Куку́шкин лён (полное ботаническое название: Куку́шкин лён обыкнове́нный), или Поли́трихум обыкнове́нный (лат.Polýtrichum commúne) — очень широко распространённое многолетнее лесное растение, мох из рода Кукушкин лён. Один из самых известных листостебельных зелёных мхов на свете. Как правило, растёт в местах с повышенной влажностью, однако, благодаря своей выносливости, иногда способен селиться в самых неожиданных местах: на заборах, в дуплах или между ветвей деревьев.
Народное название «куку́шкин лён» построено на ассоциациях, как чистая метафора. Коричневатые тонкие стебельки этого мха густо покрыты тёмно-зелёными листочками и если рассматривать их под лупой, напоминают крошечное растение льна. А спороносные коробочки, вызревающие на женских растениях, отдалённо напоминают вид кукушки, сидящей на «шесте». Это один из немногих мхов, получивших в русском языкеимя собственное.
А там вон на полях и по дороге трава гулявица от судорог; вон божье древо и львиноуст от трепетания сердца; вон дягиль; лютик целительный и смрадный омег; вон курослеп от укушения бешеных животных… а там (протоиерей обернулся к котловине, по которой текла Турица), а там по потной почве луга растёт ручейный гравилат от кровотока, авран и многолетний крин, восстановляющий бессилье; кувшинчик, утоляющий неодолимое влечение страсти; и лён кукушкин, что растит упавший волос.
— Сено и спирт! А вот у самых ваших ног растёт здесь благовонный девясил, он утоляет боли груди; подальше два шага от вас, я вижу огневой жабник, который лечит чёрную немочь; вон там на камнях растёт верхоцветный исоп, от удушья; вон ароматная марь, против нервов; рвотный копытень; сонтрава от прострела; кустистый дрок; крепящая расслабленных алиела; вон болдырян, от детского родилища и мадрагары, от которых спят убитые тоской и страданием. Теперь, там, на поле, я вижу траву гулявицу от судорог; на холмике вон Божье деревцо; вон львиноуст от трепетанья сердца; дягиль, лютик, целебная и смрадная трава омег; вон курослеп, от укушения бешеным животным; а там по потовинам луга растёт ручейный гравилат от кровотока; авран и многолетний крин, восстановляющий бессилие; медвежье ухо от перхоты; хрупкая ива, в которой купают золотушных детей; кувшинчик, кукушкин лён, козлобород... Не сено здесь, мой государь, а Божья аптека.
Ноги глубоко вязнут в оленьем мху. Бархатным ковриком расстилается кукушкин лён. Михалка, раздвигая руками спутанные ветви, осторожно пробирается вперёд и вслушивается, не раздаётся ли где ржание лошадей.[1]
Цепкий плаун колючими хищными лапами ложится на темно-зелёную, пышную грудь лишаёв.
Суровый вереск бесстрастный, как старик, стоит в изголовье.
Сохнет олений мох, грустно вздыхая, когда вся в изумрудах ползёт зеленица.
В медных шлемах, алея, стройно идут тучи войска кукушкина льна.
А кругом пухом северных птиц бледно-зелёные мхи.
Из трясины змеёй выползает линнея, обнимает лесных великанов, и, пробираясь по старым стволам, отравляет побеги.
Дорогим ковром, бледно-пурпурный, будто забрызганный кровью, по болотам раскинулся мёртвый мох, желанья будя подойти и уснуть навсегда…
Запах прели и гнили, как паутина, покрывает черты ядовитые, полные смерти.
А в казематах у амбразур треск зарядов — вправляют пулемётные ленты люди с чёрными траурными шевронами Траурного Корниловского полка.
Так осенями ропочет в суходоле ветер. И осокорь, и кукушкин лён — ропот их о летней страсти.
Опять добровольцы. Черные шевроны траурны. Траурно. Черно. Были они истовы, запалены солнцем — как монахи иль свечи.[2]
— Юрий Анненков(Б. Темирязев), «Повесть о пустяках», 1934
Мы собирали папоротники и старались в них разобраться — кочедыжник, ужовник, стоножник, орляк, щитник, ломкий пузырник, дербянка. Было у нас великое разнообразие мхов — и точечный, и кукушкин лён, и волнистый двурог, и мох торфяной, и царёвы очи, и гипнум, и прорастающий рокет. На полянах цветов было бессчётно, так что даже, отчаявшись собрать все, мы вдруг равнодушно отвертывались от их красоты и яркости и отдавали всё внимание только злакам — пахучему колоску, лисохвосту, трясунке, перловнику, мятлику, костёру, гребнику и сборной еже. Возвращаясь домой через речонку, я набирал на болотце букет жёлтых купавок, которые очень любила мать, а если попадались крупные незабудки, тамошней нашей голубизны, то и их приносил матери, у которой были голубые глаза, ко мне не перешедшие: у меня глаза отцовские.[4]
.svg){kind=logo}
