Болиголо́в[комм. 1] или оме́г (лат.Cónium)[комм. 2] — характерного облика влаголюбивое двухлетнее травянистое растение из семейства зонтичных (лат.Apiaceae), достаточно широко распространённое в Европе, Малой Азии и Сибири. Ботанический род болиголов — является олиготипным, то есть, включает в себя малое количество видов (от двух до четырёх). На первый взгляд, эти растения своим обликом ничем не отличаются от прочих растений семейства зонтичных, а листья напоминают петрушку. Однако отличается — запах. В жаркую погоду или если любую часть болиголова немного потереть, растение издаёт сильный и неприятный «мышиный» запах.
Все виды болиголова очень ядовиты. В особенности этим прославился болиголов пятнистый. Действие его яда до некоторой степени напоминает знаменитую цикуту, хотя и с некоторыми отличиями.[комм. 3] В настоящее время считается доказанным, что именно болиголов пятнистый в Афинах и Древней Греции (под названием цикуты) выполнял функцию «государственного яда»,[1] одного из способов приведения в исполнение смертных приговоров,[2] и только позднее это ботаническое название перешло к другому, хотя и родственному растению, современной цикуте.
Сократ сперва ходил, потом сказал, что ноги тяжелеют, и лёг на спину: так велел тот человек. Когда Сократ лёг, он ощупал ему ступни и голени и немного погодя — ещё раз. Потом сильно стиснул ему ступню спросил, чувствует ли он. Сократ отвечал, что нет. После этого он снова ощупал ему голени и, понемногу ведя руку вверх, показывал нам, как тело стынет и коченеет. Наконец прикоснулся в последний раз и сказал, что когда холод подступит к сердцу, он отойдёт.
Холод добрался уже до живота, и тут Сократ раскрылся — он лежал, закутавшись, — и сказал (это были его последние слова):
— Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте.
— Непременно, — отозвался Критон. — Не хочешь ли ещё что-нибудь сказать?
Но на этот вопрос ответа уже не было. Немного спустя он вздрогнул, и служитель открыл ему лицо: взгляд Сократа остановился. Увидев это, Критон закрыл ему рот и глаза.[комм. 4]
Таков, Эхекрат, был конец нашего друга, человека — мы вправе это сказать — самого лучшего из всех, кого нам довелось узнать на нашем веку, да и вообще самого разумного и самого справедливого.[3]
Изрядным енкратитам (воздержиикам) на важное их возражение: для чего и мы не всё ядим, да ответствуется сие: яко и извержениями нашими гнушаемся. Ибо по достоинству для нас и зелие травное есть то же, что мясо, а в разсуждении пользы, как в зелии отделяем вредное от здраваго, тако и в мясе различаем вредное от полезнаго. Ибо и болиголов есть зелие, и мясо ястреба есть мясо, но никто в здравом уме не будет ясти белену, ниже прикоснется песиему мясу, разве в великой нужде. Посему ядший не сделал беззакония.
Охотник рад бы шмыгнуть в сторону, в лес, но нельзя: по краю стеной тянется густой колючий терновник, а за терновником высокий душный болиголов с крапивой. Но вот, наконец, тропинка. Мужичонок ещё раз машет собаке и бросается по тропинке в кусты. Под ногами всхлипывает почва: тут ещё не высохло. Пахнет сырьём и менее душно. По сторонам кусты, можжевельник, а до настоящего леса ещё далеко, шагов триста.[4]
Около полудня бричка свернула с дороги вправо, проехала немного шагом и остановилась. Егорушка услышал тихое, очень ласковое журчанье и почувствовал, что к его лицу прохладным бархатом прикоснулся какой-то другой воздух. Из холма, склеенного природой из громадных, уродливых камней, сквозь трубочку из болиголова, вставленную каким-то неведомым благодетелем, тонкой струйкой бежала вода. [5]
«...Так пошли в воскресное утро болиголов; и все монахини смотрели на проходившие по каналу корабли в солнечный постный день. Между тем, лебеди страдали под ядовитым мостом».[6]
― Ох, кажется, я задремала, ― подумала графская дочь, качаясь, потому что ветер, пропитанный запахом болиголова и дикой мяты, баюкал её, как в колыбели… И вот ей стало сладко-сладко… И в дремотной истоме ей чудилось, будто старый дуб наклоняет к ней свою шумную голову, тянется к ней узловатыми ветвями и на одном, самом крошечном, сучке блестит её потерянное кольцо. Графская дочь хотела его схватить, но ветви обняли её крепко… только это уже не ветви, а руки ― бурые, в зелёных рукавах, и кольцо блестит на мизинце…[7]
Водосток привел его к болотцу, сплошь заросшему высоким лесом камыша, осоки и сорняков. Здесь даже в самый яркий полдень была сумрачная прохлада. Множество одуряющих запахов резко ударило в нос. Особый, очень острый запах осоки смешивался со сладкой, какой-то ореховой вонью болиголова, от которой действительно начинала болеть голова. Остролистые кустики дурмана, покрытые чёрно-зелёными коробочками с мясистыми колючками и длинными, необыкновенно нежными и необыкновенно белыми вонючими цветами, росли рядом с паслёном, беленой и таинственной сон-травой.[8]
Подземный ход начинался у обрыва, под высокой стеной. Снаружи он был похож на самый обыкновенный вход в погреб. Куда-то вниз вели белые каменные ступеньки, наполовину засыпанные мусором и навозом. Прямо на груде мусора, посреди входа, вырос большой куст ядовитого болиголова. Оттуда, из подземного хода, донесся к нам тяжёлый запах плесени, гнилого дерева.[9]
Лес поредел. В лицо дохнуло сыростью, и мы подъехали к чёрной корчме. Она стояла на самом берегу Брагинки, под ивами. Позади корчмы берег зарос крапивой и высокими зонтичными цветами болиголова. Из этих пахучих зарослей слышался тревожный писк ― там, очевидно, прятались испуганные грозой цыплята. На кривое крылечко вышел пожилой тучный еврей ― хозяин корчмы Лейзер. Он был в сапогах.[10]
Населяя зеленью приречные низины, лога, обмыски, проникая в тень хвойников, под которыми доцветала брусника, седьмичник, заячья капуста и вонючий болотный болиголов, всегда припаздывающее здесь лето трудно пробиралось по Опарихе в гущу лесов, оглушённых зимними морозами и снегом.[11]
Эти места, оставленные птицами, утыканные полуживым молчаливым сосняком, чем дальше проникал в них бегун, становились глуше. Нарастал приятный, отчасти химический, виляющий, как змея, запах болиголова. Душистый кустарник, осыпанный мелкими бледными цветами, был Фёдору Ивановичу по грудь и рос настолько плотно, что полностью скрывал глубокие, опасные канавы. Он, этот болиголов как бы сторожил вход на богатейший кочкарник, куда люди с крепкой головой ходили за черникой. Впервые забежав в эти дебри, Федор Иванович случайно заглянул в просвет между кустами, туда, где угадывалась канава. Его встретил на редкость тупой, как у крокодила, непроницаемый и караулящий взгляд судьбы. Запах болиголова стал душистее, тяжелее, он тоже был заодно с неизвестностью, жившей в канавах.[12]
Здесь он обогнал нескольких женщин, работниц из учхоза и помахал им. У каждой было ведро, поодиночке и по две они шли все в одну сторону ― за черникой. Потом потянуло первыми приятными струями из закрывших впереди дорогу зарослей болиголова. Это были предупреждающие струи ― болиголов не зря носит своё название. Вскоре начался и сам кустарник. Запах стал сильнее, теперь от леса несло химической эссенцией. Фёдор Иванович остановился и повернул назад.[12]
Потом след на воде. Среди плесени. Поплыл он, значит… Наконец, дядик Борик сказал ― «здесь» и, сев на землю, ткнул несколько раз рукой в самую гущу болиголова. Фёдор Иванович, морщась от крепкого аромата, стараясь не делать глубоких вдохов, разгрёб куст, усыпанный цветочками, раздвинул пружинистые охапки стеблей, и вдруг на него глянуло тёмное глубокое око канавы. Там в полумраке дрожала вода, темная, как кофе, плавали блины зелёной плесени. А чуть ближе, почти под ногами Фёдора Ивановича виднелась лысоватая бледная голова, облепленная редкими мокрыми прядями. [12]
Отошёл ― слышу, он орёт. Потом поплыл. А там же крыша над канавой, болиголов сплошной. Темнота… Он все хлюпается, хлюпается. И покрикивает иногда. Вот минут через пяток я и подхожу. Разгрёб кусты, а он там. Мне в глаза смотрит.[12]
«Чего ищешь-то? ― спрашиваю, бывало. ― Хоть бы себя поберёг, а то, не ровён час… С багульником шутки плохи ― что твой болиголов». Он же отмахивается только: «Отдыхать зимой будем, Ланя, отсыпаться на медвежий манер. А сюда нас поставили полный разрез сделать. Каждому слою своё место и применение найти».[13]
На Дальнем Востоке болиголов пятнистый — заносный сорняк; обнаружен П.Г.Горовым (1966). Растёт группами, иногда образует заросли. <...>
Как ядовитое и лекарственное растение болиголов пятнистый хорошо известен ещё в древности. В Афинах и Древней Греции его соком лишали жизни приговорённых к смерти. Им были отравлены афинский полководец Фокион и философ Сократ.
Быстрое обездвиживание человека, отравившегося высокой дозой болиголова, само по себе типично, зачастую оно соповождается обильным слюнотечением, тошнотой, рвотой, поносом. Иногда бывают и судороги.
Непосредственной причиной смерти при отравлениях болиголовом является паралич дыхательной мускулатуры; в отдельных случаях, когда отравление развивается очень бурно, пострадавший погибает от паралича дыхательного центра.
Обычно при тяжёлых отравлениях от момента поступления яда в желудок до гибели пострадавшего проходит не более полутора часов. Только в редких случаях заболевание затягивается до суток и более в связи с сохранением функции дыхательных мышц.[1]
И с чела Кабибонокки,
С кос его в снегу холодном
Стали падать капли пота,
Как весною каплет с крыши
Иль с ветвей болиголова.[15]
— Иван Бунин, «Песня о Гайавате» (II. Четыре ветра), 1903
И много, и много отвратностей разных, Красивых цветов, и цветов безобразных, Нахлынули, тянутся, в мыслях — прибой, Рождённый самою Судьбой.
Болиголов, наркоз, с противным духом, —
Воронковидный венчик белены,
Затёрто-жёлтый, с сетью синих жилок, —
С оттенком буро-красным заразиха,
С покатой шлемовидною губой...
Роза прекрасна по форме и запах имеет приятный,
Болиголов некрасив и при этом ужасно воняет. Байрон, и Шиллер, и Скотт совершенны и духом и телом,
Но безобразен Буренин, и дух от него нехороший.[16]
Он водяной, он топяной,
Он городской и никакой,
Облитый роскошью седин
Повсюду он, лишь он один,
― Болиголов, наш господин!..[18]
— Михаил Савояров, «Не растение» (из сборника «Не в растения»), 1919
Муха сползает с пыльного эполета лопуха, разжалованного в рядовые.
Выраженье «ниже травы» впервые
означает гусениц. Буровые
вышки разросшегося кипрея
в джунглях бурьяна, вьюнка, пырея
синеют от близости эмпирея.
Салют бесцветного болиголова
сотрясаем грабками пожилого богомола. Темно-лилова
сердцевина репейника напоминает мину,
взорвавшуюся как бы наполовину.[19]
↑Название «болиголов» (растение, вызывающее головную боль) достаточно широко распространено среди народных имён разных растений. В частности, цикуту называют водяным болиголовом, а также болиголовом нередко именуют багульник.
↑Латинское название болиголова ко́ниум (лат.Cónium) происходит от греческого слова др.-греч.κόννος(волчок). Такое прозвище болиголов получил за тот эффект, который производят его ядовитые плоды, если их съесть не слишком большое количество, то они вызывают головокружение. Земля уходит из-под ног и крутится как волчок.
↑Несколько современных версий «расследования» (на основании сохранившихся свидетельств учеников и друзей, описывающих клиническую картину смерти Сократа) утверждают, что Сократ отравил себя не цикутой, а как раз водным настоем (или выжатым соком) болиголова. (см. Enid Bloch. «Journal of the International Plato Society», Hemlock Poisoning and the Death of Socrates: Did Plato Tell the Truth? — №1, March 2001 A version of this article was also printed in «The Trial and Execution of Socrates: Sources and Controversies», Thomas C. Brickhouse (Editor), Nicholas D. Smith (Editor), ISBN 978-0195119800, 2001)
↑В диалоге Платона «Федон» — клиническая картина смерти Сократа описана хотя и кратко, но достаточно отчётливо. В частности, указаны такие её особенности, как постепенное остывание (окоченение) тела, начиная с конечностей, а также спокойный характер умирания. В конце раздела «Болиголов в прозе» помещена цитата из книги Зорикова «Ядовитые растения леса», которая позволяет сравнить смерть Сократа с клиническими признаками отравления болиголовом, а затем (в статье Цикута) — и с картиной отравления цикутой.
↑ 12П.С.Зориков, «Ядовитые растения леса», — Владивосток, Российская Академия Наук, Дальневосточное отделение; изд. «Дальнаука», 2005 г., ISBN 5-8044-0524-1. — стр.21-22
↑Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 2. (Рассказы. Юморески), 1883—1884. — стр. 167
↑Чехов А. П. Сочинения в 18 томах, Полное собрание сочинений и писем в 30 томах. — М.: Наука, 1974 год — том 7. (Рассказы. Юморески), 1888 г.
↑Нордау Макс. «Вырождение», «Современные французы», (серия Прошлое и настоящее) — М.: Республика, 1995 г. — 400 стр.
↑А.В. Амфитеатров. Собрание сочинений в 10 томах. Том 1. — М.: НПК «Интелвак», 2000 г.
↑Катаев В.П. «Белеет парус одинокий». — М.: Эксмо, 2007 г.
↑В.П.Беляев. «Старая крепость». Кн. первая и вторая — Минск: «Юнацтва», 1986 г.
.svg){kind=logo}
