватых. <...>
― Здесь и нерожденные, абортированные… Иногда они дозревают и опять восходят, ― деловито объяснила Катя. ― Вон, кстати, совершенно дозревший. ― И она сунула руку, пытаясь выудить нечто, что явно не хотело быть выуженным.[12]
Иногда появляются сказочники, обещающие все сразу и на халяву, но рано или поздно инстинкт самосохранения заставляет людей отказаться от утопической белиберды и вернуться к привычному труду ради себя и своих близких. Мир таков, каким мы его построили, и когда появляется нечто, не укладывающееся в привычные рамки, мы просто переделываем это нечто так, как считаем нужным.
— Анна Баркова, «Уйду я скоро во владенье...», 19 сентября 1973
Жизнь на части ты режь, в алюминии быстро свари,
Деревянною ложкой по краям разотри.
Ни и что ж она есть? ― Паста, пепел, дурман,
Просто нечто болимое, некий болящий туман.[15]
— Елена Шварц, «Жертвы требует Бог — так скорей же её принеси...», 1973
↑Ошибка цитирования Неверный тег <ref>; для сносок чхнц не указан текст
↑Дэниел Хоуп «Когда можно аплодировать?» = Wann Darf Ich Klatschen? / В. Седельник. — М., Владимир: АСТ; Астрель; ВКТ, 2010. — С. 58. — 320 с. — ISBN 978-5-17-068478-6
↑Успенский Г.И. Собрание сочинений в девяти томах. Том девятый. Статьи. Письма. — Москва, ГИХЛ, 1957 г.
↑ 12Комаров В. Н.. «Тайны пространства и времени». — М.: Вече, 2000 г. — 477 с. — (из серии «Великие тайны»).
↑Андрей Седых. «Далёкие, близкие. Воспоминания». — М.: Захаров, 2003 г.