Лишайник

Материал из Викицитатника
Лишайник цетрария снежная

Лиша́йник, лиша́й (устар.) или бе́лый мох (лат. Lichenes) — маленькие моховидные растения из ботанического класса лишайников, которые представляют собой тесный симбиоз гриба и микроскопической зелёной водоросли. Гриб образует материнское слоевище, внутри которого располагаются клетки водорослей, обеспечивающих фотосинтез. Лишайники насчитывают более 25 тысяч видов, это необычайно выносливые и медленнорастущие растения, способные существовать там, где не выживает ни одно растение. Довольно часто лишайники называют «белым мхом», хотя с точки зрения ботаники они совсем не являются мхами. Наиболее известные из лишайников — это ягель (или олений мох), уснея и цетрария (или исландский мох).

Лишайник в коротких цитатах[править]

  •  

...дорога становится с каждым шагом всё затруднительнее, <...> приходится пробираться среди камней, поросших оленьим мохом и чёрными или серыми лишаями (красных мало).

  Пётр Кропоткин, «Поездка в Окинский караул», 1867
  •  

Этот лишай висит, как шерсть животного и придаёт деревьям старческий и таинственный вид.[1]

  Евгений Марков, «Очерки Крыма (Картины крымской жизни, природы и истории)», 1872
  •  

Лишайники <...> собирают с известковых и сланцевых скал и отправляют во Владивосток в плетёных корзинах как гастрономическое лакомство.[2]

  Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю», 1917
  •  

Как белка лапки сушит,
Лишайник ― бахрому.[3]

  Николай Клюев, «Господи владыко...», 1934
  •  

И родства не помнящий лишай
Научился говорить «прощай»...[4]

  Илья Эренбург, «Города горят. У тех обид...», 1940
  •  

Приближенные деревья кругом стали рослей и старше ― гвардия; гуще курчавился лишай на камне.[5]

  Леонид Леонов, «Русский лес», 1953
  •  

Видели вы когда-нибудь пень весь в пуху? Летом? Это оглодок, огрызок дерева, съеденного лишаем.[6]

  Лидия Чуковская, «Спуск под воду», 1957
  •  

Сказка о боге, дарующем «манну небесную», родилась на вполне реальной основе. И сегодня в Малой Азии растёт лишайник леканора съедобная. Когда леканора созревает, она растрескивается и в виде небольших, очень легких шариков ― «манных зерен» ― рассыпается по земле.[7]

  Владимир Мезенцев, «Чудеса: Популярная энциклопедия» (том первый), 1991

Лишайник в публицистике и научно-популярной прозе[править]

  •  

В вершинах Каштака дорога становится с каждым шагом всё затруднительнее, так как приходится пробираться среди камней, поросших оленьим мохом и чёрными или серыми лишаями (красных мало). Трудно понять, какая необходимость могла заставить человека забираться в эту глушь, — только обилие зверя и оленьего моха для оленей могло привлечь в такую дикую местность сойотов. И вероятно, долго нога европейца не была бы в этой тундряной пустынной местности, если бы ценный графит не привлек сюда Алибера. Зато среди этой пустыни приятно поражают глаз кресты, служащие для указания дороги, а далее мостики на грязных и топких местах и т. п. улучшения дороги. <...>
Эти известняки составляют верхний покров Нуху-Дабана, лежащий на сланцах (преимущественно на диоритовом), а эти последние ― на граните. Поднявшись на голец, вы видите обширное безлесное пространство, где преобладают мхи и яркие разноцветные лишаи.

  Пётр Кропоткин, «Поездка в Окинский караул», 1867
  •  

Из водяных растений лось ест с особой жадностью Festuca Quitans, косатик (Iris), палочник (Typha) и некоторые другие; в августе перед ревом, по замечанию охотников, он кормится исключительно трефолью (Menianthes trifoliata), горечь которой приходится ему вполне по вкусу. Грибов и ягод лось, по-видимому, никогда не ест, но изредка употребляет в пищу древесный мох и лишаи, растущие на камнях.[8]

  Леонид Сабанеев (старший), «Лось и добывание его в Пермской губернии», 1871
  •  

Округлённые наплывы древесины, странные повороты и сочетания ветвей, толстых, как деревья, тёмные дупла, наконец, изгибы таких же толстых и таких же серых корней, которые со всех сторон лезут из земли, горбами и клубами, будто семья удавов, придавленных землею — вот что преимущественно мне понравилось в буке. Почти всегда он растёт при глыбе дикого старого камня, с которым кажется нераздельным: так схож их цвет, стушёванный мохнатыми лишаями, которыми тот и другой обильно обрастают, и так тесно обнимают камень, врастая во все его трещины, жилистые корни.[1]

  Евгений Марков, «Очерки Крыма (Картины крымской жизни, природы и истории)», 1872
  •  

Вершина Кастели плоская, зелёная равнина, вся в цветах и в древних тенистых деревьях. Ясени особенно красивы и многочисленны. Они до самой макушки, и до последнего сучка, в длинном, мохнатом и седом лишае. Этот лишай висит, как шерсть животного и придаёт деревьям старческий и таинственный вид. Он овладел здесь всеми деревьями, но ясенем в особенности. Вероятно, утреннее пребывание облаков на темени горы и вообще постоянная сырость лесистой вершины, в соединении с палящим жаром дня, вызывают в таких размерах развитие паразитов. Очень старые ясени, очевидно, прожившие многие столетия, большею частью пусты внутри и даже несколько распахнуты, так что их сухой футляр виден и изнутри, и снаружи, — можете влезть в него, если хотите. Вот это, что называется, остались кости да кожа…[1]

  Евгений Марков, «Очерки Крыма (Картины крымской жизни, природы и истории)», 1872
  •  

Лишайники (Parmelia centrifuga) тёмно-оливково-зелёные (называемые китайцами «шихуй-пи», то есть «каменная кожа»), в сухом состоянии становятся чёрными. Их собирают с известковых и сланцевых скал и отправляют во Владивосток в плетёных корзинах как гастрономическое лакомство.[2]

  Владимир Арсеньев, «По Уссурийскому краю», 1917
  •  

В трудное время лишайники выручали и людей. В 1918 году, когда молодая Советская Республика оказалась на голодном пайке, в Москве обнаружили большой запас цетрарии исландской. Этот лишайник, похожий с виду на скомканную фольгу, обёртку от шоколада, давно использовали в фармации и всегда держали в аптеках. Пришлось пустить запас в еду. Отмачивали в содовом растворе. Сушили. Мололи. Пекли хлеб, смешивая со ржаной мукой в пропорции один к одному. Известный лихенолог В.Савич вспоминает, что ел такой хлеб в Москве, пока не иссякли запасы цетрарии в аптеках. Лишайниковая мука наполовину состоит из крахмала. В ней четыре процента сахара. Недостаёт белка. Для связи добавляют ржаную муку — иначе хлеб рассыплется. Впрочем, в Исландии и Финляндии, где трудные ситуации с питанием возникали нередко, ржаной муки добавляли вдвое меньше. Из экономии.[9]

  Алексей Смирнов, «Мир растений», 1982
  •  

Сказка о боге, дарующем «манну небесную», родилась на вполне реальной основе. И сегодня в Малой Азии растет лишайник леканора съедобная. Когда леканора созревает, она растрескивается и в виде небольших, очень легких шариков ― «манных зерен» ― рассыпается по земле. В голодные годы люди их собирают, толкут и из полученной таким образом муки пекут хлеб. Ветер часто переносит зерна леканоры на далекие расстояния. Но главным переносчиком «манны» служат потоки дождевой воды ― они смывают ее с больших площадей и сносят в низины и овраги, где она оседает. Поэтому «манна» особенно обильно «выпадает» в дождливые месяцы. В тех же местах известен другой вид «манны небесной», по вкусу напоминающей мёд. Этот питательный продукт дает вечнозеленое растение тамариск.[7]

  Владимир Мезенцев, «Чудеса: Популярная энциклопедия» (том первый), 1991
  •  

Деньги похожи на грибы. У них есть цвет и форма, у них есть вкус и запах, они растут семейками и размножаются невидимыми спорами. Слабые деньги стелются по земле, как пёстрый лишайник, они имеют резкий запах, очень заразны и плохо выводятся. Сильные деньги растут в тёмно-сером стеклометалле, они стремительно тянутся вверх — как будто в невесомости. Поначалу блестят, с годами — блекнут.

  Дмитрий Соколов-Митрич, «Яндекс.Книга», 2013

Лишайник в мемуарах и художественной прозе[править]

  •  

А сколько труда нужно, чтобы так испещрить древнего автора? Пошиб нашей дворянской молодежи не останавливается на самоубийстве; как древесный лишай, он разбегается по всему дереву, мертвя молодые побеги, которые без этой заразительной болезни могли бы приносить сочные плоды. Кто только, как говорит Лев Николаевич, купит у Циммермана дворянскую шапку, мгновенно летит на рысаке за заставу прочь от отцовского дела.[10]

  Афанасий Фет, из письма С. А. Толстой, 1888
  •  

Карабкаясь с камня на камень, цепляясь кой-как за гладкие и скользкие выступы, то пробираясь ползком по узким ложбинкам, то вися над пропастью и рискуя на каждом шагу сломать себе шею, мы спустились, наконец, в ущелье, даже в этой глуши выдававшееся своею оригинальною дикостью. Шириною не более двух аршин, оно казалось длинным коридором с отвесными, чёрными, каменными стенами, на поверхности которых кое-где светло-серебристыми пятнами ложился скудный лишайник.
Тут всё поражало крайним бесплодием. Две-три жалкие былинки, захиревшие и жёлтые, трепались у самого откоса на случайно попавшем сюда клочке землицы — и больше ничего. Со всех сторон нас встречали только чёрно-серые и чёрно-красные изломы камня, выстилавшего даже дно этого дикого ущелья.

  Василий Немирович-Данченко, «Случайная встреча», 1902
  •  

Мгла ползла по дну колодца… Туман свёртывался неопределёнными складками вверху. Ни луча света, ни блеска зари… ни звука. Та же мёртвая пустыня, те же влажные, чёрные камни с серебристыми пятнами лишайника, то же самое подавляющее мысль и чувство однообразие.
— Где хозяин? — спросил я у проводника.
— А бродит, где попало. Его не увидишь теперь, известно, шатун.

  Василий Немирович-Данченко, «Случайная встреча», 1902
  •  

Как-то он перенёс сюда несколько полевых растений, вместе с куском дёрна, на котором они росли. Но ни куриная слепота, ни колокольчики не хотели жить без солнца. Они мало-помалу умирали, хирели, как хиреют чахоточные. Дольше всех держался какой-то цветок, хотя и он побледнел совсем в вечном мраке этой могилы. Старик Иван с любопытством разглядывал его, пока и тот не склонился на своём засохшем стебельке. Ивану остались одни грибы да какие-то серые лишаи, как седины проступившие на диком камне

  Василий Немирович-Данченко, «Забытый рудник», 1904
  •  

Слабости учёных бесспорны, как ничьи другие, не заметить их невозможно. Живут эти люди замкнуто, в своём узком мирке; научные изыскания требуют от них крайней сосредоточенности и чуть ли не монашеского уединения, а больше их почти ни на что не хватает. Поглядишь, как иной седеющий неуклюжий чудак, маленький человечек, совершивший великие открытия и курам на смех украшенный широченной орденской лентой, робея и важничая, принимает поздравления своих собратьев; почитаешь в «Природе» сетования по поводу «пренебрежения к науке», когда какого-нибудь члена Королевского общества в день юбилея обойдут наградой; послушаешь, как иной неутомимый исследователь мхов и лишайников разбирает по косточкам солидный труд своего столь же неутомимого коллеги, — и поневоле поймёшь, до чего мелки и ничтожны люди.

  Герберт Уэллс, «Пища богов и как она пришла на Землю», 1904
  •  

Красная дорога была извилиста и волниста. Она бросалась то вверх, то вниз, то вправо, то влево. Но, в общем, она неуклонно понижалась. Автомобиль, спускаясь, огибал гору. Справа горизонт был резко ограничен и приближен косым боком широкой горы. Слева он падал, простираясь безграничным мутным пространством низменности. Гора поросла жесткой и цепкой альпийской травкой. На ней были разбросаны пудовые осколки радужной, багровой руды и круглые валуны с лапчатыми оттисками серебристо-зеленых лишаёв. Дальше и выше направо горело почти серое от зноя небо. Быстро бежали облака.[11]

  Валентин Катаев, «Время, вперед!», 1932
  •  

Трава была еще мокра, он присел на чемоданчик. Приближенные деревья кругом стали рослей и старше ― гвардия; гуще курчавился лишай на камне. Света пробивалось достаточно, чтобы различить, как вздымался в своей норке хрустальный бугорок и сплетались струйки бессонной воды. <...> Погода менялась, лишай полиловел на камне, зябко ежились голые березки в просвете оврага. Солнце давно спряталось, рваный простудный туманишко выползал наружу, как всегда в эту пору, чуть небесный хозяин со двора! Маленький Калинка шел впереди, по своим приметкам узнавая повороты и лазейки в завалах.[5]

  Леонид Леонов, «Русский лес», 1953
  •  

Осторожно раздвигая ветки, чтобы не ссыпать на себя снег, он подошёл к стволу. Потом снял с коры мох и растёр его между ладонями.
― Видите? ― сказал он, возвращаясь. ― Это ― решпигус. Лишайник такой. Сейчас его уже умеют истреблять, осыпая химикалиями с самолёта. А раньше целые леса сводил. Видели вы когда-нибудь пень весь в пуху? Летом? Это оглодок, огрызок дерева, съеденного лишаем. ― Вы любите лес?..[6]

  Лидия Чуковская, «Спуск под воду», 1957
  •  

Взять хотя бы звёзды, которые я, честное слово, не вижу днём, а скептик скажет, что ничего на них особенного нет, в лучшем случае мох и лишайник, и то вряд ли, сколько ни лети со скоростью света во все стороны, и это страшнее черепа, который был когда-то головой, может быть, татарина или русского воина, а может, и неизвестно чьей, потому что тогда только у нас здесь на земле и есть зелёные травы и деревья, белые подснежники весной и красные маки летом, и только у нас и можно всматриваться в узор на крыле бабочки, на листве тополя, на пне, на лице человека, и вся вселенная с её серыми мхами и лишайниками держится, выходит, на этом крыле бабочки, которым любуются горожане, или, что одно и то же, на нашей абсолютно счастливой деревне, а это так печально, что во мне была бы не ключевая вода, а чистые слёзы, если бы звёздные скептики были бы правы.[12]

  Борис Вахтин, «Одна абсолютно счастливая деревня», 1965
  •  

Напившись чаю, Т. содрал с ближних камней сухой белый мох,[комм. 1] набросал его на гладкий тёплый камень возле самой воды, вынул из рюкзака спальный мешок, забрался в него, застегнулся и стал смотреть вверх и слушать беспрерывный и разнообразный водяной гул, идущий снизу, оттуда, где был порог. Заснул он нескоро, потому что вдруг почувствовал, что чего-то недостаёт в его жизни, что он живёт, в общем, не так, как мог бы жить, что есть на свете дела поважнее, чем его синоптика, ― но как узнать, какое дело самое важное и как переменить жизнь, чтобы безраздельно отдаться тому самому важному, ― этого он не знал.[13]

  Юрий Казаков, «Арбат был завален обломками...», 1970
  •  

Да, Марс обманул всех; он обманывал всех уже второе столетие. Каналы. Одно из самых прекрасных, самых необычайных приключений в истории астрономии. Планета ржаво-красная: пустыни. Белые шапки полярных снегов: последние запасы воды. Словно алмазом по стеклу прочерченная, тонкая, геометрически правильная сетка от полюсов до экватора: свидетельство борьбы разума против угрожающей гибели, мощная ирригационная система, питающая влагой миллионы гектаров пустыни, — ну конечно, ведь с приходом весны окраска пустыни менялась, темнела от пробужденной растительности, и притом именно так, как следует, — от полюсов к экватору. Что за чушь! Не было и следа каналов. Растительность? Таинственные мхи, лишайники, надежно защищенные от морозов и бурь? Ничего подобного; всего лишь полимеризованные высшие окиси углерода покрывают поверхность планеты — и улетучиваются, когда ужасающий холод сменяется холодом только ужасным.

  Станислав Лем, «Ананке», 1971
  •  

Земной шар ― валун. Его обитатели ― бабочки и птицы. Вечная борьба за существование и приспособление сторон. Почему же в процессе впятнения бабочки в лишайник у птицы параллельно не развивалось зрение? Почему она не вооружилась эволюционными очками и не стала точным клевком выводить ложные пятна из пятен лишайника? Почему она отказалась от борьбы с этой хитрой бабочкой и, подслеповато озираясь (знакомая картина), перелетела на другие луговые планеты в поисках более простодушно окрашенных бабочек? Тут всё случайно и случайней всего мысль, что бабочка села на узор лишайника по закону бессознательной маскировки.[14]

  Фазиль Искандер, «Сандро из Чегема», 1989
  •  

Он посмотрел по сторонам: с обеих сторон за сотней метров пересечённой местности — микроскопические холмики, редкие кусты и слишком высокая и сочная трава, заставляющая думать, что под ней болото, — начинался жидкий лес, какой-то нездоровый, как потомство алкоголика. Вообще, растительность вокруг была странной: всё чуть покрупнее цветов и травы росло с натугой и надрывом и хоть достигало в конце концов нормальных размеров — как, например, цепь берёз, с которой начинался лес, — но оставалось такое впечатление, будто всё это выросло, испугавшись чьих-то окриков, а не будь их — так и стлалось бы лишайником по земле. Какие-то неприятные были места, тяжёлые и безлюдные, словно подготовленные к сносу с лица земли...

  Виктор Пелевин, «Проблема верволка в средней полосе», 1991
  •  

Уже некуда лететь. Он вернулся. Ему никогда не вернуться. ― Меня послали отснять с воздуха Гнездо тифонов… а в это время Пятнистый лишайник… В горле будто взорвалось. Коль стиснул лицо ладонями и затрясся в беззвучном сухом плаче. Перед глазами маячили каюты катера в зеленоватой паутине и затянутые мшистой серой плесенью холмики омерзительной слизи, которыми в считанные минуты стали все.

  Вячеслав Рыбаков, «Вода и кораблики», 1992
  •  

Стена была видна издалека. За нею упёрся в июльское небо чёрный конус катера, на котором перевезли с крейсера тела погибших. Тех, кому повезло погибнуть раньше, чем Пятнистый лишайник превратил остальных в плесневелые холмики слизи. Скорди осел метров на пять. Чуть развернулся. Коснувшись алого покрытия площади, замер боком к Стене.

  Вячеслав Рыбаков, «Вода и кораблики», 1992

Лишайник в стихах[править]

Лишайник уснея в Байкальском заповеднике
  •  

И неверные маячут,
Возникая наудачу,
Крылья мельниц позабытых,
Белым мохом сплошь закрытых, — [комм. 2]
Словно борются нещадно
С ветром буйным, злым и жадным.

  Эмиль Верхарн, «Снег», 1890-е
  •  

На свете так ведётся,
Наш спор сама судьба решай, —
Летит орёл, осина гнётся,
Цветёт лишай.[15]

  Фёдор Сологуб, «Лиса в капкане…», 1901
  •  

И, как мокнущий лишай
Пыльной выжженной пустыни,
Посреди сухой полыни
Сочно вздулся молочай.[16]

  Михаил Зенкевич, «В степи», 1910
  •  

Наша земля ― голова великана,
Мы же ― зверушки, в трущобах волос,
Горы ― короста, лишай ― океаны,
В вечность уходит хозяина нос.[3]

  Николай Клюев, «Ягода зреет для птичьего зоба...», 1914
  •  

С холма видна вся даль, лесистая бескрайность,
Где клинья жёлтые врезаются берёз,
Простор, простор, простор и всё необычайность…
Зачем живёт лишай? Зачем живёт мой пёс?[17]

  Алексей Лозина-Лозинский, «Иду один, смеясь, в прозрачных перелесках...», 1916
  •  

Лёг тяжкий камень; рдеющий лишай
Прикрыл его. А возле волны проса
Вдоль жёлтого углаженного плёса
Прозолотил в полудне пьяный май.[18]

  Алексей Скалдин, «Лёг тяжкий камень, рдеющий лишай...», 1916
  •  

Лесная падь зовет:
Ой, зачем покинул!
Сибирские лишайники и мхи
Тоскуют:
Ой, зачем покинул![19]

  Василий Каменский, «Каторжная», 1917
  •  

О место свиданья малины с грозой,
Где, в тучи рогами лишайника тычась,
Горят, одуряя наш мозг молодой,
Лиловые топи угасших язычеств![20]

  Борис Пастернак, «Орешник», 1917
  •  

я несу большую пасть
мне она не даст упасть
всё же грустно стало мне
на таинственном коне
очертания стоят
а на них бегущий яд
твёрдый стриженый лишай
ну предметы не плошай
соберитесь в тёмном зале
как святые предсказали...[21]

  Александр Введенский, «Ответ богов», 1929
  •  

Нет, по твоим суровым склонам, Ида,
Я не лепился, как в тени лишай:
Плыви, плыви, родная феорида,
Свой чёрный парус напрягай![22]

  Бенедикт Лившиц, «Нет, по твоим суровым склонам, Ида...», 1933
  •  

Насупился Федюша
И ну, как выдра, слушать,
Заглядывать в суму.
Мережкой ловят уши,
Как белка лапки сушит,
Лишайник ― бахрому.[3]

  Николай Клюев, «Господи владыко...», 1934
  •  

К нам тучи вести занесли,
Что Волга синяя мелеет,
И жгут по Керженцу злодеи
Зеленохвойные кремли,
Что нивы суздальские, тлея,
Родят лишайник да комли![3]

  Николай Клюев, «Денисов Крест с Вороньим Бором...», 1934
  •  

Сосна или стрела
в лишайники, в корения,
в гранитный грунт вошла,
вонзясь по оперение.[23]

  Николай Ушаков, «Электровоз в хибинских тундрах», 1936
  •  

Косматый лес, в лишайниках, в грибах,
завел меня, как злобный провожатый,
в гнилые чащи, в сумрак суковатый,
где из-под каждой кочки лезет страх.[24]

  Глеб Семёнов, «Видение», 1939
  •  

Умирает голубая ель
И олива розовых земель,
И родства не помнящий лишай
Научился говорить «прощай»...[4]

  Илья Эренбург, «Города горят. У тех обид...», 1940
  •  

Где, выгнав каждый стволик трёхаршинный,
Один другого жальче и кривей,
Едва живёт урма́н суховершинный [комм. 3]
В лишайниках, свисающих с ветвей.[25]

  Аркадий Штейнберг, «От высокоширотных параллелей...», 1963
  •  

Выстрижен солнцем каждый покатый холм.
Въелся лишайник в поры известняка.
И на овец, покинутых пастухом,
россыпь камней похожа издалека.[26]

  Михаил Айзенберг, «Только про дождь — и ни о чем другом...», 1991
  •  

Только сквозит по-прежнему орешник
между берез.
Седой лишайник, победив валежник,
к нему прирос.[27]

  Николай Байтов, «Не видно остроумных расставаний...», май 1995

Комментарии[править]

  1. В этом отрывке Юрий Казаков имеет в виду скорее всего не сфагнум, а именно лишайники, называя их «белым мохом». Сфагнум навряд ли смог бы вырасти на камнях.
  2. Также и в этом отрывке Верхарн имеет в виду скорее всего лишайник, называя его «белым мохом». Навряд ли какое-то другое растение способно поселиться на крыльях старой мельницы.
  3. Урман (диалектное) — северный темнохвойный лес, растущий на заболоченных участках равнин или вдоль рек. Суховершинный урман — дважды мрачное место.

Источники[править]

  1. 1 2 3 Евгений Марков. Очерки Крыма. Картины крымской жизни, истории и природы. Евгения Маркова. Издание 3-е. — Товарищество М. О. Вольф. С.-Петербург и Москва, 1902 г.
  2. 1 2 В.К. Арсеньев. «По Уссурийскому краю». «Дерсу Узала». — М.: Правда, 1983 г.
  3. 1 2 3 4 Н. Клюев. «Сердце единорога». СПб.: РХГИ, 1999 г.
  4. 1 2 И. Эренбург. Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта. — СПб.: Академический проект, 2000 г.
  5. 1 2 Леонов Л.М., «Русский лес». — М.: Советский писатель, 1970 г.
  6. 1 2 Л. К. Чуковская, «Спуск под воду». — Нью-Йорк: Изд-во имени Чехова, 1972 г.
  7. 1 2 В. А. Мезенцев «Чудеса: Популярная энциклопедия». Том 1. — Алма-Ата: Главная редакция Казахской советской энциклопедии, 1991 г.
  8. Л. П. Сабанеев. Охотничьи звери. Сост. А. Калганов. — М.: ТЕРРА, 1992 г.
  9. Смирнов А.В., «Мир растений», М: Молодая гвардия, 1982 г., стр.311
  10. Афанасий Фет. Собрание сочинений в двух томах. Том 2. — М. Художественная литература, 1982 г.
  11. Катаев В. Собрание сочинений в 9 т. Том 7. — М.: «Худ. лит.», 1968 г.
  12. Б.Б. Вахтин, «Портрет незнакомца». Сочинения. — СПб.: Журнал «Звезда», 2010 г.
  13. Казаков Ю.П. «Две ночи»: Проза. Заметки. Наброски. — М.: «Современник», 1986 г.
  14. Ф.А. Искандер. «Сандро из Чегема». Кн. 3. — М.: «Московский рабочий», 1989 г.
  15. Сологуб Ф.К., Собрание стихотворений, том 5, — СПб., 2002 г.
  16. М. Зенкевич. «Сказочная эра». М.: Школа-пресс, 1994 г.
  17. А. Лозина-Лозинский. «Противоречия». — М.: Водолей, 2008 г.
  18. Скалдин А.Д. Стихи. Проза. Статьи. Материалы к биографии. Санкт-Петербург, «Издательство Ивана Лимбаха», 2004 г.
  19. В. Каменский. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта (большая серия). — М.: Советский писатель, 1966 г.
  20. Б. Пастернак. Стихотворения и поэмы в двух томах. Библиотека поэта. Большая серия. — Л.: Советский писатель, 1990 г.
  21. А. Введенский. Полное собрание сочинений в 2 т. М.: Гилея, 1993 г.
  22. Б. Лившиц. «Полутороглазый стрелец». — Л.: Советский писатель, 1989 г.
  23. Н. Ушаков. Стихотворения и поэмы. Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание. — Л.: Советский писатель, 1980 г.
  24. Г. Семёнов. Стихотворения и поэмы. Новая библиотека поэта (малая серия). — СПб.: Академический проект, 2004 г.
  25. А. Штейнберг. «Вторая дорога». М.: Русский импульс, 2008 г.
  26. М. Айзенберг. «Переход на летнее время». — М.: Новое литературное обозрение, 2008 г.
  27. Н. В. Байтов, Времена года: Стихи. — М.: ОГИ, 2001 г.

См. также[править]